Тезис о всемогуществе
бюрократического аппарата актуализирует
вопрос о средствах манипуляции
сознанием и поведением людей. В
рассуждениях теоретиков концепции
«псевдохаризмы» чрезвычайно большое
место занимает проблема «культурной
индустрии» или «индустрии сознания»,
изучение механизмов создания харизмы,
а также учет «дехаризмирующего»
эффекта СМИ. Заметим при этом,
что и СМИ, в свою очередь, весьма
заинтересованы в поддержании харизмы,
«драматичности», «увлекательности»
политической кампании и политической
жизни в целом (как возможность
расширения аудитории, повышения расценок
на рекламу и т.п.).
Распространение концепций
авторитарной личности способствовало
психологизации феномена харизмы (садизм/мазохизм
лидера и его последователей). В
этой связи оправдание получил анализ
психологических и патологических
характеристик личности вождя, его
биографии, а причины появления
политической харизмы находили объяснение
в невротических склонностях
масс, формировании массовых психозов,
комплексов и страхов.
Широкое распространение
в социологии получила «функциональная»
трактовка харизмы, которая по своим
аксиоматическим посылкам принципиально
отлична от радикальной и критической
направленности концепций «псевдохаризмы».
Известный в социологической
теории феномен «парсонизации Вебера»
способствовал возникновению ряда
клише, в частности, применительно
к понятию харизмы. Тезис Парсонса,
что харизма не есть метафизическая
сущность, но строго эмпирически наблюдаемое
качество, а также акцентирование
им взаимосвязи харизмы и легитимности
(как институционального приложения
или воплощения харизмы) [8] стимулировали
проведение эмпирических исследований
по соответствующей проблематике, поиск
четких теоретических и операциональных
определений понятия. Многообразные
концепции, базирующиеся на эмпирических
исследованиях, объединяет стремление
изучать данный феномен через
поиск и анализ функций, которые
выполняет харизма в жизни
общества (как правило, это такие
позитивные функции, как интеграция
общества, поддержание стабильности
социальной системы и пр.). Сторонники
функционального подхода чаще всего
используют понятие харизмы при
изучении революций, процессов широких
социетальных изменений (в частности,
процессов модернизации в странах
«третьего мира») и вообще тех
ситуаций, когда в обществе особенно
остро стоит проблема обеспечения
солидарности и стабильности.
Как утверждает Э. Вилнер, фундаментальные
изменения осуществляют люди, способные
прочесть «знаки времени» и найти
«чувствительные струнки» масс, благодаря
которым возможна их мобилизация
на создание нового порядка [9]. Согласно
У. Фридланду [10], вероятность, с которой
появляются «харизматики», есть функция
культурной системы, способствующая или
препятствующая появлению сильных,
инновационных личностей. При этом
харизматическое господство появляется
только тогда, когда миссия, выраженная
харизматиком, релевантна и значима
в социальном контексте. Соответственно,
анализу подлежит характер миссии харизматика,
средства, используемые лидером для
получения «харизматической реакции»,
а также благоприятствующие этому
условия, природа социальной ситуации.
Понятие харизмы широко используется
в теориях модернизации (Д. Эптер,
И. Валлерстайн) при описании типа правления
в период перехода от традиционной
системы господства к политически
независимому современному государству.
В подобных политических системах харизму
наделяют особыми функциями. Харизматик
выступает катализатором социальных
процессов и движений. Ему массы
доверяют так, как не доверяют государству,
и это персональное отношение (уважение
и доверие) используется для поддержания
государства, пока оно не добьется собственной
легитимности. В условиях модернизации
личность политического лидера выступает
в качестве единственного зримого
символа и инструмента национальной
интеграции, персональные символы становятся
единственными значимыми стилями
коммуникации. Таким образом, здесь
харизма рассматривается как
устройство, за счет которого политический
лидер пытается создать национальное
самосознание, бюрократию, политическую
традицию и общественное мнение.
В социологической теории
представлена исследовательская ориентация,
в рамках которой харизматический
лидер рассматривается в качестве
некоего Спасителя, который благодаря
своим экстраординарным личным качествам
способен вывести группу (общество)
из той или иной кризисной ситуации.
Можно выделить две основные версии
«мессианского» подхода. Если харизму
связывают исключительно с интенсивными
социальными изменениями и кризисами,
то возможным становится применение логики
развития героического мифа [11]. Появлению
харизматика предшествует экстраординарная
ситуация, невозможность восстановления
баланса между обычной ситуацией и ожиданиями
посредством имеющихся культурных средств.
Если в такой ситуации на политической
сцене появляется «Герой», способный дать
надежду членам группы удовлетворить
остро ощущаемые потребности, указать
причину кризиса («вредителя», «врага»)
и способ его преодоления, то весьма вероятно
зарождение харизматического лидерства.
Сверхчеловеческая «задача» преодоления
кризиса возлагается как миссия на лидера,
обладающего такими же исключительными
качествами, которые позволят ему осуществить
«революционный прорыв».
Причем, харизматик не восстанавливает
нарушенный порядок, а выступает
как демиург, создатель новой
гармонии («задание образца для подражания»).
Из мифа заимствуется и ряд иных
элементов чувство ответственности,
которое отличает харизматического
вождя, надежда населения на «избавление
от страданий». Мессианская окрашенность
феномена политической харизмы обусловливает
особую эмоциональную напряженность
харизматической реакции, потребность
последователей в периодической
демонстрации харизматиком доказательств
своих экстраординарных способностей,
добровольное следование масс за своим
вождем, пренебрежение материальным
вознаграждением, склонность окружать
лидера культом личности и пр. В
рамках второй разновидности «мессианского»
подхода данный феномен помещается
в русло проблематики трансформационного/трансакционного
стилей лидерства. Предполагается, что
трансакционный тип достаточно эффективен
для стабильных периодов, когда отношения
между лидером и его последователями
основаны на рациональных мотивах на
серии обменов и неявных сделок.
В кризисной же ситуации договорные
отношения становятся недостаточными,
возникает потребность в трансформационном
(харизматическом) типе лидерства, когда
выстраиваются эмоциональные взаимоотношения
лидера и последователей, задействуется
более высокий уровень мотивации
последователей. Подобным образом Р.
Итвел подразделяет харизматическое
и «иконное» лидерство [12]. Данное
исследовательское направление
получило разработку с 1980-х гг. и
к настоящему моменту подкреплено
значительным количеством эмпирических
и теоретических исследований (Дж.
Бёрнс, Б. Басс, Дж. Конгер, Р. Канунго
и др.). В основном речь идет о поиске
(воспитании) руководителя (политика),
способного решать различные проблемы
и кризисы за счет своих экстраординарных
организационных способностей.
Такой харизматический лидер
заражает последователей своими идеями,
формулирует разумный способ решения
проблемы и живописует последователям
привлекательную картину возможных
результатов их усилий. Вдохновленные
последователи, имея ясное представление
о том, что необходимо сделать
для реализации поставленной высокой
цели, прилагают экстраординарные усилия
для приближения «светлого будущего»
самоотверженно и беспрекословно выполняют
указания лидера, демонстрируют преданность
и стремление к самопожертвованию
ради групповых целей и т.п. Иными
словами, харизматическим качествам
можно и полезно научить (в
первую очередь, способам установления
доверительных отношений между
руководителем и подчиненными, различным
риторическим приемам, способам решения
организационных проблем и т.п.),
благодаря чему политические массы
будут доверять правящей власти, одобрять
и поддерживать ее политику и действия,
а также будут склонны к актам самопожертвования
в пользу политического сообщества.
Как правило, в данной парадигме
харизматическое качество приписывается
политическим лидерам в явной ex post
facto манере и уже на основе этого
предпринимаются попытки облечь
данные исследования в теоретическую
форму. Под харизматическими лидерами
обычно подразумеваются влиятельные
и успешные политики (например, осуществившие
стремительный электоральный взлет
или занимающие первые строчки в
рейтингах основных политических деятелей
государства). Подчеркивается способность
харизматических лидеров вызывать
доверие, восприниматься экстраординарными,
наделенными особой миссией, способностью
к проведению радикальных трансформаций.
Различные «героико-мессианские»
теории харизматического лидерства
весьма популярны в российской социологии.
Не в последнюю очередь этому
способствуют процессы модернизации,
происходящие на постсоветском пространстве.
В российском научном дискурсе (а
более всего в публицистике) распространено
представление о возможности
«истинных» харизматиков в современной
политике. Истинных и в плане их
действительного, реального (а не созданного
и видимого) обладания особым даром,
истинных и в том смысле, что
они «духовны», «непатологичны», что
их функция «придать новый импульс
дальнейшему развитию общества», «стать
общенациональным символом веры людей
в свои возможности» (А. Кочетков). Сторонники
подобных взглядов выражают вполне конкретные
надежды на приход настоящего харизматического
лидера, способного «одним махом» решить
извечные российские проблемы, построить
сильное национальное государство,
выразить национальную идею и пр. Стоит
также заметить, что «мессианская»
составляющая харизматического лидерства
рассматривается в данном подходе
как понятиеобразующая характеристика
(см., в частности, упомянутую статью
Р. Итвела, где утверждается, что
харизматического лидера отличает «чувство
миссии радикального политического
изменения и/или особого предназначения
спасти нацию»).
Критики «трансформационных»
теорий предлагают рассматривать «мессианство»
не как необходимое, а как возможное
измерение харизмы, поскольку в
противном случае игнорируется ее способность
выступать консервирующей, стабилизирующей
силой социальной системы. Вывод
о неприменимости и сложности
использования понятия «харизма»
для обычных, «некризисных» ситуаций
в отличие от периодов глобальных
социальных катаклизмов подвергается
сомнению. По мнению Э. Шилза, этот вывод
неявно подразумевает, что порядок
есть нечто «раз и навсегда данное»,
тогда как поиск значений присутствует
во всех стабильных социальных ситуациях
[13]. Предполагается, что во всех обществах
люди нуждаются в неких концепциях
социального мира, в установлении
порядка по отношению к ряду жизненно
важных ценностей, среди которых
место человека в мире, рождение,
смерть, брак, основные идеи справедливости
и пр. Харизматическая склонность
рассматривается как «функция потребности
в порядке», т.е. харизма прикрепляется
к тем индивидам и институтам,
которые удовлетворяют потребность
в порядке или обещают это
сделать. Следовательно, харизма не
только прерывает социальный порядок,
но также его поддерживает и сохраняет.
Шилз полагает, что помимо «интенсивной»,
«концентрированной» харизмы не
меньший интерес представляет харизма
«ослабленная», «дисперсная». Иными
словами, предлагается расширительная,
плюралистическая концепция харизмы,
сторонники которой стремятся к уменьшению
разрыва между представлениями о харизме
как экстраординарном событии и рутинной
повседневности. Теоретики этого подхода
(Кл. Гиртц, Ш. Эйзенштадт, У. Мёрфи) придают
большое значение символическим аспектам
политики и культурной сфере в целом, что
выводит на проблематику и исследовательские
методы наук о культуре, в частности, культурологии,
социальной и культурной антропологии.
При данном подходе харизма предстает
«качеством, которое приписывается индивидам,
действиям, институтам, символам и материальным
объектам по причине их предполагаемой
связи с «ультимативными», «фундаментальными»,
«витальными», обуславливающими порядок
силами» [14]. В итоге она рассматривается
как необходимая характеристика любого
типа господства, а именно как «ультимативный
источник господства», поскольку она обеспечивает
веру в прямую или косвенную связь земной
власти с высшей «легитимирующей властью»,
которой может считаться «воля Бога»,
«завет» основателей династии, «естественное
право» и т.д. Именно эта связь с «высшей»
сферой делает обладателя харизмы экстраординарным,
а также обусловливает по отношению к
нему характерные чувства страх, трепет,
уважение, благоговение и пр.
Таким образом, согласно плюралистической
концепции, харизму порождает не
популярность лидера в массах или
его невротическая помешанность
(как это постулируется в психологических
концепциях харизмы и отчасти
в ряде версий концепции псевдохаризмы),
а вовлечение в жизненно важные локусы,
нахождение вблизи центра событий. Харизма
появляется из магии самой власти,
внутренне присущей священности
суверенной власти: важность «большой»
политики и торжественность богослужения
берут начало в сходных импульсах.
Хотя наличие общих качеств у
правителей и богов было замечено
давно (например, Э. Канторовичем, К. Шмиттом),
плюралистический подход ценен в
том отношении, что указывает
на общие корни обширной универсальности
полномочий правителя и богов
церемонии (обряды, ритуалы) и представления,
через которые они оказывают
принуждение.
В плюралистическом подходе
важной выступает проблема распространения
харизмы, ее воплощение в институциональной
структуре общества, ценностях, высокостатусных
группах и пр. Основной аргумент
критики этого подхода харизма
становится общим и диффузным
понятием. Она предстает качеством,
порождающим «трепет и благоговение»,
где бы ни появилась, а следовательно,
это свободно текущий атрибут, который
может прикрепить себя к чему угодно,
включая индивидов. В плюралистических
концепциях харизма предстает компонентом
любого добровольного послушания установленному
господству, а следовательно, она
уравнивается с центральной властью
и легитимностью.
Итак, в современной социологической
теории разрабатывается множество
концепций политической харизмы, наиболее
распространенные из которых были проанализированы
в данной статье. Они строятся на
разных аксиоматических основаниях
и, соответственно, каждая из них имеет
свои теоретические и методологические
ограничения и недостатки. Тем
не менее все эти концепции, а
также многочисленные «исследования
случая» (которые также содержат
ценные идеи относительно феномена харизмы)
вносят свой вклад в разработку многоуровневой
проблематики политической харизмы, намечая
перспективные направления дальнейшего
исследования феномена.
Список литературы.
1. Weber M. Economy and society. Berkeley etc., 1978.
P. 241.
2. Вебер М. Хозяйственная
этика мировых религий. Попытка
сравнительного исследования в
области социологии религии. Введение
// Избранное. Образ общества. М., 1994.
С. 68.
3. Weber M. Economy and society. Berkeley etc., 1978.
P. 985.
4. Филиппов А. Ясность,
беспокойство и рефлексия: к
социологической характеристике
современности // Вопросы философии.
1998. № 8.
5. Loewenstein К. Max Weber's political ideas in
the perspective of our time. Boston, 1966.