Жизнь и идеи Джордано Бруно

Другим не менее важным проявлением космического органицизма, гилозоизма и панпсихизма было убеждение Вруно не только в одушевленности, но и в населенности бесчисленных миров. В силу такого убеждения Универсум поистине превращался во Вселенную. При этом Бруно предполагал существование разных форм жизни, чувственной и разумной, отличных от тех, которые имеют место на Земле. Разумеется, эта идея Ноланца была совершенно умозрительной, ибо до сих пор она не получила никакого научно-эмпирического подтверждения. Тем не менее ее значение для утверждения принципиального единства Универсума-Вселенной было колоссальным и стало одним из главных пунктов обвинения автора в еретичности со стороны римской инквизиции.

Кардинальную  проблему веры и разума Бруно решал в духе полного разделения их предметов, не допускавшего никакого вмешательства носителей религиозного знания в истину философии и науки. Он считал, что «вера требуется для наставления грубых народов, которые должны быть управляемы», в то время как философские доказательства, имеющие в виду раскрытие «истины относительно природы и превосходства творца ее», адресованы «не простому народу, а только мудрецам, которые способны понять наши рассуждения». Поскольку же в реальной жизни, для которой каноны религиозной «истины» оставались еще официально-повелительными, а их носители - весьма агрессивными, философская истина непрерывно страдала и попиралась, горячий и искренний Ноланец не стеснялся в выражениях: «Священная ослиность, святое отупенье. О, глупость пресвятая, блаженное незнание».

Официальной догматической  религиозности, стремящейся подчинить себе все души без изъятия и переполненной множеством суеверий, Бруно противопоставлял религиозность философскую, к которой настойчиво стремились многие гуманисты. «Мы иным образом, - писал он в латинском произведении «О безмерном и неисчислимых», - нежели негодяи и глупцы, определяем волю Бога... Нечестиво искать его в крови клопа, в трупе, в пене припадочного, под топчущими ногами палачей и в мрачных мистериях презренных колдунов. Мы же ищем его в неодолимом и нерушимом законе природы, в благочестии души, хорошо усвоившей этот закон, в сиянии солнца, в красоте вещей, происходящих из лона нашей матери-природы, в ее истинном образе, выраженном телесно в бесчисленных живых существах, которые сияют на безграничном своде единого неба, живут, чувствуют, постигают и восхваляют величайшее единство». Такая «религиозность» не могла получить никакого признания католических церковников, пославших на костер ее восторженного поклонника.

Современников более всего поражало мужество Ноланца, освободившегося от веры в бессмертие индивидуальной души, а следовательно, и своей собственной и несмотря на это бесстрашно шедшего навстречу своей смерти. Однако все недоумевавшие и удивлявшиеся не постигали силы убежденности философа, который верил в принципиальное бессмертие человека как частицы мировой целостности. Он был убежден в том, что жизнь во Вселенной вовсе не ограничивается ее земными формами, а вечно продолжается в каких-то других формах в бесчисленных звездных мирах.

Такое убеждение  переживалось Ноланцем как радостное освобождение человека от множества неприятностей, огорчений и мучений, которые часто превращают его в раба этой жизни. Соответствующее умонастроение выражалось у восторженного искателя истины в призывах к максимально активной деятельности, способной преодолеть столь повелительное для человека стремление к самосохранению, в котором с наибольшей силой и проявляется его рабство перед жизнью. А умонастроение, им защищаемое, сам философ называл героическим энтузиазмом (озаглавив так один из своих итальянских диалогов). Героический энтузиазм Ноланца стал одной из ярких и впечатляющих форм гуманистической морали, резко антагонистичной к официально господствовавшей религиознодогматической и схоластической морали.

Антихристианская полемика Бруно не ограничивалась критикой католической церкви, ее традиций, обрядов. В равной мере Бруно резко нападал и  на всю христианскую догматику вне зависимости от вероисповедных особенностей. Он стремился раскрыть пагубность воздействия религиозного догматического сознания на жизнь человечества, на науку и философию, на общественные отношения и нравственность. Он осуждал отказ от естественного разума, от научного знания, подмену разумного сознания слепой верой, основанной на божественном откровении,— «святое невежество», и «святую ослиность», в единоборство с которыми он вступил с юных лет. Бруно обличал не невежество необразованных людей, не отсутствие знаний, а невежество, заключавшееся в принципиальном отказе от знания, в стремлении подчинить знание вере и превратить науку в служанку богословия.

В «Изгнании торжествующего зверя», когда боги-олимпийцы отправляют чудотворца Ориона-Христа на Землю, в уста Юпитера Бруно вкладывает изложение противоразумного и противоприродного учения религии: пусть Орион заставит людей поверить, «будто белое — черное, будто человеческий разум, всякий раз, когда ему кажется, что он лучше всего видит, именно тогда находится в ослеплении; будто все то, что, согласно разуму, кажется превосходным, добрым и лучшим,—-позорно, преступно и чрезвычайно скверно…что природа и божество не могут стремиться к одной и той же цели... Пусть заодно убедит людей, что философия и всякое исследование... не что иное, как пошлость, и что невежество — самая лучшая наука, ибо дается без труда и не печалит душу».

Суть «святой ослиности» Бруно видел в осуждении человеческого достоинства, в принижении духа. Ослами называет Бруно основателей и реформаторов религии, апостолов и пророков, чудотворцев и богословов, осуждая тем самым антиразумный и противоестественный характер деятельности всех тел, «через кого изливается божья милость и благословение на людей». «Святые христианские доктора и раввины», по убеждению Ноланца, унизили человеческий разум и утверждали суетность науки и знания. Это они «перестали двигаться, сложили или опустили руки, закрыли глаза, изгнали всякое собственное внимание и изучение, осудили всякую человеческую мысль, отреклись от всякого естественного чувства и в конце концов уподобились ослам». Они не могли, как Адам, сорвать запретный плод с древа познания, или, подобно Прометею, похитить небесный огонь у Юпитера и зажечь им свет разума».

Однако религия, не нужная для мыслителя, философа, человека, способного из разумных оснований вывести  законы морали, по мнению Бруно, нужна  «для наставления грубых народов, которые должны быть управляемы». В этом признании необходимости религии — независимо от ложности ее предпосылок — в качестве орудия управления «грубым пародом» сказалась социальная ограниченность критики религии в ренессансном свободомыслии.

На смену религии откровения, по мысли Бруно, должна прийти в будущем «религия разума», философия рассвета. Разобщающему человечество религиозному фанатизму Бруно противопоставил «закон любви», «созвучное природе всеобщее человеколюбие». Та «религия разума», которую проповедовал Бруно, не имела ничего общего не только с христианским вероучением, но и с каким бы то ни было религиозным откровением. Свободная не только от культа и обрядности, но и от признания потустороннего мира, от веры в личного бога и в божественное вмешательство в дела людей, от учения о посмертном вознаграждении или наказании, от веры в бессмертие души, «религия разума» Джордано Бруно чужда не только внешним, по и самым существенным внутренним признакам религиозного мировоззрения. Под «религией разума» Бруно понимал свою систему философских воззрений, новую систему человеческой нравственности, которая должна прийти на смену господствующим фанатическим религиозным культам. Освобожденное от суеверия и религиозного страха человечество в самой природе найдет основание нового нравственного идеала.

2. Социально-политические взгляды

Бруно не только мечтал и надеялся на «всеобщие перемены»— он разработал план общественных преобразований и стремился к его осуществлению.

Прежде всего должен быть упразднен суеверный культ, устранено всевластие церкви и духовенства, Место Христа-Ориона в новой системе нравственных и социальных ценностей должны запять «трудолюбие, промышленность, воинские упражнения и военное искусство, которыми поддерживаются мир и власть в отечестве, варвары побеждаются, укрощаются и приводятся к гражданской жизни и человеческому общежитию, уничтожаются культы, религии, жертвоприношения и законы бесчеловечные, свинские, грубые и зверские».

На место церковного и светского феодального произвола должен стать Закон, предназначенный «для пользы человеческого общежития».

В обществе, основанном на власти закона, не должно быть феодальных привилегий и преимуществ.

В условиях XVI в. выдвинутые Джордано Бруно требования ликвидации светской власти церкви, установления внешнего и внутреннего мира, упразднения феодального произвола и наследственных привилегий, поощрения «трудолюбия», «промышленности», полезных для общества занятий и, наконец, установления гражданского равенства людей, воплощенного во власти закона, соответствовали интересам буржуазного общественного развития.

Дальше требования формального равенства граждан перед законом Бруно не пошел; в отличие от Мора и Кампанеллы он не был сторонником общности имуществ, упразднения частной собственности. Отход от первобытного состояния, «когда все блага были общими», когда люди «не знали господства одних над другими», Джордано Бруно считал обязательным условием исторического прогресса. Справедливо связывая происхождение общественного неравенства с переходом от варварства к цивилизации, видя в нем явление исторически прогрессивное, Бруно считал его естественным и неизбежным результатом общественного разделения труда: «Нужно,—писал он в диалоге «О героическом энтузиазме»,— чтобы на свете существовали ремесленники, механики, земледельцы, слуги, пехотинцы, простолюдины, бедняки, учителя и им подобные, иначе не могли бы существовать философы, созерцатели, возделыватели душ, покровители, полководцы, люди благородные, знаменитые, богатые, мудрые и прочие подобные богам». Поэтому и стремления угнетенных трудящихся масс ликвидировать социальное неравенство Бруно осуждал: «Не следует брать во внимание такие желания, как желания подданных занять более высокое место, стремления простых сравняться с благородными»,— писал он, видя в этом «извращение и смещение порядка вещей», в результате которого «в конце концов на смену пришло бы некое среднее и животное равенство, как это случается в некоторых заброшенных и некультурных государствах».

В своих политических взглядах Джордано Бруно был выразителем тех передовых тенденций эпохи, которые, отвечая интересам буржуазного развития, вели к усилению национальных государств, к преодолению остатков феодальной раздробленности, к укреплению абсолютизма.

3. Значение философии Бруно

Доведенные в философии  Джордано до своего логического завершения пантеистические тенденции ренессансной мысли неизбежно исчерпывают себя: дальнейшее развитие философии, связанной с новым экспериментально-математическим естествознанием, требовало иного «способа» избавить природу от божественного влияния и присутствия, чем провозглашенное пантеистами полное слияние божественного и природного начал. Материалистическая философия и естествознание XVII—XVIII вв. предпочитало использовать деистическую оговорку, с тем чтобы, признав сотворение мира и приняв бога в качестве «первого толчка», в дальнейшем окончательно избавиться от него как от «ненужной гипотезы».

Натуралистический пантеизм Джордано Бруно нашел свое продолжение и развитие в материалистической трактовке пантеизма в философии Б. Спинозы. Его учение о монадах было воспринято Лейбницем. Чрезвычайно велико воздействие его космологических идеи на последующее развитие естествознания и материалистической философской мысли. Однако глубокая диалектика совпадения противоположностей не была воспринята метафизическим материализмом XVII—XVIII вв., и лишь немецкий классический идеализм обращается к этой стороне философского наследия Джордано Бруно. Антихристианские тенденции философии Бруно были использованы и продолжены европейским атеистическим свободомыслием XVIII—XIX вв., а этика героического энтузиазма, столь неразрывно слитая с личностью и подвигом мыслителя, оказала влияние на выработку свободных от религии учений о нравственности.

Заключение

В заключении следует  сказать, что Джордано Бруно (1548, Нола близ Неаполя — 17 февраля 1600, Рим) — итальянский монах-доминиканец, философ и поэт. Будучи католическим монахом, Джордано Бруно развивал неоплатонизм в духе возрожденческого натурализма, пытался дать в этом ключе философскую интерпретацию учения Коперника. Бруно высказывал ряд догадок, опередивших эпоху и обоснованных лишь последующими астрономическими открытиями: о том, что звезды — это далекие солнца, о существовании неизвестных в его время планет в пределах нашей Солнечной системы, о том, что во Вселенной существует бесчисленное количество тел, подобных нашему Солнцу. Бруно не первый задумывался о множественности миров и бесконечности Вселенной: до него такие идеи принадлежали античным атомистам, эпикурейцам, Николаю Кузанскому.

Джордано Бруно был  одним из великих мыслителей и  поэтов эпохи Возрождения, когда, как говорит один из историков мысли этой эпохи, Брунгофер, «воскресла вновь зарытая в течение тысячелетия, в глубине памяти человечества и под развалинами разрушения, древняя культура, обогатившая исследования истины, добра и прекрасного мастерскими произведениями Греции и Рима. Группа Лаокоона, Аполлон Бельведерский и Медицейская Венера вновь появились на свет, почти одновременно с печатными изданиями Гомера и Софокла, Платона, Аристотеля и других поэтов и мыслителей Греции и Рима. Открытие следовало за открытием. Народы жили в постоянном внутреннем возбуждении и тревоге, свойственных только эпохам, в которые даже малоодаренные от природы люди, захваченные потоком новых ощущений, живо чувствуют, что старое клонится к могиле и что начинается новая эра развития».

В философском учении Джордано Бруно неоплатоническое «Единое» полностью сливалось с понятием Вселенной. Вселенная – едина, бесконечна, не сотворена, неподвижна: непрерывные  изменения в ней совмещаются  с постоянством природных законов. Внутренняя способность материи к образованию форм именуется «душой мира». Вся природа одушевлена и движет саму себя.

В учении о бесконечной  Вселенной Джордано Бруно выявил мировоззренческое значение открытого  Коперником гелиоцентризма. Бесконечность  Вселенной означала: 1) отсутствие во Вселенной фиксированного центра,2) физическую однородность Вселенной (все небесные тела состоят из одних и тех же  элементов, имеют один и тот же вид движения, одну и ту же форму), 3) признание самодвижения Вселенной, 4) признание возможности существования различных форм жизни и бесчисленных миров во Вселенной.

Полное отождествление Бога и природы как «бесконечной субстанции» противоречило базовому принципу католического богословия о бесконечности как исключительном атрибуте Бога. Новая космология Д. Бруно отрицала основное для средневековой космологии деление мира на элементарный, подлунный, тленный мир и нетленный, небесный. Идея смертности индивидуальной души, оценка человеческого разума как части природы – опровергали саму суть христианской антропологии. Эти мировоззренческие открытия Д. Бруно стоили ему жизни – по приговору инквизиции он был сожжен как еретик.