Счастье и нравственность

Мораль в качестве абсолютной ценности не может сказать, что следует делать (об этом говорят другие формы человеческого знания и практики – медицина, социология, механика, диетология и т.д.), но она может сказать и говорит о том, чего ни при каких условиях делать нельзя. Она приобретает действенность при том не просто внутреннюю, духовную, а внешнюю, предметную действенность в негативных (отрицательных) поступках. Отрицательное действие не тождественно отсутствию поступка, бездействию: оно представляет собой – а) активное блокирование индивидом своего действия из числа тех, которые ему хочется совершить и для совершения которых у него имеются достаточные прагматические основания; б) такое блокирование действия осуществляется по той единственной причине, что оно является нравственно неприемлемым. Особенно важно отличать отрицательное действие от порочного бездействия, когда индивид не делает то, что он по им же принятым моральным критериям должен был бы делать¹¹. Не делать то, что должно делать и не делать то, что не должно делать – принципиально разные недеяния. В первом случае мы не совершаем действие в силу своей порочности, во втором случае не совершаем порочных действий.

Негативное действие может быть категорическим, безусловным  по той причине, что речь идет о действии в том пункте перехода мотива в решение, который полностью подвластен сознательной воле человека. Дж.Мур в статье «Природа моральной философии» обратил внимание на то, что, когда речь идет о моральной обязательности следует различать правила, которые относятся к действиям, от правил, которые относятся к мыслям, чувствам, желаниям. Первые он назвал правилами долга, вторые – идеальными правилами. Такое различение необходимо делать по той причине, что действия находятся под нашим контролем в значительно большей мере, чем наши желания. Так, например, человек может не прелюбодействовать, как это предусмотрено седьмой заповедью Декалога. Но он, вопреки требованию десятой заповеди того же Декалога, не может сделать так, чтобы у него не возникало даже такого желания. Негативное действие означает, что индивид блокирует, закрывает переход определенных желаний в действие. И это полностью зависит от его сознательной воли. Человек не может сделать так, чтобы он непременно чего-то захотел. Но он всегда может отказаться от того, что он хочет. Это – тот случай, который полностью подходит под известную формулу Канта: должен – значит можешь.

Негативное действие может быть не только категорическим, безусловным, но и общезначимым. Более  того, только оно и может быть общезначимым, имея в виду общезначимость, задаваемую универсальным разумом. Позитивные поступки всегда конкретны, индивидуальны, замкнуты на частные обстоятельства. Они по определению также бесконечно многообразны, как бесконечно многообразны индивиды в их жизненных ситуациях. Поэтому не то, что невозможно фактически, но невозможно даже представить, чтобы все люди совершали одинаковые поступки. Это невозможно именно по этой причине, что поступки берут начало в психике индивидов и обстоятельствах их жизни. Другое дело – негативные действия. Поскольку они являются результатом разумно обоснованного и сознательного запрета, то они могут быть столь же общезначимыми, сколь общезначим разум и сознательная воля. Поэтому вполне реально представить картину, когда все люди могут не совершать поступки, относительно которых они пришли к всеобщему пониманию и согласию, что они не должны их совершать Если в поступке выделить его всеобщий принцип (задаваемый разумом канон) и конкретную, каждый раз частную материю, то в позитивном поступке представлены оба момента. Негативный поступок представляет собой урезанный поступок в том смысле, что он ограничивается всеобщим принципом. Здесь принцип (разумная основа, закон) поступка и сам поступок в своей непосредственности, индивидуализированности полностью совпадают. Следовательно, одного принципа достаточно для того, чтобы он состоялся.

Негативный поступок не только может быть общезначим, он еще способен достичь той степени  однозначности, которая исключает  возможность морализирующего самообмана. Для понимания нравственного качества позитивного поступка очень важны мотивы, по которым он совершен. Однако разобраться в них, в частности, отделить моральные мотивы от прагматических мотивов и ответить на вопрос о том, в какой мере поступок был совершен в силу долга, а в какой мере его максимой было стремление к выгоде – крайне сложно. Сложно в том числе и даже в первую очередь для самого действующего индивида. Фрейд и его школа рассказали нам, что человек может обманывать сам себя не менее изощренно, чем других. В случае негативного поступка, не совершаемого в силу запрета, психологические основания для морального самообмана, для того, чтобы зло выдавать за добро, отсутствуют. Здесь моральный мотив поступка совпадает с самим его фактом. Те мотивы, которые толкают к морально запрещенному поступку уже в силу того, что они к нему толкают, признаются в качестве неморальных. Моральный же мотив морально запрещенного поступка состоит в том, что этот поступок не состоялся. А в вопросе о том, состоялся ли запрещенный поступок или нет, обмануться невозможно. Пифагорейцу не надо было ломать голову над тем, скушал он бобы или нет, точно также как и христианину – прелюбодействовал он или нет, а стороннику ненасилия – совершил он убийство или нет. Если индивид, искренне желая быть до конца честным перед самим собой и даже пользуясь для этого предлагаемыми учеными инструментарием наподобие категорического императива Канта, не всегда может дать себе отчет в том, почему он сделал тот или иной поступок, говоря точнее, какую роль в нем играли моральные мотивы, то ему не составляет труда узнать, почему он не сделал того или иного запрещенного поступка в тех случаях, когда у него было желание, соблазн или возможности сделать их. Совершенно ясно, что в этом случае мотивом несовершения запретного поступка является сам запрет.

На первый взгляд может показаться, что сведением  абсолютной морали к негативности поведения  мы снижаем ее с орбиты высокой  духовности до уровня элементарной дисциплины. Но это не так. Негативный поступок есть запрещенный поступок, который не совершается единственно в силу того, что он запрещен. Он не совершается не потому, что не было случая или нужды в нем, а по сознательному (часто мучительному, трудному) решению не делать этого, хотя нужда и случай того требовали. Запрещенный (негативный) поступок – сугубо духовный акт, он требует даже большей внутренней концентрации и личностного напряжения, чем позитивный поступок. Ибо, если позитивный поступок даже в том случае, когда он является высоко добродетельным, всегда мотивирован психологически, представляет собой выражение и продолжение желаний индивида, то мотивация поступка, поскольку она направлена на сдерживание определенных психологических импульсов, является сугубо духовной, идет от разума, понимания. По крайней мере не вызывает сомнений, что автономия человеческого духа обнаруживает себя в негативном поступке более явно и активно, чем в позитивном.

Таким образом, мораль в своих абсолютных притязаниях приобретает практическую действенность через запреты и запрещенные (негативные) поступки. Этот вывод подтверждается не только логическими соображениями, как я старался показать. Он имеет также высокую степень исторической достоверности. Запреты были и остаются основной и самой действенной формой реально практиковавшихся в истории категорических моральных требований. Иллюстрацией и доказательством этого может служить кодекс Моисея с его «не убий», «не кради», «не лжесвидетельствуй», «не прелюбодействуй», являющийся основой нравственной жизни культурных миров иудаизма, христианства, ислама¹². И не только он. Этическим ядром жизнеучения Будды является ахимса (невреждение, ненасилие). Конфуций на вопрос ученика о слове, которым можно было бы руководствоваться всю жизнь, ответил: «Не делай другим того, чего не пожелаешь себе». Этот ряд мне хотелось бы завершить упоминанием имен двух людей, которые олицетворяли и защищали идею абсолютной морали в ХХ веке, когда делать это было особенно трудно – Льва Николаевича Толстого и Махатмы Ганди. Они оба придерживались мнения, что существующие в мире религии едины в своих основах, но различны во внешних проявлениях. Единство основ религий и оплодотворенных ими культур они видели в принципе ненасилия и ставили перед собой цель найти адекватное эпохе внешнее выражение этого принципа. Ненасилие, понимаемое в прямом смысле как отрицание насилия, есть, на мой взгляд, та конкретная негативность поведения, которая может считаться категорическим императивом нашего времени. Это задает такое духовное и физическое ограничение человеческой деятельности, которое обозначает пространство созидательного взаимодействия различных культур и которое при этом является органичным для каждой из них.

2.2. Добро и зло: скрывать или кричать с точки зрения нравственности

Обращаясь к последнему возражению, следует признать, что встречающиеся в реальном опыте общественной жизни апелляции к абсолютной морали, попытки говорить от ее имени, как правило (за редкими исключениями, которые требуют особого исследования), являются двусмысленными, демагогическими. Но вряд ли можно возлагать вину за это на идею абсолютной морали. Скорее, наоборот. Бертран Рассел, как известно, был противником морализирования и предпочитал воздерживаться от этических оценок. Один журналист, смущенный такой позицией философа, спросил его: «Согласны ли Вы хотя бы с тем, что некоторые поступки безнравственны?» Рассел ответил: «Я не хотел бы использовать это слово». Такая сдержанность вытекает не только из этического скептицизма. Она следует также из этического абсолютизма. Из признания абсолютной морали неизбежно вытекает, что любые утверждения о морали уже хотя бы потому, что они облечены в конкретную материю языка, не говоря уже обо всех остальных аспектах, являются относительными.

Абсолютная ценность по определению  не может быть описана, она не может  быть никем заявлена и предъявлена. Те, кто говорят и делают нечто от имени абсолютной морали, говорят и делают не то, о чем они говорят и делают. Но не существует никакой нужды, чтобы говорить и действовать от имени абсолютной ценности. Напротив, есть нужда не делать этого.

Считается, что добрые дела следует  совершать скрытно – скрытно  и от других и от самого себя. Доброе дело теряет в своей нравственной красоте, если о нем начинают кричать  на всех углах, или если даже сам  совершивший его человек упивается  им, преисполняется собственной значимостью из-за того, что он совершил это дело. Милостыню, учит Иисус, надо творить тайно, так, чтобы левая рука не знала, что творит правая. Здесь мы имеем дело с очевидным парадоксом: добро – категория человеческой практики, т.е. должно деятельно утверждать себя, быть явным, и в то же время оно должно быть невидимым, скрытным. Этот парадокс получает разрешение в рамках взгляда, связывающего деятельную сущность морального добра с запретами и отрицательными поступками. Отрицательный поступок есть поступок, который не совершен в силу сознательного решения, по той причине, что он является нравственно запрещенным. Можно сказать так: он совершен в качестве несовершенного поступка. Он позитивен в своей отрицательности, ибо деятельно задает определенную направленностью отношений индивида к другим людям, и в то же время он скрыт от окружающих ибо ценность данного поступка в том, что он не состоялся. Вместе с тем негативный поступок в своем нравственном качестве скрыт и от самого индивида, который является его автором, поскольку не дает последнему никаких оснований для самообольщения. Поступок, который был запрещен и не состоялся, есть недостойный поступок (именно по причине недостойности он и был запрещен)¹³. Человек, оставаясь в логике морального сознания, не может гордиться тем, что он не сделал чего-то плохого, недостойного, что он чего-то не украл, кого-то не убил, не совершил подлости и т.д. Хотя тот факт, что он в итоге ничего такого не сделал, в известном смысле говорит в его пользу, тем не менее то обстоятельство, что у него было искушение сделать, поступить недостойно (украсть, убить, сподличать и т.д.) и ему нужно было бороться с этим искушением, свидетельствует против него. Словом, мораль в ее абсолютных притязаниях – не то, о чем говорят и что выставляют напоказ; это – то, о чем молчат и что скрывают. Через деятельное следование моральным запретам, через соответствующие им негативные поступки мы можем молчать так, чтобы это было молчанием о морали.

3. Счастье: сущность и особенности

3.1. Толкования счастья

Каждый понимает счастье по-разному. Вопрос «что есть счастье?» равнозначен в некотором смысле вопросу «что есть истина?». Уяснение этой проблемы позволяет нам осознать свое отношение к жизни, свои идеалы, ценностные ориентации, нравственные принципы. Очевидно, более правомерно ставить вопрос не о том, как сделать себя счастливым, а о том, как стать достойным счастья.

Г. Н. Гумницкий определяет счастье  следующим образом: «Счастье - самореализация, поиск самого себя. Часто отождествляемое  со счастьем желание любви есть не что иное, как поиски человека, который помог бы нам открыть лучшее в нас. В таком контексте несчастной любви не бывает. Любовь в понимании Платона  восхождение от физического влечения (чувственной красоты) к красоте души и духа (энтелехии). Любовь стремление к идеалу»¹⁴.

В обыденном представлении счастье  ассоциируется с удовольствием. Люди чаще имеют возможность и  желание получить поверхностные  удовольствия, а не глубокие. Причем тот, кто познал много поверхностных  удовольствий, имеет меньше возможностей испытать в будущем такие, которые захватили бы его целиком¹⁵.

В философском смысле: счастье  поиск истины, реализация своих творческих потенций. В осознании вопросов счастья  проявляется вся личность человека в целом: эмоциональная, волевая, интеллектуальная сфера.

Б.Н. Попов характеризует счастье  следующим образом: «Итак, что же такое счастье? Каждому свое, каждый сам должен осознать свое представление  о счастье, но для этого каждый должен познать самого себя. «Познай  самого себя» гласит, надпись на Античном храме в Дельфах. «Познай самого себя»  не уставал повторять Сократ»¹⁶.

Интересно, что сколько бы мы ни уравнивали «за» и «против» счастья, ни решали дилемму «женись, брат Лукане женись, брат Лука», все равно считается, что Лука проиграет и так и эдак. Дело в том, что в жизни наблюдается явная ассиметрия не в пользу счастья:

а) здоровье и свободу мы ценим  после того, как их утратим. Пока мы чем-то не обладаем, то болезненно ощущаем  его отсутствие, когда же приобретаем, то привыкаем и уже никаких ощущений по этому поводу не испытываем. Даже самые сильные чувства имеют тенденцию .притупляться. То, что казалось неисчерпаемым источником радости, со» временем перестает радовать, но утрата будет новым несчастьем;

б) время не течет равномерно, оно проходит тем быстрее, чем приятнее, и наоборот. Страдания оставляют более яркий след в памяти. (И. А. Бунин: «Чувства радости почти ничего не значат по сравнению с чувствами печали»)¹⁷;

в) с удивительным постоянством повторяются  из века » век мысли о тщете жизни. Такой, казалось бы, жизнерадостный народ, как греки эпохи античности, не верили в счастье. Вечное беспокойство человеческого духа, слабость тела, чрезмерные надежды, тяжесть труда, изменчивость судьбы, быстротечность времени, запоздалое познание смысла жизни все это приводит к несчастью. Людям проще представить ад, чем рай. В русских народных сказках описываются долгие мытарства героев, когда же дело доходит до счастливой развязки, тут уж будто не хватает слов, и сказка оканчивается словами: «И я там был, мед пиво пил, по усам текло, в рот не попало» или: «Стали жить поживать и добра наживать»¹⁸.