Отличительные черты российской школы экономической мысли

В процессе поиска различных и альтернативных вариантов  решения аграрного вопроса особую роль играла позиция В.И. Ленина и  ряда его соратников. В книге «Развитие  капитализма в России» он фактически отождествил процессы промышленности и земледелия, считая, что разделение труда «превращает и само земледелие в промышленность», что «земледелие... само становится промышленностью».

Из такой постановки вопроса следовал вывод о неизбежном столкновении интересов, о росте  богатства и усилении нищеты. «Нет ни одного экономического явления в  крестьянстве, которое бы не имело  той, специфически свойственной капиталистическому строю, противоречивой формы, то есть которое  не выражало борьбы и розни интересов, не означало плюс для одних и минус  для других». Но как совместить это  с тезисом, что исторической миссией  рынка или капитализма является (отмеченный в той же книге) гигантский рост производительности труда? Почему на его основе не может происходить  одновременный рост богатства, почему обязателен раскол на богатых и бедных?

Кроме того, у В.И. Ленина есть и еще одно принципиально  важное положение. «Обычное народническое  воззрение, - пишет он, - по которому «кулак» и «хозяйственный мужик» представляют из себя не две формы  одного и того же экономического явления, а ничем между собой не связанные  и противоречивые типы явлений, - это  воззрение решительно ни на чем не основа- но»20. Такие оценки во многом предопределили последующие события  в нашей стране, трагедию коллективизации.

Позже, в период разработки концепции нэпа, в статье «О кооперации» В.И. Ленин писал  о формировании принципиально нового взгляда на эти вопросы, о существенном изменении прежних взглядов на будущее  общества, о кооперации как элементе социализма. Он подошел к новым  взглядам, но, к сожалению, не завершил своего анализа.

С момента появления  рассматриваемого ленинского труда  прошло сто лет. Но и сегодня аграрный, или агропромышленный сектор, а также  аграрная политика играют значительную роль в социально-экономической  политике ведущих стран мира -

от США до Японии, от Франции до Италии. Существуют и  аграрии, которые представляют весьма мощную политическую силу и не могут  быть причислены к какому-то единому  классу. Относить их просто к мелкой буржуазии - значит проявлять беспомощность  в теории и пользоваться терминами, давно утратившими свой смысл.

Разумеется, и в  аграрном секторе идет конкурентная борьба, кто-то обогащается, а кто-то разоряется. Рынок есть рынок, и движущей силой его развития остается конкуренция. В основе успеха тех, кто получает дополнительную выручку («продажа с  барышом»), лежит предпринимательский  доход.

Это своеобразная плата за технические нововведения, за знание законов рынка и связанного с  ним риска. Кстати, концепция предпринимательского дохода достаточно подробно описана  в трудах российских экономистов.

А.В. Чаянов, опираясь на свои более ранние работы, а также  опыт аграрного развития западных стран  и дореволюционной России, сформулировал  концепцию вертикальной концентрации хозяйства. Им была предложена классификация  технических и экономических  процессов, развитие которых позволит обобществить сельскохозяйственное производство в целом. Он полагал, что вовлечение аграрного сектора в систему  народного хозяйства как единого  целого вовсе не сводится к созданию крупных предприятий на базе наемного труда. Он видел альтернативный путь, позволяющий трудовому крестьянскому  хозяйству отстоять свои позиции  на основе кооперации. Такая возможность  была реальной в условиях новой экономической  политики.

Наблюдая происходящие в мире процессы, Чаянов писал, что  «наш мир постепенно перестает быть только европейским миром, а ныне Африка и Азия с их своеобычными экономическими формациями все больше и больше будут входить в круг нашей жизни и культуры, мы тем  больше будем вынуждены посвящать  наш теоретический интерес проблемам некапиталистических экономических систем»21. Именно «своеобычные экономические формации» или типы цивилизации в Азии дали мощный толчок проводимым там реформам. В Китае Чаянова рассматривают как главного теоретика блестяще проведенной там аграрной реформы.

Что мешало самоопределению?

Когда подошло время  обобщать итоги развития российской экономической мысли, появился ряд  причин (как внутренних, так и  внешних), серьезно осложнивших поиск  ее самоопределения. В наиболее общем  виде эти причины могут быть сведены  к следующим. 1.

В оценке прошлого возобладал примитивный классовый  подход, в соответствии с которым  «исходной основой группировки» должна быть классовая структура  пореформенной России. Выделить в  таком случае единые, сводные характеристики российской школы экономической  мысли было просто невозможно.

После нэпа и особенно во время проведения в декабре 1929 г. Первой конференции аграрников-марксистов представители российской школы  экономической мысли были подвергнуты  жестким гонениям. Имена выдающихся ученых почти на полвека исчезли  из нашей культуры. На смену научному поиску пришли угодливая апологетика  и догматизм, снизились нравственные качества ученого. 2.

Резко усилилась  разобщенность отечественной и  западной науки. Своеобразие методологической культуры российской экономической  мысли, ее иные, чем на Западе, подходы  к оценке фундаментальных проблем, к осмыслению путей обновления общества помешали осознать ее место и роль в мировой науке, поскольку отечественная  наука оказалась отгороженной от западной.

Проявленный в России интерес к учению Дж.М. Кейнса и  предложенным им методам регулирования  экономики, признание вклада Н.Д. Кондратьева  в разработку концепции «длинных волн», выдающиеся заслуги Л.В. Канторовича, отмеченные Нобелевской премией  по экономике, не изменили утвердившегося на Западе негативного отношения  к российской школе экономической  мысли. Двойные стандарты действуют  там и сегодня. 3.

Сыграла свою роль и такая характерная наша черта, о которой с горечью писал  Н.А. Бердяев: неблагодарность к духовной работе предшествующих поколений, нежелание  почитать даже великих своих людей  есть великий грех, есть неблагодарная  черта в русском характере. Сказалось  и столь присущее нам раболепие  перед западными учеными, желание  понравиться им, получить одобрение.

В свое время в  рецензии на «Курс политической экономии»  бельгийского экономиста Г. Молинари, который «неисповедимыми путями»  явился просвещать нас, Н.Г. Чернышевский писал: «Наши петербургские экономисты... пришли в радостное волнение и  устроили торжественный обед, на котором  гость сиял как свеча, а наши доморощенные знаменитости экономической науки  увивались около этой свечи как  мотыльки. Молина- ри держал себя перед  своими петербургскими поклонниками с  приветливостью и удостаивал выражать свое удивление великими успехами русского просвещения; благосклонно обещал он сообщить всей Европе, что у нас есть люди, не лишенные известной образованности; а люди, которых находил он не лишенными некоторой образованности, передавали нам по секрету, что он произвел на них впечатление фата и отчасти шарлата- на»22.

Сегодня сложилась  целая плеяда людей, которые привыкли к таким похвалам, постоянно кочуют по западным конференциям и симпозиумам, хотя Россию, ее историю и экономическую науку они профессионально не знают. Столь же ограничен по своему составу и круг приглашаемых в Россию западных «специалистов», среди которых нет выдающихся ученых, в том числе лауреатов Нобелевской премии по экономике. Их публикации в России всячески замалчиваются, а предложение помочь экспертам МВФ в изучении специфики России и путей ее обновления (в чем научный и гражданский долг российских экономистов) игнорируется. 4.

Сказывается здесь  и огромная, весьма могущественная роль хорошо оплачиваемых средств массовой информации. Их развитие представляет одну из самых опасных угроз новому информационному обществу XXI века.

На рубеже веков, как писал один из наиболее известных  западных социологов С. Московичи в  книге «Век толп», толпа превратилась в публику. Устроившись уютно  у телевизора или компьютера, подключенного  к Интернету, она заглатывает  не только информацию, но и тип мышления. Формирует же его тот, кто владеет  соответствующими системами и кто  платит деньги. Платящий деньги заставляет каждого не просто работать, но и  навязывает ему систему ценностей  и выбор политики.

Сложнейшие проблемы, возникающие здесь, не только влияют на оценку роли научных школ, но и  далеко выходят за рамки нашего анализа. Изучение истории российской мысли, а тем более ее преподавание находятся  на крайне низком уровне. То же самое  относится к изучению и преподаванию истории российской экономики. По возрождению  истории российской экономической  мысли кое-что делается в Москве, Санкт-Петербурге, Волгоградском государственном  университете. Регулярно публикуются  статьи по этой тематике в «ЭКО». Продолжают издаваться труды в сериях «Памятники экономической мысли» и «Экономическое наследие». Но этого крайне мало. Надо ходатайствовать в РАН через  Бюро Отделения экономики о развитии этих направлений, просить Министерство образования РФ содействовать преподаванию в вузах истории российской экономической  мысли, истории экономики России, добиваться соответствующих решений  через Ученые советы, проводить эксперименты.

Остро стоит вопрос о смене кадров, поскольку скоро  некому будет заниматься историей российской экономической науки, да и самой  историей экономики нашей страны. А это - завтрашний день России. Рассуждать о дальнейшей судьбе российской экономической  науки можно с чувством оптимизма  или пессимизма, как, строго говоря, и о будущем самой страны. Однако эмоции не могут служить основой  для серьезного и профессионального  прогноза.

Сегодня мы живем  в условиях острейшего, не замечаемого  даже СМИ жесткого противоборства сторонников  Вашингтонского консенсуса, навязывания  концепции единой супердержавы и  западных идеалов, с одной стороны, и борцов за восстановление самобытных традиций России, сторонников «многоцветного»  понимания мира, возрождения современных  цивилизаций -

с другой. В ходе этого противоборства решается и  вопрос о возрождении российской школы экономической мысли как  органической части мировой науки. Речь идет не о возврате к старому, а об умении осознать реалии наступившего века.

Есть основание  полагать, что завтрашний день принадлежит  тем, кто может активно включиться в создание новой парадигмы обществоведения, кто определит место страны в  системе аль- тернативных вариантов  ее будущего развития, кто сумеет сочетать анализ глобальных изменений в мире с сохранением уникальности российской цивилизации. Пожелаем им успеха в этой трудном деле.