Не оказалось
на Западе и организационных
предпосылок для обособления
мировой политики в форме субдисциплины.
Более высокая подвижность системы
исследований, регулярные смены
тематики научных программ и
частые перемещения ученых между
университетами и исследовательскими
центрами этому не способствовали. В итоге
в США, Великобритании, Австралии исследования,
которые можно определить как мирополитические,
развивались преимущественно в рамках
анализа проблем глобализации. Именно
они и составили на Западе тот круг книг
и статей, аналогичные которым в России
относятся к числу работ по мировой политике.
Избегая завершенных
теоретических построений, зарубежные
авторы предпочитали «симптоматический
анализ» реальности. Они вычленяли
отдельные ее существенные стороны,
проводили сравнения с эпохой
биполярности, подчеркивали значение
одних и отмечали угасание других
тенденций. При этом демократизацией и
социальными аспектами ситуации больше
занимались ученые-либералы, а тематикой
мироуправления – умеренные реалисты
(Дж. Най, Р. Кохейн, Г. Аллисон, Дж. Доннахью).
Специально теорию
на Западе никто не строил.
Но из совокупности аналитических
работ по глобализации «вычитывались»
симптомы-признаки мировой политики:
политический - демократизация тоталитарных
обществ и их «транзит к
демократии»13, социальный - создание «глобального
гражданского общества» через демократизацию
международной политики и расширение
включенности в нее негосударственных
акторов, институционально-инструментальный
- возрастание роли глобального управления
за счет усиления роли как универсальных
международных организаций (ООН, МВФ, ВТО),
так и закрытых международных организаций
типа НАТО14, идейный – распространение
либеральных ценностей как этико-культурного
фундамента будущего мирового гражданского
общества.
При этом все
школы исследований глобализации15
строили анализ, исходя из признания
победы США (для реалистов) или
«демократии» (для либералов) в конфронтации
с СССР, расширения возможностей
Запада влиять на положение
в бывших закрытых странах (за
исключением Китая и некоторых других),
необходимости использовать «исторический
шанс», чтобы на неограниченный срок закрепить
в мире преобладание США (для реалистов)
и «сообщества развитых демократий» (для
либералов). Язык исследований был разным,
неодинаковыми были и тонкости оценок.
Но западные школы в 90-х годах - интуитивно,
а в 2000-х годах более сознательно тяготели
к пониманию международных отношений
как производных от внутренней политики
США, а внутренних дел любых стран мира
- как «превращенной сферы» компетенции
Вашингтона16.
Исследователи
глобализации перекодировали идею
классического труда Х.Булла о
мировом обществе как единении
избранных - демократических стран
– в окружении всех остальных.
Ей было придано наступательное,
прозелитическое звучание. Демократию
предлагалось активно распространять,
осваивая новые пространства, рисуя перспективу
победы демократии во всемирном масштабе.
Мировое общество теоретически расширялось
до масштабов планеты, обещая поглотить
то, что по Буллу было международным сообществом
и состояло не только из демократических,
но и всех остальных стран мира.
«Переворачивалось»
и разработанное Х. Буллом понимание
мирового и международного порядков.
В его трактовке мировой порядок
понимался более узко, чем международный:
он означал порядок только
между членами мирового общества.
Международный порядок, по Х. Буллу,
включал в себя отношения между всеми
странами мира – как входящими в избранничество
демократических государств, так и остававшихся
вне его.
В исследованиях
глобализации 90-х годов уже мировой
порядок трактовался как всеобщий
– в том смысле, как Х. Булл
понимал порядок международный.
Предполагалось, что де-факто в
него включены все страны мира
– «хотят они того или нет».
Процессы глобализации и доминирование
государств «демократического ядра»,
рассуждали эксперты, вынуждают всех остальных
субъектов международных отношений определять
свое местоположение относительно разрастающегося
«мирового порядка». Значит, все международные
акторы так или иначе в него объективно
погружены.
Парадоксально, но
на почве изначально умеренной
и либеральной школы исследований
глобализации на Западе стала
вырастать гораздо менее либеральная
и даже совсем нелиберальная
школа сторонников концепции
«демократической империи». К середине
первого десятилетия XXI в. она фактически
заместила собой прежние исследования
глобализации.
До конца 90-х
годов слово «империя» в США
носило негативный оттенок: им, например,
называли Советский Союз, подчеркивая
его репрессивную сущность. Сегодня
американская политология склонна
употреблять этот термин нейтрально
– так, как он употреблялся
в России 10 лет назад авторами
либерально-патриотического направления,
для обозначения определенного
типа политической организации
многоэтнического общества. В новой
тематической структуре политической
науки главное место заняла
проблематика применения силы и
транснациональных войн. В отличие от
предшествовавшего десятилетия глобализация
утратила прежде отводимую ей функцию
«позитивного знака»: события 11 сентября
2001 г. показали, что глобализация может
быть опасна – даже для страны, более других
сделавшей для ее распространения. На
этом фоне в США сложилось направление
анализа современных международных отношений
под углом зрения общемировой «демократической
империи», которую, как полагают американские
политологи, всерьез замыслила построить
республиканская администрация.
Исследования
«демо-империалистического» направления
распадаются на две группы: апологетическую
и критическую. Первая, менее многочисленная,
строит анализ в воинственном
конформистском духе. Относящиеся
к ней авторы отбросили романтические
иллюзии, характерные для исследователей
глобального демократического общества17,
но переняли у них идею саморасширения
демократии до вселенских масштабов. В
старых схемах они изменили всего два,
но главных постулата. Во-первых, инструментом
«расширения демократии», по мысли «апологетов»,
должны быть не «общество демократий»,
а Соединенные Штаты. Во-вторых, не международные
институты, а США должны стать в центр
глобального мироуправления18. Пространство
мира стало отождествляться с пространством
«естественного» американского лидерства,
а идея глобального демократического
общества трансформировалась в доктрину
тотальной (тоталитарной – по выражению
Т.А. Алексеевой, переосмысливающей словоупотребление
Якоба Талмона19) демократии.
Вторая группа
– «демо-империалисты-критики» - весьма
многочисленна. Она признает тенденцию
к формированию «всемирной демократической
империи», но не принимает ее. В эту группы
входят серьезные международники (С. Браун,
Р. Фалк, С. Тэлбот и другие)20. Они считают
современную ситуацию благоприятной как
для США, так и для дела демократизации
мира. Ученые этой группы принимают логику
«нахождения внутри единой сферы мирового
политического», но считают, что американская
администрация неправильно строит политику
в современных условиях, слишком много
ответственности принимая на себя, и слишком
мало учитывая интересы других стран,
прежде всего союзных Соединенным Штатам21.
Представители этого направление критически
оценивают роль силы в современной международной
политике, считая, что наращивание военной
и военно-технологической мощи в отрыве
от комплексного использования политических
мер и сотрудничества с другими странами
мира не обеспечивает США искомого места
в международных отношениях и дезориентирует
страну в вопросах обеспечения национальной
безопасности22.
Не вдаваясь
в тонкости оценок, характерных
для аналитических течений 2000-х
годов, стоит заметить, что в методологическом
отношении исследователи «демо-империализма»
сделали немного для разработки
проблематики мировой политики.
В этом смысле определенный потенциал
концептуальной фундаментальности продемонстрировали
лишь авторы структурно-реалистической
ветви «чистой» теории международных
отношений. Их работы содержали методологическое
зерно, использование которого как минимум
помогало определить место мировой политики
в хитросплетении ее отношений с сопряженными
дисциплинарными полями.
С начала 90-х
годов американские и британские
реалисты-структуралисты, «наследники-опровергатели»
К. Уолтца, сгруппировавшиеся вокруг
Б. Бузана, похоже, сознательно отстранялись
от теоретических баталий вокруг
анализа глобализации, уступая поле
либералам и «мягким» реалистам школы
мироуправления. Не вступили они в диалог
и с обеими разновидностями течения исследований
«демо-империализма».
Отстраненность
от основного течения позволила
реалистам-структуралистам сохранить
здоровый скептицизм к постулатам
как школы глобализации, так и
«демо-империалистического» направления.
Реалисты-структуралисты не пытались
сомневаться в глобализации и
не стремились оспорить идею
американского превосходства. Они
лишь холодно отрицали «революционную»,
«сакрально-преобразующую» природу
первой и подчеркивали преходящий
характер второго23.
Упоенные принадлежностью
к «мейнстриму», исследователи глобального
демократического общества стремились
подчеркнуть взрывной характер
возникновения мирополитического
излома начала 90-х годов, тем самым
порывая с логикой и фактологической
базой предшествующих этапов развития
теории и подрывая обоснованность своих
схем.
Реалисты-структуралисты
проявляли аналитически бережное,
внимательное отношение к предшествующим
состояниям международной системы,
которое позволяло воспринимать
реальность через призму соотношения
новаций и преемственности в
фундаментальных мировых явлениях.
Благодаря этому сложнейшие явления
1990-х и 2000-х годов можно было
вписать в контекст долгосрочных
тенденций развития.
Правда, подобно
исследователям глобализации и
«демо-империализма», реалисты-структуралисты
не стали заниматься концептуализацией
мировой политики. Но их аналитическая
позиция объективно подталкивала
к необходимости сомкнуть вертикальную
(историко-политическую) и горизонтальную
(политико-социологическую) призмы анализа
в интересах нахождения синтетического
понимания мирополитического феномена.
3
Теоретический контекст
развития интеллектуальной ситуации
в России испытывал сильнейшее
влияние процессов, развивающихся
на Западе. Он был по-своему
не менее сложным, но совершенно
иным. Исследования глобализации
проявили себя в России поздно
(не ранее 1997-1998 годов) пережили взлет
и стали терять популярность, как и в западных
странах, в первые годы нового века. Случайно
или закономерно – впервые за полтора
десятилетия произошла синхронизация
развития научной жизни в России и на Западе.
Однако в России
разработки в русле глобализации
не замещали мирополитические
исследования. Во второй половине
90-х годов в ряде российских
университетов были созданы новые
структуры, которым было вменено
в обязанность заниматься мирополитической
проблематикой. «Благодаря» этому мировая
политика была буквально «вытолкнута»
на положение протодисциплины. Если на
Западе проблематика глобализации растворила
мировую политику, то в России она стала
частью ее предметного поля. Соответственно,
в западных странах падение интереса к
глобализации повлекло понижение статуса
мирополитической тематики, а в России
такой обусловленности не было. Скорее
спад популярности глобализационной тематики
лишь обострил потребность в методологическом
обосновании мирополитического подхода.
При этом отсутствие
соответствующих готовых концептов
западной науки лишало основания
надеяться на их привычное
заимствование. Возделывать исследовательское
поле предстояло самостоятельно
– на базе того, что было
по крупицам внесено в российскую
науку за предшествующие десять лет, и
с учетом отечественных разработок.
За десять лет
российский контекст поиска теории
мировой политики стал определяться
наличием трех групп авторов.
Первыми по продуктивности среди
них оказались «прагматики». В
их круг вошли представители
как политико-социологической, так
и историко-политической школ, которых
интересовала мирополитическая проблематика.
Круг авторов никак не коррелировал с
их принадлежностью к тем или иным исследовательским
центрам, и сами авторы составляли неоднородную
группу. Одни осмысливали реальность критически
(Н.А. Косолапов, А.Г. Володин, Г.К. Широков,
В.Б. Кувалдин, Б.Г. Капустин, покойный А.С.
Панарин), другие стремились подойти к
ней формалистически-нейтрально (М.А. Чешков,
Н.А. Симония, В.Г. Хорос, А.Д. Богатуров),
третьи – склонялись к полезности примирения
с ней (А.Ю. Мельвиль, М.М. Лебедева, В.В.
Иноземцев, В.В. Михеев, В.М. Кулагин).
По-разному осмысливая
новую ситуацию, ученые были едины
в интуитивном стремлении найти
вариант концептуализации, который,
с одной стороны, был бы адекватен
действительности, а с другой
– не порождал бы стимула
«восстать против нее» или
от нее отгородиться. Мысль использовать
в этих целях идею мировой политики посредством
ее доработки в ключе синтеза основных
аналитических подходов родилась на стыке
конкурентного сопоставления всех этих
взглядов.
Де-факто «прагматикам»
противостояло течение «фундаменталистов-охранителей».
Они главным образом, но не
исключительно, представлены в публикациях
группы отечественной вульгарной
геополитики А. Дугина. Подчеркивая
свое национал-патриотическое «я»,
это течение на самом деле испытывает
сильнейшее влияние западной («новой»
американской и «старой» германской) политологии,
но прежде всего - школы вульгарной геополитики
З. Бжезинского24. Катастрофическая распространенность
книг русской и американской вульгарной
геополитики в виде печатных продуктов
Дугина и Бжезинского формирует в России
(особенно в регионах) интеллектуальную
среду, в которой понимание мирополитического
подхода, конечно, затруднено.