Мюнхенское соглашение 1938 года и оккупация Чехословакии

Последнее соображение не давало покоя фюреру во время его  встрече ничего не подозревающим  британским премьером.

22 сентября всю Европу  охватило напряжение. Именно в  этот день Чемберлен снова  собрался на встречу с Гитлером. Теперь необходимо рассказать, чем  же занимался британский премьер  в промежутке между встречами  с ним.

Вернувшись в Лондон вечером 16 сентября, Чемберлен собрал своих  министров, чтобы ознакомить их с  требованиями Гитлера. Из Праги был  вызван лорд Ренсимен, рекомендации которого хотел услышать кабинет. Рекомендации эти были удивительными. Он выступал за передачу Судетской области Германии без плебисцита. Он горячо рекомендовал пресекать легальными методами любые антигерманские выступления в Чехословакии «со стороны партий или отдельных лиц». Он настаивал, что Чехословакия, даже оказавшись беззащитной перед Германией, тем не менее должна «дать гарантии соседям, что она ни при каких обстоятельствах не нападет на них и не предпримет других агрессивных действий и соответствии с условиями договоров с другими государствами». Несмотря на то что мысль Ренсимена о возможном нападении Чехословакии на нацистскую Германию была в сложившейся ситуации до смешного нелепой, она произвела впечатление на британский кабинет и способствовала принятию предложения Чемберлена согласиться с требованиями Гитлера³.

Премьер Даладье и его  министр иностранных дел Жорж Бонне прибыли 18 сентября в Лондон для консультаций с британским кабинетом. Никому и в голову не пришло пригласить представителей Чехословакии. И англичане, и французы хотел и любой ценой  избежать войны, поэтому очень быстро договорились о совместных требованиях, которые предстояло принять Чехословакии. Все территории отходили к Германии «для поддержания мира и охраны жизненных  интересов Чехословакии». В свою очередь Англия и Франция выражали согласие объединиться для «международной гарантии новых границ… на случай неспровоцированной агрессии». Этой гарантии предназначалось заменить договоры о взаимопомощи, которые Чехословакия имела с Францией и Россией. Для  французов это был чудесный выход  из создавшегося положения. Под руководством Бонне они ухватились за такое  решение.

Итак, в полдень 19 сентября английский и французский послы  в Праге вручили англо-французские  предложения чешскому правительству. Предложения эти были отвергнуты на следующий день. При этом пророчески объяснялось, что принятие таких  условий поставит Чехословакию «рано  или поздно в полную зависимость  от Германии». После напоминания  Франции о ее договорных обязательствах и о последствиях, с которыми она столкнется в случае, если Чехословакия примет требования, следовало предложение передать судетский вопрос в арбитраж в соответствии с германско-чешским договором от 16 октября 1925 года.

В Лондоне и Париже при  получении чешских нот протеста особого удовольствия не испытали. Чемберлен созвал заседание своего кабинета и установил постоянную телефонную связь с Парижем для  консультаций с Даладье и Бонне  в течение всего вечера. Договорились, что оба правительства усилят нажим на правительство Чехословакии. Чехам нужно сказать, что если они будут упорствовать, то на помощь со стороны Англии и Франции могут  не рассчитывать.

К этому времени президент  Бенеш понял, что его предают те, кого он считал своими друзьями. Он предпринял последнюю попытку выяснить отношения хотя бы с Францией. Чуть позднее, он потребовал, чтобы доктор Крофта поставил перед Лакруа жизненно важный вопрос: намерена Франция выполнить свои союзнические обязательства перед Чехословакией в случае нападения на нее Германии или нет? В 2 часа 15 минут 21 сентября Ньютон и де Лакруа подняли президента Бенеша с постели. Они убедили его отозвать свою ноту протеста, заявляя при этом, что если англо-французские предложения не будут приняты Чехословакией, то в случае нападения на нее Германии она будет противостоять ей в одиночку.

Весь следующий день Бенеш ходил разбитый. Он созвал свой кабинет, лидеров политических партий и командование армии. Они проявили стойкость перед лицом опасности, но пали духом, узнав о предательстве друзей и союзников. А что же Россия? Именно в этот день советский наркоминдел Литвинов выступал в Женеве с речью, в которой заявил, что Россия намерена соблюдать свои обязательства в отношении Чехословакии. Бенеш вызвал русского посла в Праге, и тот подтвердил все сказанное народным комиссаром по иностранным делам. В Чехословакии с сожалением констатировали, что Россия сможет прийти на помощь только в том случае, если так же поступит и Франция. А Франция их предала⁴.

Поздно вечером 21 сентября правительство Чехословакии капитулировало и приняло англо-французские условия. «У нас не было иного выхода, так  как мы остались одни», — с горечью  отмечалось в правительственном  коммюнике по этому поводу. Бенеш в частном порядке объяснял это проще: «Нас подло предали». На следующий день кабинет подал в отставку. Генерал Ян Сыровы, генеральный инспектор армии, стал главой нового «правительства национального единства».

3.3 Чемберлен в Годесберге: 22-23 сентября.

Несмотря на опасение по поводу оппозиции проводимой им политике у себя на родине, в Годесберге Чемберлен пребывал в прекрасном настроении. Он приехал, чтобы удовлетворить все просьбы Гитлера, высказанные в Берхтесгадене, и даже больше. Оставалось договориться только о деталях.

Вечером премьер-министр  направился в гостиницу, где его  ждал Гитлер. На сей раз говорил  только Чемберлен, по крайней мере, сначала. Приблизительно в течение  часа Чемберлен рассказывал о  «трудных переговорах», которые он с большим успехом провел не только с английским и французским кабинетами, но и с Чехословакией, в результате чего последняя согласилась принять требования Гитлера. Потом он говорил о том, что нужно предпринять, чтобы эти требования были выполнены. Следуя совету Ренсимена, он готов был отдать Судетскую область Германии без плебисцита. Что касается других территорий, то их судьбу предстояло решить комиссии из трех человек — представителей Германии, Чехословакии и какой-нибудь нейтральной страны. Более того, договоры Чехословакии о взаимопомощи с Францией и Россией, которые очень не нравились Гитлеру, заменялись международной гарантией против неспровоцированного нападения на Чехословакию, которой в будущем «надлежит стать полностью нейтральной». «Правильно ли я понял, что правительства Англии, Франции и Чехословакии согласны передать Судетскую область Германии?» — спросил Гитлер. Его поразило, что уступки столь велики и что пошли на них так быстро. «Да», — ответил, улыбаясь, премьер-министр. «Мне ужасно жаль, — заявил Гитлер, — но в свете событий последних дней предложенное решение уже утратило всякий смысл».

Доктор Шмидт вспоминал, что при этих словах Чемберлен даже подскочил от удивления и гнева, его совиное лицо покраснело. Чемберлен увидел, что его «дом мира», с таким трудом построенный за счет Чехословакии, рассыпается, словно карточный домик. Однако фюрера не трогали беды британского премьер-министра. Он выдвигал требование немедленной оккупации Судетской области Германией, причем проблема эта «должна быть решена окончательно не позднее 1 октября». Под рукой оказалась карта, на которой фюрер отметил, какие именно территории подлежат немедленной оккупации.

После этого Чемберлен  отправился в свою резиденцию, чтобы  решить, что же делать. В тот вечер  после консультаций со своими советниками  и телефонных разговоров с французским  правительством он нашел решение: правительства  Англии и Франции сообщат чешскому правительству, что «не берут  на себя ответственность советовать ему не проводить мобилизацию»⁵.

В 7.20 вечера генерал Кейтель позвонил по телефону из Годесберга в штаб сухопутных войск: «Дату (день «X») пока точно назвать нельзя. Продолжайте подготовку согласно плану. Операция «Грюн» начнется не раньше 30 сентября».

Перед Адольфом Гитлером стояла дилемма. Его цель заключалась в  том, чтобы «военными действиями уничтожить Чехословакию», о чем  Чемберлен, конечно, не знал. Принять  англо-французский план, с которым  Чехословакия согласилась, хотя и неохотно, означало не только получить Судетскую  область, но и нанести ощутимый удар Чехословакии, поскольку она становилась  беззащитной. Но это не были военные  действия. Фюрер же намеревался не только унизить президента Бенеша, но и доказать бесхребетность правительств западных стран. Для этого была необходима именно военная оккупация. Она могла оказаться и бескровной, как в случае с Австрией, но непременно должна была осуществиться. Он жаждал взять реванш над выскочками чехами.

23 Чемберлен написал Гитлеру  письмо. Он передаст новые требования  Германии чешскому правительству,  но не уверен, что оно их  примет. Более того, он не сомневается,  что правительство Чехословакии  будет сопротивляться немедленной  оккупации. Но он готов предложить  Праге, до практического присоединения  ее к рейху, предоставить судетским немцам право поддерживать там закон и порядок.

О таком компромиссе Гитлер не хотел и слышать. Он послал ответ, опять перечислив все притеснения, которым будто бы подвергались немцы  со стороны чехов. Он отказался умерить  свои требования и заявил, что «речь  теперь, вероятно, идет о войне». Ответ  Чемберлена был краток. Он попросил Гитлера изложить все требования на бумаге и приложить карту, а  на себя взял роль посредника в передаче этих требований Праге. «Я не вижу, что  еще могу сделать, находясь здесь, —  заявил он. — Я намерен возвратиться в Англию».

Перед отъездом он еще раз  встретился с Гитлером. Встреча состоялась в 10.30 вечера 23 сентября. Гитлер представил свои требования в виде меморандума  и приложил карту. Чемберлен был  поставлен в жесткие временные  рамки. Чехословакия должна была начать эвакуацию населения с территорий, отходящих к Германии, в 8 часов  утра 26 сентября, то есть через два  дня, и завершить ее 28 сентября.

«Но это же ультиматум!» — воскликнул Чемберлен. «Ничего подобного!» — живо возразил Гитлер. Когда Чемберлен заметил, что это нельзя назвать иначе как немецким словом «диктат», Гитлер сказал: «Это вовсе не диктат. Взгляните на документ, он озаглавлен словом «меморандум»».

В этот момент адъютант принес фюреру срочную телеграмму. Гитлер пробежал ее глазами и передал  переводчику Шмидту: «Прочтите господину  Чемберлену». Шмидт прочитал: «Только  что Бенеш объявил по радио всеобщую мобилизацию в Чехословакии». Потом заговорил Гитлер: «Теперь вопрос, конечно, закрыт. Чехословакия и не подумает отдать Германии какие-либо территории». «Чехи первыми объявили мобилизацию», — сказал Гитлер. Чемберлен возразил: «Первой объявила мобилизацию Германия...» Гитлер отрицал, что в Германии была проведена мобилизация.

Переговоры затянулись до утра. В конце концов, Чемберлен  спросил, является ли меморандум Гитлера  его последним словом. Когда Гитлер ответил, что да, премьер-министр  сказал, что нет смысла продолжать переговоры. Он сделал все, что мог, но его попытки не увенчались успехом. Он уезжает с тяжелым чувством, потому что надежды, с которыми он приехал в Германию, разбиты.

Немецкий диктатор не хотел, чтобы Чемберлен пошел на «уступки». «Вы один из немногих, для кого я  когда-либо делал подобное, — с  живостью заметил он. — Я готов  установить окончательную дату для  эвакуации чехов — 1 октября, если это упростит вашу задачу». Сказав это, он взял карандаш и сам исправил дату. В действительности это не было уступкой, ведь 1 октября было давно  назначенным днем «X»⁶. Это, казалось, подействовало на премьер-министра. Тем не менее он добавил, что не готов принять или отвергнуть предложения, а может только передать их.

Как только премьер-министр  вернулся в Лондон, он сразу сделал то, чего, как он заявлял Гитлеру, делать не собирался: стал убеждать британский кабинет принять новые требования нацистов. Однако неожиданно ему пришлось столкнуться с сильной оппозицией. Чемберлен не смог уговорить свой кабинет. Не убедил он и французское  правительство, которое 24 сентября отвергло Годесбергский меморандум и в тот же день объявило частичную мобилизацию.

Когда в воскресенье, 25 сентября, в Лондон прибыли французские  министры во главе с премьером  Даладье, английское и французское  правительства узнали, что Чехословакия отклонила Годесбергские предложения⁷. Франции не оставалось ничего, кроме как подтвердить свою верность союзническим обязательствам и обещать прийти на помощь Чехословакии в случае, если она подвергнется нападению. Но Франции нужно было знать, как поведет себя Англия. Чемберлен согласился сообщить Гитлеру, что если Франция в силу союзнических обязательств по отношению к Чехословакии окажется в состоянии войны с Германией, то Британия будет считать себя обязанной поддержать ее.

После отъезда Чемберлена, немцы пребывали в мрачном  расположении духа. Теперь, когда они  стояли практически на пороге войны, эта перспектива перестала им нравиться, по крайней мере, некоторым  из них.

Воскресный день 25 сентября выдался чудесный. Несмотря на сообщения  о ярости, охватившей Гитлера по поводу отвергнутого Годесбергского ультиматума, в Париже, Лондоне и Праге не чувствовалось, что наступил кризис, да и в Берлине не было заметно никакой военной лихорадки.

На следующий день произошли  внезапные перемены к худшему. В  пять часов утра сэр Гораций Вильсон  привез в канцелярию письмо Чемберлена, в котором премьер-министр сообщал, что Прага посчитала Годесбергский меморандум «абсолютно неприемлемым». Гитлер, по воспоминаниям переводчика, неожиданно вскочил и закричал: «Нет никакого смысла вести дальнейшие переговоры!» — после чего бросился к двери. Фюрер вскоре сел в кресло, но во время чтения письма часто восклицал: «С немцами обходятся как с грязными неграми... 1 октября я поставлю Чехословакию на место!»

Чемберлен предлагал свой план. Так как Чехословакия готова отдать Гитлеру то, что он требует, а именно Судетскую область, необходимо срочно организовать встречу чешских  и немецких представителей и «договориться  о способе передачи территории». Чемберлен добавлял, что ему хотелось бы, чтобы на этой встрече присутствовали представители Англии. Гитлер ответил, что готов вступить в переговоры с чехами, если они примут Годесбергский ультиматум, только что ими отвергнутый, и согласятся на оккупацию Судетской области немецкими войсками 1 октября. Он заметил, что положительный ответ должен быть получен в течение сорока четырех часов, то есть к двум часам дня 28 сентября.