Нормы этики

“Альтруизм”, то есть способность жертвовать собственными интересами ради других часто встречается у животных, образующих социальные группы. Происхождение его путем естественного отбора было трудно объяснить. Сегодня для этого используют теорию “отбора родичей”, или “кин-отбор”, согласно которой животное проявляет альтруизм в большей мере к родственникам, чем  к чужакам, и тем самым способствуют репродукции генов, сходных с его собственными. Современным аналогом биологического “отбора родичей” у человека является лояльное отношение индивидума к другим членам своей социальной или политической группы. Основы такого подхода к проблеме альтруизма и его возникновения сформулировал в 1964 г. английский биолог Ч. Гамильтон, рассматривавший его как формирующееся в биологической эволюции качество, которое помогает индивиду в распространении его генов. Американский биолог Р. Триверс развил эти идеи, выдвинув концепцию взаимного альтруизма у всех организмов, и бессмысленно считать, что человеческие существа - единственный вид у которого альтруизм не имеет генетического основания.Концепция взаимного альтруизма стала основой основ социобиологии, Уилсон распространяет ее не только на альтруизм, но и на другие этические явления. Как естествоиспытатели, так и ученые гуманитарии, считает он, могут уже теперь совместно рассматривать возможность того, что “ наступило время изъять этику из рук философов и биологизировать ее”.

Суть его точки зрения заключается в том, что этика  как наиболее близкая к биологии философская дисциплина не может  конструироваться чисто логическим, мыслительными средствами, так как  она связана с интерпретацией поведения людей. а этот феномен уходит своими корнями в биологическую эволюцию человека и приматов и, если говорить о таком явлении, как альтруизм, восходит даже к истории беспозвоночных. Поэтому, считает Уилсон, этика должна быть “ отобрана у философии” и построена на биологической основе.

Сходные идеи, относящиеся  в частности, к генетическим основам  происхождения альтруизма, высказаны  в книге Р. Докинза “Эгоистичный ген”. По его словам, люди, подобны другим животным, представляют собой машины, созданные их генами. В мире, где царит конкуренция, этим генам удалось выжить лишь благодаря безжалостному эгоизму. Поскольку гены эгоистичны, следует ожидать, что и наше индивидуальное поведение окажется в равной мере эгоистичным. Следовательно, типы поведения, кажущиеся на первый взгляд альтруистическими, возникают лишь потому. что в определенных условиях альтруизм служит эгоистичным целям гена. В последней главе “Мемы - новые репликаторы” Докинз отрицает, то, что он ранее утверждал человек уже не обычная генная машина а “уникальный вид”, и к его социальному поведению нельзя непосредственно применить идеи эволюции. Человек продукт не только органической, но и культурной эволюции. И как пишет Докинз: “Мы единственные существа на Земле, способные восстать против тирании эгоистичных генов (цит по : Докинз, 1993, с. 304).

В рецензии на книгу Р. Докинза генетик Г. Стент, отмечает, что обычно понятия “эгоизм” и “альтруизм” связываются с понятием “моральная ценность”. У Докинза понятия “эгоизм” и “альтруизм” лежат вне сферы этики ( Фролов, 1988, с.357).

Столь откровенная биологизация социальных явлений не может, разумеется оказаться эвристически эффективной. Она не способна пролить свет и на эволюционно-генетические основы этики. в частности на истоки эгоизма и альтруизма. Не случайно поэтому социобиологическая трактовка вопросов этики, а также ценностей вообще встречает наибольшее возражение.

Метод сведения (редукции) этики  к ее биологическому компоненту ряд  ученых пытаются поставить на службу позитивным целям гуманизма, и прогресса  человечества.Наиболее ярко это проявилось в трудах английского биолога Дж. Хакскли, пытавшегося создать концепцию “эволюционного гуманизма”. Суть ее сводится к утверждению, что стремление человека к образованию, культуре и науке обусловленно эволюционно-генетически: оно означает непрерывное развитие и совершенствование естественной “природы человека”, которую Дж. Хакскли, в отличии от К. Лоренца и Р. Ардри, трактует в альтруистическом духе. Поэтому будущее Дж. Хакскли рассматривает оптимистично, хотя с позиций утопических - “мирового сознания”. Здесь его идеи перекликаются с идеями Тедьяр де Шардена.

Предельные формы позиция  “крайнего генетического детерминизма”, то есть социал-биологизма, при рассмотрении этических качеств человека получила в книге Э. Уилсона и Ч. Ламсдена “Гены, разум, и культура. Процесс коэволюции”. Здесь уже не только этика, но и вообще человеческая культура обусловливается некими “культургенами”, якобы закодированными в генотипе человека (цит. по : Фролов, 1988, с. 360, 361).

Ч. Ламсден и Э. Уилсон обсуждают также пути к новой науке о человеке. По их мнению новая наука о человеке должна рассматривать исторический процесс, как результат взаимодействия биологии и культуры, как “генно-культурная коэволюция”.

Принципы, на которых должна строиться новая наука о человеке, могут быть сведены, считают Ч. Ламсден и Э. Уилсон, к следующим : 1) все сферы человеческой жизни, включая этику, имеют в качестве физической основы человеческий мозг и являются частью биологии человека: ни одна из этих сфер не может быть исключена из области применения методов естествознания: 2) умственное развитие имеет более сложную структуру, чем это считалось раньше, большинство форм восприятия и мышления (если не все) определяются генетически запрограммированными процессами в мозгу: 3) структура умственного развития складывалась на протяжении жизни многих поколений людей под действием особой формы эволюции (“генно-культурной коэволюции”), в ходе которой гены и культура изменяются совместно: 4) влияние генов, даже если оно и очень велико не исключает нечто противоположное оказывая влияние на культуру, гены создают и поддерживают возможность сознательного выбора и принятия решений: 5) предрасположенность к чему-либо (задатки) возникают в результате взаимодействия особого рода генов и окружающей среды: 6) различного рода этические нормы основаны на той или иной предрасположенности и могут быть изменены: 7) результатом создания подлинной науки о человеке могла бы явиться возможность социального экспериментирования, затрагивающего самые глубокие основания человеческих мотиваций и моральных суждений.

Таким образом. Ч. Ламсден и Э. Уилсон отстаивают не только глубоко ошибочные принципы “новой науки о человеке”, но и ее манипуляторские притязания и амбиции, не имеющие этических регулятивов, поскольку “социобиология сама определяет их” (цит по : Фролов, 1988, с. 360, 361).

В. П. Эфроимсон, обращаясь  к социально-этическим проблемам  генетики человека, утверждал, что если внимательно рассмотреть специфику  действия того естественного отбора, которому подвергалось человечество в  ходе своего становления, то окажется, что именно естественный отбор, самый  жесткий из законов природы создал у человека альтруистические эмоции необычной силы и стойкости. Однако в отличии от социобиологов он считает, что вовсе не генетикам принадлежит последнее слово в решении проблем происхождения человеческой этики, гуманизма. Важно лишь, чтобы философы не упустили из виду того,что становление этики происходило под действием не только социальных, но и биологических факторов. Эти идеи В.П. Эфроимсон развил в статье “Родословная альтруизма”, основные принципы которой в общем и целом были поддержаны Б.Л. Астауровым (Эфроимсон, 1971, с.194).

Биологизаторским тенденциям должен быть противопоставлен диалектический подход. Диалектика социального и  биологического в человеке заключается  не просто в каком-то определенном, раз и навсегда должном соотношении  между ними. Даже если мы и говорим  о примате, доминирования социального, диалектика состоит в опосредовании и преобразовании биологического социальным, но не в разрыве связи между ними. Такой подход снимающий альтернативу “гены или социум” позволяет бороться и против социал-биологизма, его антигуманных проявлений, выражающихся в частности: в  элитаризме, расизме, терроризме, религиозном фанатизме и т.д.

7. Генная инженерия  - неограниченные возможности и  возможные ограничения

В последние годы дискуссии  по вопросам генетического контроля обрели новые импульсы и в связи  с тем, что реальной стала возможность  практического использования методов  генной инженерии для лечения  наследственных болезней и общемировая  программа “Геном человека” подходит к своему окончанию и уже несет  с собой новые проблемы социально-экономического и морально-этического характера.

Под генной терапией, немецкий исследователь И.Рейтер понимает введение генетического материала в организм с целью исправления дефектов. Некоторые ученые и религиозные деятели, как было уже отмечено, вообще выступают против генной технологии к человеку, считая, что здесь есть рубеж, перейдя который мы не сможем контролировать дальнейший ход событий. Вместе с тем те, кто страдает наследственными заболеваниями возлагают надежду на генную терапию (Фролов, 1988, с.304).

В этой связи вновь возникает  вопрос; может ли наука саморегулироваться на этическом уровне, в какой мере она способна к этическому самоконтролю? Ведь даже в случае применения в науке принципов этики, реально обусловленных конкретным пониманием блага человека, остается еще под вопросом, как будут действовать “обратная связь” и контроль за исполнением данных принципов.

Причины интереса к генной инженерии сейчас ясны. Дело в том, что помимо чисто познавательного  интереса генетическая инженерия вызвала  интерес практически - прикладной - ныне она рассматривается даже, как  прообраз технологий будущего (биотехнология  будущего). Развитие генетической инженерии, далее, заставило многих ученых задуматься над проблемами социальной ответственности  науки и над возможностями  социального регулирования научных  исследований (Фролов, 1975, с.20).

Человек приобретает могущество, которым следует пользоваться с  величайшей предусмотрительностью  и осторожностью - именно этим в конечном счете определяется социально-этическое содержание исследований в сфере генетической инженерии. В своем фантастическом романе-антиутопии “Прекрасный новый мир” (1932) английский писатель О.Хакскли, пожалуй первым обратил внимание на те опасные последствия, которыми чревато вмешательство в генетику человека.

Возникновение генетической инженерии обычно датируется 1972 г., когда группа ученых в Стэндфордском  университете (США) во главе с Полом  Бергом, получила первые гибридные  молекулы ДНК. Для этого была разработана  методика, основанная на применении ферментов, которые позволяют, во-первых рассекать  молекулы ДНК в строго определенных местах (фермент рестриктаза) и, во-вторых сшивать отдельные участки ДНК в единое целое (фермент лигаза). В целом генетическая инженерия представляет собой систему экспериментальных методов, позволяющих создавать искусственные генные структуры, которые получили название рекомбинантных (гибридных) молекул ДНК. Возможности, открываемые генетической инженерией перед человечеством, в частности в ее прикладном значении, поистине безграничны.

Чрезвычайно важно, однако, обратить внимание на другую сторону  генетической инженерии - на ее, так  сказать, потенциальную угрозу для  человека и человечества. В самом  деле, поскольку манипуляции, лежащие  в основе ее методов, затрагивают  самые интимные механизмы генетических саморегулирующихся процессов и в конечном счете самой жизни, ясно, что молекулярные биологи достигли края страшной экспериментальной пропасти. Ведь даже простая небрежность экспериментатора (не так ли возник СПИД?) или его некомпетентность в мерах безопасности может привести к непоправимым последствиям и представляет, поэтому серьезную угрозу всему человечеству. Еще больший вред могут принести эти методы в руках разного рода маньяков-злоумышленников и при использовании их в военных целях.

Началом дискуссии по проблемам  генетической инженерии послужила  обеспокоенность, в начале 70-х, ряда ученых в связи с намечавшимся экспериментом по введению ракового вируса SV-40, вызывающего опухоли  у мышей и хомяков, в бактерию, постоянно обитающую в кишечнике  человека. В естественном виде и этот вирус и бактерия кишечной палочки безвредны для человека. Однако вызывало беспокойство то, что с течением времени эти бактерии могут оказаться за пределами экспериментальной установки и внести свой роковой груз в живую клетку человека.

Попытки исследователей оценить  вероятность возникновения “раковой эпидемии” оказались неудачными, ввиду отсутствия необходимой для  этого информации. В этой ситуации в июле 1974 г. группа исследователей-первопроходцев в области генетической инженерии  во главе с Бергом обратилась к  ученым всего мира с призывом наложить мораторий на научные исследования в двух наиболее опасных направлениях. Имелись в виду, во-первых, эксперименты по введению генов онкогенных вирусов, животных и токсинов в бактерии, во-вторых, клонирование, или эксперименты дробовика (shot-gun), генов высших организмов в бактериях. Это был решительный призыв к научному сообществу по вопросам саморегулирования научной деятельности. Его поддержали многие ученые во всем мире (Фролов,Юдин, 1986, с.24).

На ряду с ростом движения за прекращение опасных экспериментов в области генетической инженерии ведутся интенсивные поиски приемлемых форм для продолжения генно-инженерных работ. Важную роль играют здесь юридические, законодательные аспекты проблемы. Важно и то, что дискуссии по социально-этическим проблемам генной инженерии заставили многих ученых по-новому взглянуть на свои взаимоотношения с обществом и задуматься  о своей социальной ответственности.

В ходе дискуссий по проблемам  экспериментирования с рекомбинантной ДНК перед многими западными  учеными встала острая и далеко не простая дилемма нравственно-этического характера: ответственность перед  обществом диктовала им одну линию  поведения, то есть информирования широкой  общественности о возможной опасности  планируемых исследований и разработку специальных мер предосторожности для проведения экспериментов: ответственность  перед наукой требовала от них  совершенно иных действий. Речь в данном случае идет не только о том, что ученые ответственны перед наукой за новизну и достоверность представляемых ими знаний, но прежде всего о том, что возникла реальная опасность создания прецедента, для некомпетентного и бюрократического вмешательства в саму исследовательскую деятельность (Фролов,Юдин, 1986, с.32,33).