Материальная и экономическая жизнь

В следующем веке, когда запущенный механизм усложняется уже в силу того, что он вновь обрел утра­ченную скорость, а также в силу расширения экономики атлантического ареала, движущие факторы развития перемещаются на уровень международных ярмарок — в Антверпене, Берген-оп-Зоме, Франкфурте, Медине дель Кампо, Лионе, ставшем на краткое время центром всего Запа­да; а позже, в течение по меньшей мере 40 лет (с 1579 по 1621) господства генуэзцев, неоспоримо контроли-^ ровавших международные денежные потоки, — на уровень так называемых безансонских ярмарок с их весьма мудреным механизмом, где объектом сделок были лишь деньги, кредиты и платежные средства. На XVI век приходится апогей крупных ярмарок. Расцвет этого столь активного века в конечном счете связан с бурным развитием верхнего этажа рыночной экономики, ее суперструктуры, и в результате — экс­пансией этой суперструктуры, набухшей от тогдашне­го притока драгоценных металлов из Америки, и в еще большей степени — с установлением системы нескон­чаемого обмена, породившей быстрое обращение боль­шой массы кредитов и ценных бумаг.

Экономически активная жизнь XVII века, осво­божденная от чар Средиземноморья, развивается в об­ширной зоне Атлантики. Этот век историки нередко описывали как период отступления и экономического спада. Такая картина, однако, нуждается в уточнени­ях. Ибо, если прорыв XVI века был, без сомнения, ос­тановлен как в Италии, так и в других странах, то фантастическое возвышение Амстердама не вписыва­ется в представления об экономическом маразме. По одному пункту, во всяком случае, между историками расхождений нет: продолжающаяся экономическая де­ятельность основывается на решительном возврате к товару как первичной ценности, к обмену, в основном, на базовом уровне, — к выгоде для Голландии, ее флота и Амстердамской биржи. Одновременно ярмар­ка уступает свое значение бирже, торговому учреждению, которое относится к ярмарке точно так же, как обычная лавка к городскому рынку, т.е. как постоян­ный поток товаров к их периодическому предложе­нию. XVII век стал также свидетелем массового процветания лавок — иными словами, и на этом уровне победил постоян­но функционирующий рынок. Число лавок возрастает во всей Европе, которую они покрывают густой сетью розничной торговли.

В XVIII веке, веке всеобщего экономического уско­рения, используются, согласно логике развития, все орудия обмена: расширяется деятельность бирж, Лон­дон стремится потеснить Амстердам, который в этих условиях избирает путь специализации, став крупней­шим центром международных займов, в этих опасных играх участвуют Женева и Генуя, пробуждается и подключается к этой деятельности Париж; в результате всего этого деньги и кредиты все более и более сво­бодно перемещаются по Европе. В этих обстоятельст­вах ярмарки естественно становятся убыточными: бу­дучи созданы с целью активизации традиционных форм обмена путем предоставления, кроме всего про­чего, налоговых преимуществ, они утрачивают смысл своего существования в период свободных обмена и кредитов. Однако, вступая в полосу упадка там, где развитие идет быстрыми темпами, ярмарки удерживают позиции и даже переживают период расцвета в отсталых областях с традиционной экономикой. Поэтому перечисление активно действующих ярмарок XVIII века равнозначно указанию на маргинальные регионы европейской экономики. Во Франции – то зона вокруг Бокера, в Италии – Альпы (Больцано) и Юг (Mezzogiorno). В еще большей степени это относится к Балканам, Польше, России, а на Западе, по другую сторону Атлантики – к Новому Свету.

В этот период возросшего обмена и потребления элементарные городские рынки и лавки оживлены как никогда. Последние распространяются даже в деревнях. Даже торговцы вразнос удесятеряют свою активность. Наконец развивается то, что английские историки называют выражением private market[1] в противоположность public market[2]. Последний находится под бдительным контролем городских властей, в то время как первый ускользает от всякого контроля. Этот private market, который задолго до наступления XVIII века стал устанавливать по всей Англии систему прямых закупок товаров у производителей, нередко с предварительной оплатой, закупок у крестьян, находившихся вне сферы рынка, шерсти, зерна, полотна и т.п., — означал организацию, в про­тивовес традиционной регламентации рынка, самосто­ятельных коммерческих цепочек, весьма длинных и свободных в своих действиях, и которые, впрочем, без всякого стеснения пользовались этой свободой. Они утвердились благодаря своей эффективности, а также учитывая необходимость крупных поставок армии и крупным городам.

Если ме­ханизмы обмена, описанные выше применительно к Европе, существуют и за ее пределами — а они суще­ствуют в Китае, Индии, странах Ислама, Японии, — то можно ли на их основе попытаться провести срав­нительный анализ?

Первое, что можно отметить, обратившись к неев­ропейским странам, это то, что повсюду существуют рынки, даже в едва зародившихся обществах в Черной Африке или у американских индейцев. Тем более это верно для развитых обществ с высокой плотностью на­селения, которые буквально нашпигованы простейши­ми рынками. В странах Ислама города практически лишили деревни их рынков, поглотив по­следние, подобно тому, как это произошло в Европе. Самые крупные из этих рынков располагались у мону­ментальных городских ворот, на площади, не принад­лежащей, строго говоря, ни городу, ни деревне, где го­рожанин и крестьянин встречались как бы на нейт­ральной территории. Небольшие местные рынки воз­никали и в самих городах, на их узких улицах и тес­ных площадях. Там можно было купить хлеб, некото­рые другие товары и, в отличие от европейских рынков, множество готовых блюд: рубленые мясные кот­леты, жареные бараньи головы, оладьи, сладости. Су­ществовали и крупные торговые центры — фондуки, базары, как Бешистан в Стамбуле; они объединяли в себе открытые и крытые на европейский манер рынки, а также множество лавок.

В Индии наблюдалась следующая особенность: не было ни одной деревни, которая не имела бы своего рынка. Это объяснялось необходимостью обращать в деньги, пользуясь услугами торговца-бании, подати сельской общины, собиравшиеся натурой, чтобы затем выплачивать их либо Великому Моголу, либо феода­лам из его свиты.

Самая удивительная организация на уровне про­стейших рынков обнаруживается, без сомнения, в Ки­тае, где она принимает географически точную, почти математическую форму. Возьмем местечко или ма­ленький город. Обозначим его точкой на листе бума­ги. Вокруг этой точки располагаются 6-10 деревень — на расстоянии, позволяющем крестьянину в течение дня добраться до городка и вернуться назад. Этот гео­метрический объект, состоящий из центра и десяти ок­ружающих его точек, мы назовем кантоном. Это и будет зона действия местного рынка. В реальной жизни этот рынок рассредоточивается по улицам и площадям городка, включая в себя лавки перекупщиков, ростов­щиков, наемных писцов, торговцев мелким товаром, чайные домики. Базовой ячейкой крестьянского Китая является не деревня, а именно эта кантональная структура. Нетрудно понять, что эти местечки, в свою очередь, тяготеют к более крупному городу, располагаясь вокруг него на подобающем рас­стоянии, поставляя в него продукты и получая через него доступ к далеким торговым путям и товарам, ко­торые не производятся на месте. О том, что все упомя­нутые рынки составляют систему, ясно говорит тот факт, что календарь рыночных дней в различных мес­течках и городе составлен таким образом, чтобы их даты не совпадали. Торговцы вразнос и ремесленники постоянно переходят из местечка в местечко, с рынка на рынок, ибо, как известно, в Китае лавочки и ремес­ленные мастерские являются передвижными, поэтому тот, кто нуждается в их услугах, идет на рынок, а куз­нец или цирюльник приходят к клиенту на дом. Коро­че, вся масса китайской экономики пронизана и при­водится в действие цепью регулярных рынков, связан­ных друг с другом и находящихся под плотным конт­ролем.

Лавок и торговцев вразнос великое множество, они буквально кишат, однако ярмарок и бирж, представляющих высшие механизмы обмена, практически нет. Правда, в качестве маргинальных явлений на границе с Монголией или в Кантоне действуют несколько яр­марок, но они организованы скорее для иностранных купцов и позволяют помимо всего осуществлять за ни­ми наблюдение.

Выходит одно из двух: либо правительство прояв­ляет враждебность к этим высшим формам обмена, либо капиллярной сети элементарных рынков доста­точно для китайской экономики — артерии и вены ей просто не нужны. По той или другой причине, или по обеим сразу, обмен в Китае приобретает спрямлен­ный, сглаженный, лишенный вершины профиль, и мы увидим в одной из следующих лекций, что это во мно­гом определило отсутствие развития капитализма в Китае.

Верхние этажи обмена лучше просматриваются в Японии, где сообщество крупных торговцев имело бе­зупречную организацию. Они отчетливо заметны так­же в странах Малайского архипелага, этого древнего перекрестка торговых путей. Там периодически про­ходили ярмарки и имелись биржи, если понимать под этим словом ежедневные собрания крупных купцов данной местности, как это было в Европе в XV-XVI веке и даже несколько позднее. Так, в Бантаме, горо­де, расположенном на острове Ява и бывшем в течение долгого времени, даже после основания в 1619 году Батавии, самым активным центром острова, негоцианты ежедневно собирались на одной из городских пло­щадей в часы, когда рынок заканчивал торговлю.

Индия — это, по преимуществу, страна ярмарок, являвшихся одновременно гигантскими торговыми и религиозными мероприятиями, ибо устраивались они, как правило, в местах паломничества. Весь полуостров приходил в движение во время их проведения. Хотя ярмарки и суще­ствовали в исламском мире, они не были ни такими многочисленными, ни такими крупными как в Индии. Исключения, вроде ярмарки в Мекке, лишь подтверж­дают правило. В самом деле, города исламских стран, сверхразвитые и сверхдинамичные, обладали механиз­мами и орудиями высших уровней обмена. Простые векселя имели там столь же обычное хождение как и в Индии и сочетались с прямыми платежами в налич­ных деньгах. Целая система кредитов связывала му­сульманские города с Дальним Востоком.

Обобщим сказанное. Если сравнивать европейскую экономику с экономикой остального мира, то, как представляется, она обязана своим более быстрым раз­витием превосходству своих экономических инстру­ментов и институтов — биржам и различным формам кредита. Между тем, все без какого-либо исключения механизмы и ухищрения обмена можно обнаружить и за пределами Европы. Степень их развития и исполь­зования там различны, при этом можно выстроить оп­ределенную иерархию: почти достигает верхнего уров­ня Япония, а также, возможно, страны Малайского архипелага и Ислама; там же, безусловно, располагается и Индия с ее развитой сетью кредита, обслужваемой торговцами-бания, с ее практикой денежных ссуд под рискованные предприятия и страхования судов. Этажом ниже находится Китай с его традицией само­достаточности. Наконец, непосредственно под ними гнездятся тысячи экономик, не вышедших из прими­тивного состояния.

Над огромной массой повседневной матери­альной жизни растянула сеть своих очагов рыночная экономика, постоянно поддерживающая жизнь своих структур. И обычно лишь еще выше, наслаиваясь на рыночную экономику, развивается и процветает капи­тализм. Можно сказать, что при таком подходе видна экономическая жизнь всего мира как бы на настоящей рельефной карте.

Литература

Фернан Бродель. Динамика капитализма, Смоленск.: «Полиграмма», 1993

9

[1] Частный рынок (англ.)

[2] Общественный рынок (англ.)