Политика Китая в отношении соседних стран Центральной Азии

Политика Китая в отношении  соседних стран Центральной Азии

Турарбекова Роза Маратовна — кандидат исторических наук, доцент кафедры международных отношений факультета международных отношений Белорусского государственного университета. Шибко Татьяна Владимировна — магистрант факультета политических наук Университета Париж-I (Пантеон Сорбонна).

Международная политика КНР  все чаще становится объектом внимания мировых СМИ, политических и экспертных кругов. Китай, несомненно, является важным «игроком» на мировой арене и  имеет стратегические интересы в  Азии, особенно в отношении соседних стран. Появление у границ Поднебесной  после распада СССР новых субъектов  международных отношений заставило  Пекин по-новому сформулировать повестку своей внешней политики.

Международная политика Китая  все чаще становится объектом внимания мировых СМИ, политических и экспертных кругов. Одним из наиболее распространенных тезисов стало утверждение о  том, что КНР — супердержава нового столетия. Данное мнение во многом стало  предметом политической мифологизации. Однако Китай, несомненно, является важным «игроком» на мировой арене и имеет стратегические интересы в Азии, особенно в отношении соседних стран.

Одним из таких регионов «специального  внимания» Китая является Центральная  Азия. У соседних стран Центральной  Азии (Казахстан, Кыргызстан и Таджикистан) в отношениях с Китаем остался  ряд проблем, унаследованных от СССР (геополитические, территориальные, идеологические, проблема этнических и конфессиональных меньшинств). Было бы упрощением говорить о том, что эти спорные моменты возникали лишь в советскую эпоху. Тем не менее, распад Советского Союза актуализировал их. Появление у границ Поднебесной новых субъектов международных отношений заставило Пекин по-новому сформулировать повестку своей внешней политики.

Следует отметить, что тема двусторонних отношений Китая с  Центральной Азией, и с соседними странами Центральной Азии в частности, все еще недостаточно разработана как зарубежными, так и российскими, белорусскими исследователями. Тем не менее, изучение динамики двусторонних отношений между КНР и другими государствами представляет большой интерес: решение стратегически важных проблем, реализация многих задач осуществляется Китаем не на многостороннем, а на двустороннем уровне, так как, к примеру, реализация ряда проектов в рамках ШОС сдерживается как межгосударственными противоречиями в Центральной Азии, так и присутствием в организации России.

Отдельные аспекты рассматриваемой  темы были предметом изучения Син Гуанчэна [14], Чжао Чанцина [21] (Китай), К. Сыроежкина [16] (Казахстан), Э. Усубалиева [20] (Кыргызстан), В. Дубовицкого [24] (Таджикистан) и других авторов. Несомненную ценность представляют работы российских авторов: А. Воскресенского, С. Лузянина [4], В. Корсуна [7], Р. Мукимджановой [8] и узбекских авторов: В. Парамонова, А. Строкова, О. Столповского [12]. Были также рассмотрены результаты исследований европейских и американских авторов: Л. Диттмера [23], С. Пейроуза [28], И. Шичора [29] и белорусского исследователя В. Борового [1—3].

Наибольшее значение для  написания данной статьи имели работы К. Сыроежкина [16], в которых рассматриваются различные аспекты политики Китая в Центральной Азии и взаимодействие Китая с Россией и США в регионе. Необходимо также отметить работы западного исследователя С. Пейроуза [28], уделяющего большое внимание динамике сотрудничества Китая и Центральной Азии на современном этапе, и белорусского исследователя В. Борового [1—3], полно и многосторонне анализирующего динамику сотрудничества КНР с Центральной Азией.

Целью данной статьи является анализ и оценка эволюции взаимоотношений  КНР с Казахстаном, Кыргызстаном и Таджикистаном в 1991—2010 гг. В  этой связи необходимо исследовать  стратегию и основные интересы Китая  в рассматриваемых странах. Так, необходимо выделить общие черты  стратегии и специфику взаимодействия КНР с каждой из трех перечисленных  стран.

Геополитика и вопросы  периодизации

Начиная с 90-х гг. XX в. взаимодействие КНР с Казахстаном, Кыргызстаном, Таджикистаном прошло несколько этапов развития, обусловленных как внешними, так и внутренними факторами. В качестве первого из них можно выделить период от распада СССР/установления дипломатических отношений до 11 сентября 2001 г. По мнению В. Борового, после распада СССР отношения Китая со странами Центральной Азии вступили в принципиально новую фазу, связанную как с новыми возможностями, так и с новыми угрозами для обеих сторон. В этот период политика Пекина в регионе, находясь в процессе становления, отличалась особой осторожностью и умеренностью [2, с. 7]. Первая половина 1990-х гг. стала подготовительным этапом, когда устремления Пекина не имели четкой стратегической составляющей и ограничивались установлением базовых дипломатических контактов, развитием региональной торговли и сбором информации [3]. Как отмечает Син Гуанчэн, основные принципы внешней политики Китая в отношении Центральной Азии были сформулированы только в 1994 г. Китайский исследователь обобщает их как поддержание дружественных добрососедских отношений и мирное сосуществование; развитие взаимовыгодного сотрудничества и содействие совместному процветанию; уважение выбора каждого из государств и невмешательство во внутреннюю политику других стран; уважение суверенитета, содействие региональной стабильности [14, c. 17]. Столь обтекаемые формулировки нехарактерны для оценок российских и белорусских исследователей, которые акцентируют свое внимание на проблемных моментах.

По мнению российских авторов  А. Воскресенского и С. Лузянина, несмотря на то, что во всех официальных документах китайского правительства говорилось о равном и дружественном отношении ко всем новым центрально-азиатским государствам, со стороны Пекина с середины 1990-х гг. стала заметна тенденция к определенной дифференциации отношений с государствами Центральной Азии: появились «приоритетные государства», которым отводилось первостепенное значение в плане развития политических и экономических связей, и республики «второго эшелона», с которыми поддерживался необходимый уровень официальных контактов. По мнению данных исследователей, в «приоритетную» группу вошли государства, связанные с Китаем общей границей и общими проблемами сохранения взаимной национальной безопасности, — Казахстан, Таджикистан и Кыргызстан [4, с. 397].

С данным утверждением трудно не согласиться, так как наиболее значимыми факторами, которые в  начале 1990-х гг. определяли позицию  и интересы КНР в Центральной  Азии, стали пограничные вопросы  и проблемы, связанные с ситуацией  в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР) (проблема уйгурского сепаратизма и экономические вопросы). Как отмечает В. Боровой, если распад Советского Союза создал предпосылки для решения ряда проблем, то проблема уйгурского сепаратизма значительно обострилась, поскольку возникли условия для относительно свободных трансграничных контактов в регионе. С другой стороны, с распадом СССР и обретением государствами Центральной Азии независимости Китаю вновь представилась возможность вернуться в регион в качестве одного из активных игроков. Стремительное экономическое развитие Китая в сочетании с желанием заявить о себе как об одном из полюсов современного мира стало предпосылкой возрождения китайского влияния в Центральной Азии [2, c. 25].

После событий 11 сентября 2001 г. в США и начала антитеррористической операции в Афганистане ситуация в Центральной Азии стала быстро меняться. Главным итогом объявленной  Вашингтоном антитеррористической операции стало то, что США получили легитимный доступ своих воинских подразделений  в сердце Евразийского континента. Американские военнослужащие были размещены, в частности, на авиабазе возле аэропорта  «Манас» в Кыргызстане. По мнению Л. Диттмера, хотя Китай и выступил с поддержкой американских действий, направленных на борьбу с терроризмом, проникновение США в регион связано также с желанием установить контроль над ресурсами, а также приблизиться к западным границам Китая, чтобы, в случае необходимости, оказывать определенное влияние на политическую ситуацию внутри страны [23].

В связи с объявленной  войной с международным терроризмом  и военным присутствием США в  Афганистане политика Китая, нацеленная на установление зоны стабильности и  безопасности по периметру границ, столкнулась с рядом проблем. Казахстанский исследователь К. Сыроежкин полагает, что вмешательство США в афганский конфликт разрушало всю геостратегию Китая, которая с конца 1980-х гг. выражается формулой «опираться на север, стабилизировать западное направление, а основные усилия сосредоточить на востоке и юге» [16]. По мнению многих специалистов, эти события вынудили КНР пойти на активизацию своего внешнеполитического курса в отношении Центральной Азии и повышение ее статуса в структуре региональной политики Китая [см.: 2; 20].

Представляется целесообразным выделить период с 2002 по 2005 г. В это  время Китай стал постепенно смещать  фокус своего внимания с краткосрочных  целей стратегической важности на долгосрочные, в частности на интенсивное расширение торгово-экономического сотрудничества и проникновение в ключевые сектора  экономик региона. Экономическое взаимодействие между Китаем и Казахстаном, Кыргызстаном и Таджикистаном (особенно после открытия китайско-таджикского пограничного поста в 2004 г.) значительно возросло, наблюдалось также повышение инвестиционной активности государственных компаний КНР в нефтегазовом секторе Казахстана. По оценкам казахстанского исследователя К. Сыроежкина, за 1993—1998 гг. суммарный объем прямых иностранных инвестиций Китая в Казахстан составил только 411,7 млн дол. США, в 2004 г. он достиг 393,5 млн, а в 2005 г. — 1,2 млрд дол. [15].

2005 год стал важным хронологическим  рубежом как в политическом, так и в экономическом взаимодействии Китая с соседними государствами Центральной Азии. «Тюльпановая революция» в Кыргызстане и события в Андижане весной 2005 г. серьезно обеспокоили Пекин и Москву на предмет американского вмешательства во внутриполитические дела государств Евразии. Требование ликвидации военных баз в Центральной Азии, прозвучавшее в Декларации Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) в Астане 2005 г., завершилось уходом американцев, по крайней мере, из Узбекистана. Пекин, в свою очередь, задался целью более серьезной экономической привязки региона к экономике КНР. Период с 2005 г. по настоящее время характеризуется бурными темпами роста товарооборота между Китаем и странами Центральной Азии и началом реализации крупных совместных проектов. Так, по данным узбекистанских исследователей В. Парамонова, А. Строкова, О. Столповского, товарооборот между КНР и Казахстаном, составлявший в 1992—1995 гг. 210—450 млн дол. США ежегодно, к 2000 г. возрос примерно в 4 раза, в 2001 г. составил уже около 1,25 млрд, в 2004 г. — 4 млрд, в 2007 г. — 12 млрд, а в 2008 г. достиг 17,5 млрд дол. США [12]. Товарооборот между КНР и Кыргызстаном, вплоть до 2004 г. включительно находившийся в пределах 30—125 млн дол., за 2004—2008 гг. увеличился примерно в 12 раз [9]. В стартовом 1993 г. объем торговли между КНР и Таджикистаном составил 8,9 млн дол. США и к 2003 г. едва достиг 38,8 млн дол., но в 2005 г. он составил уже 157,8 млн дол США, в 2006 г. — 323,7, в 2007 г. — 524 млн. дол. В 2008 г. внешнеторговый оборот между Таджикистаном и Китаем впервые преодолел миллиардную планку и достиг 1 679,8 млн дол США [6; 24].

Таким образом, на основе проведенного анализа можно выделить три этапа  эволюции взаимоотношений Китая  и соседних стран Центральной  Азии: 1992—2001 гг. — поиск решения  пограничных вопросов и проблем  взаимной национальной безопасности, обозначение экономических интересов  Пекина; 2002—2005 гг. — активизация  Пекина в связи с американским военным присутствием в Центральной  Азии, а также наращивание китайского экономического присутствия в регионе; 2005—2009 гг. — вхождение в крупные сектора национальных экономик соседних стран и энергетическая «привязка» региона к экономике КНР.

Интересы и стратегия 

Выделив основные этапы во взаимоотношениях КНР и граничащих с ней стран Центральной Азии в 1991—2009 гг., попытаемся проанализировать основные интересы и дать характеристику стратегии Китая в Казахстане, Кыргызстане и Таджикистане в  рассматриваемый период.

Как отмечает казахстанский  эксперт К. Сыроежкин, внешняя политика КНР в рассматриваемом регионе тесно связана с приоритетами внутреннего развития — необходимостью поддерживать внутриполитическую стабильность, обеспечивать устойчивый экономический рост, расширяя производство и экспорт и импортируя углеводородное сырье и минеральные ресурсы. Первым необходимым условием для стабильного внутреннего развития является создание мирной международной обстановки, а применительно к рассматриваемым странам — формирование условий для сохранения в регионе стратегической стабильности и безопасности, предотвращение возникновения реальных и потенциальных стратегических угроз для Китая [15].

Для того чтобы обеспечить стабильность в Казахстане, Кыргызстане  и Таджикистане — странах, которые  Китай рассматривает как свой «стратегический тыл», — необходимо было, прежде всего, урегулировать пограничные  вопросы, на чем и сконцентрировала свои усилия КНР после установления дипломатических отношений с  этими странами. Вопросы прохождения  границы между КНР и Казахстаном  были окончательно урегулированы в 1998 г., между КНР и Кыргызстаном — в 1999 г., КНР и Таджикистаном  — в 2002 г. [8, с. 141]. Помимо урегулирования пограничного вопроса КНР направила  усилия на получение поддержки правительств рассматриваемых стран в борьбе с «тремя силами зла» — сепаратизмом, терроризмом и экстремизмом. КНР  всегда отдавала себе отчет в том, что нестабильность в Центрально-азиатском  регионе может повлиять на политическую стабильность и экономическое развитие СУАР. В течение рассматриваемого периода, особенно во второй половине 1990-х гг., характеризовавшейся обострением  деятельности исламистских группировок как в Центральной Азии, так и в СУАР (волнения в г. Кульчже недалеко от границы с Казахстаном в 1997 г., серия терактов в Пекине в 1999 г. [7, с. 417]), КНР прилагала все усилия для того, чтобы не допустить превращения Центральной Азии в целом и Казахстана, Кыргызстана и Таджикистана в частности в базу восточно-туркестанских сепаратистских сил за пределами Китая и каналом их связи с международным терроризмом [8, с. 150]. В конце 1990-х гг. — начале XXI в. между Китаем и рассматриваемыми странами был подписан ряд соглашений о сотрудничестве по борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом: в 2002 г. подобные соглашения были подписаны с Казахстаном и Кыргызстаном, в 2003 г. — с Таджикистаном [10], что стало несомненным успехом дипломатической стратегии КНР в рассматриваемых странах. Однако, несмотря на официальный запрет деятельности организаций, поддерживающих сепаратизм в СУАР, возможность активизации уйгурского движения за независимость, роста исламского фундаментализма в регионе продолжает существовать и по сей день. Ислам является религией как большинства народов Центральной Азии, так и современного Синьцзяна (по данным на 2009 г., уйгуры составляют 9,651 млн из 21-миллионного населения СУАР [22]), и именно под его знаменами сегодня ведется террористическая война исламистских группировок. Данный фактор будет, несомненно, учитываться Китаем при выработке своей стратегии по отношению к рассматриваемым странам и в дальнейшем [см.: 18].

При этом выработка Китаем политической стратегии после обретения  центрально-азиатскими республиками независимости  подразумевала выбор между двумя  фундаментальными и противоречивыми  вариантами: с одной стороны, продолжение  политики закрытости границ с центрально-азиатскими странами могло бы способствовать стабильности в СУАР ценой экономического развития. С другой стороны, открытие границ для  неконтролируемого движения людей  и товаров (а также «неправильных» идей, литературы, религиозных взглядов и даже оружия) могло бы в значительной степени посодействовать экономическому развитию КНР ценой внутриполитической стабильности. Пекин принял решение  открыть границы и дать «зеленый свет» экономическому сотрудничеству с минимальными ограничениями, в  то время как внутри страны применялись  достаточно твердые и решительные  меры по поддержанию стабильности и  обеспечению контроля над СУАР, которые  сочетались с политическим давлением  на страны Центральной Азии [29, p. 56]. Так Синьцзян постепенно начал превращаться в плацдарм для усиления китайского присутствия в регионе [27, p. 14].