Советский режим: механика властвования

В качестве дополнительного  способа управления  интеллигентами использовалась еще распространенная в то время в интеллигентской среде народническая по своим истокам установка на жертвенную самоотверженность во имя светлого будущего, во имя народа.

Церковь на коленях. По существу, после 1917 г. православие впервые за долгие века своего господства в России не только лишилось государственной, властной поддержки, но и оказалось перед лицом сильного, консолидированного противника внутри страны, на которую оно привыкло смотреть не иначе как на свою вотчину. Для него настал час действительного испытания его жизнестойкости - необходимости отстаивать свое идейное знамя против идеологии агрессивно атеистической и к тому же слитой воедино с властью. Этого испытания ни церковь, ни православные миряне в целом не выдержали.

У церкви не оказалось внутренних ресурсов для духовного противостояния воинствующему безбожничеству, а народ  не поддержал православие в его трудный час. Когда православие утратило статус государственной религии и, более того, обнаружилось, что верность ему может привести к некоторым житейским затруднениям, произошло поразительное по масштабам и быстроте отпадение населения от православия.

Победоносная  война против крестьянства. Практически прекратив в ответ на террор продразверстки производство товарной сельскохозяйственной продукции, деревня фактически взяла власть за горло и вынудила отступить от так называемой политики «военного коммунизма.

Новые правила хозяйственного поведения в определенных пределах поддерживали предприимчивость, трудолюбие, способствовали повышению личного жизненного уровня, а новые хозяева в чем-то поначалу казались даже лучше прежних.

Идиллия продолжалась недолго. Новая власть не могла ужиться с даже относительно независимым от нее классом. Управление с помощью механизмов косвенного регулирования не соответствовало ни российским традициям, ни тем более характеру и духу нового режима.

Социально- экономическая ситуация в городе тоже подталкивала режим в сторону крайних мер. Перемирие власти с крестьянством оказалось непродолжительным. Власть все более бесцеремонно вмешивалась в хозяйственную жизнь деревни и усиливала пресс налогов, поборов и всевозможных обложений.

Власти провели настоящую кампанию по завоеванию деревни со всеми соответствующими атрибутами. Кампания велась со всей серьезностью и закончилась полной победой. Точное число жертв этой войны и бывшей ее неотъемлемой частью «голодомора» вряд ли станет когда-либо известно, поскольку не только «никто не вел учета», как заметил в своих мемуарах Н.С.Хрущев, но и в силу очевидной заинтересованности властей в том, чтобы никто и никогда не узнал этого числа. Тем не менее, статистики и другие исследователи на основе косвенных данных называют цифры от 7 до 11 миллионов человек.

Какие же основные факторы  обеспечили власти явный перевес  в ее войне против составляющего абсолютное большинство населения класса кормильцев? Что обусловило ее внешне легкую победу? Пожалуй, и в данном вопросе следует поставить на первое место уже много раз упоминавшийся стереотип покорности, повиновения сильной власти.

Во-вторых, значительную роль сыграло, разумеется, прямое принуждение, а также реально осязаемая угроза его применения.

В-третьих, Сталин и его аппарат в несколько модернизированном виде использовали в деревне тот же механизм «пятой колонны», который был одним из основных политических факторов, обеспечивших победу режима в революционные годы. Теперь это была опора на деревенских люмпенов, а также на «актив». В деревне эта никчемная при других обстоятельствах категория людей зацепилась за большинство ключевых позиций в новой структуре реальной власти.

Власть рабочих? И наконец, А.В.Оболонский обращается к рабочему классу. Принято считать, что рабочий класс был «гегемоном революции», что революционные преобразования совершались в России прежде всего в интересах именно этого класса. Но и подобная конструкция далека, как от исторической справедливости, так и от исторической истины. Претензии ее на справедливость перечеркиваются тем обстоятельством, что рабочие и перед революцией, и долгое время после нее составляли очень незначительную часть населения страны.

И интересы этого явного, а до 30-х годов - просто ничтожного меньшинства народа были провозглашены высшим приоритетом, в жертву которому позволительно принести интересы всех прочих.

Общество, отравленное моральной  легитимацией террора

Фундаментом могущества созданной системы автор несомненно считает машину террора. За период сталинизма челюсти этой машины перемололи десятки миллионов человек.

Гораздо важнее понять, как и почему это общество приняло террор в качестве допустимой и оправданной формы управления собой. Это объясняется тремя причинами.

Во-первых, кровавый кошмар сталинщины отнюдь не был каким-то внезапным стихийным бедствием, неким случайным эпизодом российской истории, а лишь продолжил движение по накатанной дороге древней русской автократической традиции периодических кампаний геноцида против собственного народа.

Во-вторых, в процессе сталинского  геноцида были почти подчистую вытравлены ростки другой, куда более молодой и, соответственно, менее распространенной и укоренившейся традиции, причем сталинская сплошная «химическая обработка почвы» стала лишь кульминационным, завершающим актом кампании против этой традиции.

В-третьих, поскольку в  сталинские преступления были в той  или иной степени втянуты в качестве их фактических соучастников миллионы людей, это самым пагубным образом сказалось на уровне общественной морали, повлекло за собой моральную деградацию послереволюционного общества в целом, ибо за преступлением, как личным, так и коллективным, массовым, следует моральное саморазрушение его субъектов.

Рассматривая феномен  сталинизма, можно многого не понять, если строить анализ лишь вокруг таких категорий, как «палачи», «жертвы», «запуганное большинство» и т.п., хотя в главном они отражают суть имевших место социальных отношений.

Люди по большей части стремятся и предпочитают верить в то, во что удобно верить. Это тем более легко, когда удобные версии и символы веры не просто существуют, но и изо всех сил навязываются машиной идеологической пропаганды.

Часто недоумевают: почему столь  бесчеловечная система проявляет такую живучесть в кризисных обстоятельствах, не только не рассыпается, но, напротив, демонстрирует весьма высокую эффективность и волю к самосохранению? Почему народ, зачастую попавший в экстремальные условия по вине своих правителей, не только не отказывает им в повиновении, но, наоборот, поддерживает их с еще большей самоотверженностью? С наибольшими основаниями подобные вопросы можно адресовать к периодам индустриализации и войны. Отвечая на них, видимо, в первую очередь следует базироваться на таких факторах, как террор и угроза его применения; машина организованного принуждения, породившая беспрецедентную для истории нового времени индустрию принудительного труда; армейские принципы построения системы и как следствие ее высокая мобилизационная способность; исчезающе малая ценность человеческой жизни, что с особенной яркостью проявилось во время войны, когда людские потери принимались командованием в расчет лишь с точки зрения возможностей их восполнения и путь к победе выстилался горами трупов; массированное воздействие религиозной по характеру и суггестивной по методам деятельности машины идеологической пропаганды.

Но есть еще один фактор, способствующий повышенной устойчивости незападных обществ, и в частности нашей системы. Господство в таком обществе системоцентристской шкалы ценностей, неразвитость индивидуалистического сознания, оценка человека лишь с точки зрения его полезности для коллектива создают почву для нерассуждающего самопожертвования ради коллективных целей.

Такого рода «муравьиный героизм» по своим моральным и психологическим стимулам существенно отличается от общечеловеческого героизма, где принесение человеком себя в жертву воспринимается и им самим, и социальной средой как высокий акт самоотречения. Словом, героический поступок совершается в обстоятельствах на самом деле чрезвычайных и является актом исключительным. Впрочем, жертвы эти в силу их социальной санкционированности и низкой цены человеческого индивида по системоцентристской шкале отнюдь не считались такими уж значительными. Вместе с тем они сослужили, к несчастью, немалую службу сталинскому режиму, позволяя ему без особых затруднений латать пробоины своего корабля пробками из человеческих тел.

Заключение

Проанализировав данную статью, можно сделать следующие выводы.

Проблема механизма власти в России существовала 75 лет, т.е. пока в России существовал советский режим. Причем начальные этапы этого периода делятся на два этапа: ленинский и сталинский.

В обоих этапах свои особенности, как социально-этические так и социально-психологические. На этих этапах можно проследить время существования основных групп населения страны, таких как интеллигенции, новой "элиты", крестьянства, рабочих.

Еще одним выводом из статьи можно считать, что фундаментом могущества системы, существовавшей в России, поднимающей ее, автор считает машину террора.