Раскол русской православной церкви

РАСКОЛ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

Раскол – наиболее распространенное название церковного разделения, произошедшего  в Русской Церкви в ХV11 в. вследствие предпринятой патриархом Никоном и царем Алексеем Михайловичем церковной реформы.

В соответствии с православной эсхатологической и земной истории человечества перед  вторым пришествием Христовым люди все чаще будут отпадать от христианской веры, так что к концу лишь немногие не уклоняться от Православия. Веками на этом пути отступления почиталось отделение в латинскую ересь Первого Рима, падение благочестия во Втором Риме – Константинополе после заключения в ХV в. Флорентийской унии и завоевания его турками, воспринятого как Божья кара за унию. Москва в глазах русских благочестивых людей становиться апокалиптическим  Третьем Римом, последним православным царством, падение которого будет знаменовать конец истории и воцарение антихриста. После заключения в 1596 г. Брестской унии «Книга о вере» предупреждала: спустя тысячу лет после Христа (1054 г.) отделился Рим, затем, спустя 600 лет (1596г.), – юго-западная Русь, – а теперь следует с особым вниманием ожидать 1666 г. (в Апокалипсисе 666 – число зверя, антихриста). Таким образом, состояние умов Московской Руси в период, предшествовавшей расколу, характеризуется не горделивой спесью, как утверждали некоторые авторы, а скорее напряженным, тревожным апокалиптическим ожиданием, сознанием особой ответственности последнего православного царства за хранение чистоты Православия.

Реформа, предпринятая Алексеем Михайловичем и патриархом Никоном, ставила задачу унифицировать русский богослужебный  обряд с греческим и выверить русские тексты Священного Писания  и богослужебных книг по греческим  образцам. При этом современный греческий образец воспринимался как эталон, а все расхождения с ним объяснялись искажениями, привнесенными на Русь. Идея полного согласования русской и современной греческой Церкви была подана Никону (еще архимандриту) иерусалимским патриархом Паисием в 1649 г., и поддержана некоторыми греческими иерархами. Став патриархом, Никон уже через год, в 1653 г., единоличным волевым решением разослал по московским церквам распоряжение, приписывающее изображать крестное знамение не двумя, а тремя перстами, вызвавшее резкое осуждение многих авторитетных священнослужителей, в том числе протопопа Иоанна Неронова и Аввакума. На следующий год (1654) Никон добивается согласия церковного собора на исправление богослужебных книг по «древним славянским и греческим образцам». Однако собранные на Книжном дворе многочисленные списки древних русских и греческих книг, обращение к которым для редактирования выпускаемых печатными изданиями, потребовало бы многолетних филологических исследований, не были использованы. Никоновские справщики Арсений Грек, Епифаний Славинецкий и другие выученики латинских и униатских учебных заведений обратились не к ним, а к киевским и венецианским изданиям, что повлекло внесение ошибочных указаний и чтений латинствующего характера.

Шесть, изданных одна за другой, редакций книги «Служебник» расходились  не только с дореформенными изданиями, но и друг с другом. Таким образом, вместо унификации и усовершенствования вносились разнобой и ухудшения.

В ряде случаев реформаторы задели церковные установления, которым  придавалась особая значимость: упомянутое выше двоеперстие, общепринятое в течение многих веков, было закреплено Стоглавым собором 1551 г. под страхом анафемы, равно как и сугубая (двоекратная) аллилуйя и др. В русском тексте Символа Веры устанавливалось именование Святого Духа «Истинным», «аз» в словах о Сыне Божьем «рожденном, а не сотворенном»; вместо слов о Царствии Христовом, которому «несть конца», исправили «не будет конца». Острота положения усиливалась тем, что реформаторы исходили из тезиса о древности и непогрешимости новогреческого образца, который возносился ими в ранг апостольского предания.

Православная традиция уделяет  особое внимание единству разнообразных  вербальных и невербальных способов выражения христианской истины. В  православном учении знаково-символическое  выражение догмата о двух естествах во Христе, выраженное в сложении двух перстов для крестного знамения значимо наряду со словесной формулировкой догмата – теперь связано с изменением смысла. Объект, создание, действие есть отображение сущности создающего, действующего субъекта, говорится в старообрядческом сочинении ХV111 в. «Щит веры», поэтому невозможно отделять веру от ее обрядового выражения и утверждать, что новообрядцы погрешают в обряде, но не в исповедании веры; первое есть внешнее выражение второго.

Это средневековое понимание значимости религиозно-богослужебного обряда было утрачено мышлением нового времени, всецело сосредоточенном на вербальном выражении истины, и лишь современная  информатика вновь осознает роль невербальных форм коммуникации. Раскол стал столкновением традиционного  византийско-русского мышления, стремящегося к пониманию истины умом и сердцем  в их единстве, с европейским рационализмом.  «Дело в том, что столкнулись  разные идеи, что средневековой аксиоматике  противостояла аксиоматика нового времени. Ошибается тот, кто увидит в этой конфронтации коллизию невежества и знания. Это коллизия интеллекта и духа: для Симеона Полоцкого главное – просветительство, «внешняя мудрость», а для Аввакума – нравственное совершенство».

Окончательное утверждение нововведений состоялось на Соборе 1666 г. и Большом Соборе 1667 г. с участием двух греческих патриархов и многочисленных греческих архиереев. С момента произнесения соборных анафем стало уже окончательно невозможным сосуществование староверов и реформаторов внутри единой церкви. Ссылаясь на правила Святых Отцов, авторы соловецкой челобитной указывали, что неправомерные проклятия архиереев не имеют силы, и что им не следует повиноваться. Старообрядческая литература неоднократно обращалась к словам Святого Афанасия Великого, Святого Иоанна Златоуста, преподобного Максима Исповедника о том, что паства, миряне могут и обязаны не подчиняться авторитету церковных иерархов, уклонившихся от православной истины. После Собора 1667 г. раскол окончательно стал фактором церковной жизни, причем каждая из противостоящих сторон полагала себя истинной Церковью. Раскол стал глубоким переломом, исказившим нормальное духовное развитие русского общества. Духовные накопления средневековой Руси «объявляются как бы не имеющими ценности. Отрицается почти все, что было создано за семь столетий, протекших со времен Владимира Святого. При том цель этого отрицания не эволюция, но забвение, всеобщая замена. В глазах «новых учителей» русская культура – это «плохая» культура, строить ее нужно заново, как бы на пустом месте». Снятие клятв на старые обряды, произнесенное Московской патриархией на Поместном Соборе 1971 г. не завершило раскола, так как с точки зрения старообрядческой церкви неправедно положенные анафемы силы не имели, а преодоление раскола состоит в возвращении новообрядцев в лоно Древлеправославной (Старообрядческой) Церкви, что было не приемлемо для Московской Патриархи.

Главными лидерами раскола Русской  православной церкви были патриарх Никон  и протопоп Аввакум.

Патриарх Никон

Патриарх Московский (в миру Никита Санин) родился в семье крестьянина Княгининского уезда, Нижегородской губернии. В детстве много вытерпел от ненавидящей его мачехи и рано приучился надеяться только на самого себя. Случайно попавшие в его руки книги, пробудили жажду к знаниям и он юношей ушел в Макарьев монастырь. Через несколько лет он стал священником в соседнем с его родиной селе, а оттуда перешел, по просьбе пленившихся его служением, купцов, в Москву. Пораженный смертью своих троих детей, он убедил жену уйти в монастырь, а сам на Белом море, в Анзерском скиту, принимает монашество с именем Никон. В 1642 г. Никон переходит в Кожеостровскую пустынь и вскоре становится ее игуменом. С 1646 г. он становится известным царю Алексею Михайловичу, по желанию которого назначается архимандритом московского Новоспасского монастыря. В 1648 г. он уже митрополит Новгородский. В Новгороде Никон приобретает широкую популярность своими проповедями, заботой о церковном благочестии и благотворительностью. Во время бунта 1650 г. Никон с риском для собственной жизни преданием проклятию и личными увещеваниями восстановит порядок. С этого времени царь в письмах своих к Никону уже начинает называть его «возлюбленником своим и содружбником». В 1652 г. Никон перевозит из Соловецкого монастыря мощи святого митрополита Филиппа, замученного Иваном Грозным. Во время этой поездки умирает в Москве патриарх Иосиф, и Никон избирается его приемником.

Царя и патриарха связывала  настоящая дружба. Еще будучи новоспасским архимандритом Никон каждую пятницу ездил к царю во дворец, и они подолгу засиживались за откровенной беседой; царь и сам нередко навещал Никона. Когда Никон стал патриархом, царь иногда целые дни проводил с ним в его загородных монастырях. Впечатлительные и порывистые, с преобладающими практическими наклонностями и с очень развитыми эстетическими вкусами, они тем больше могли давать друг другу, так как за одним чувствовалось преимущество житейского опыта и решительного характера, за другим – душевная мягкости и чуткость.

Выдвинутый царем, Никон и в  глазах общества являлся желательным  кандидатом на патриарший престол ввиду  важных задач, стоящих перед церковной  властью. Большую тревогу среди  преданных церкви людей вызывали тогда общая распущенность нравов, отражавшаяся и на духовенстве, а  также разнообразные погрешности  в богослужебном чине. Еще при  патриархе Иосифе, с целью упорядочения церковной жизни, образовался в  Москве кружок «ревнителей» с царским  духовником Стефаном Вонифатьевым во главе, получившим большое влияние  на церковные дела. Воззрения ревнителей разделял и Никон, сблизившийся лично  с некоторыми из них; в духе их воззрений  он действовал на новгородской кафедре, и его кандидатура на патриаршество  встретила с их стороны энергичную поддержку. Сам царь, примыкая к ревнителям в общей постановке задачи, имел, однако, особый взгляд на способ ее осуществления, так как склонен был предавать церковной реформе политическое значение. Воскрешая забытую идею о Москве как центре вселенского православия – идею, предполагающую подчинение московскому государю всего православного Востока, и вместе с тем, имея в виду прочнее закрепить за Москвой присоединившуюся к ней Украину, Алексей Михайлович считал необходимым тесное слияние русской церкви с греческой и малоросской, а оно, по его мнению, могло быть достигнуто путем согласования русской церковной практики с греческими образцами.

Это задание, несомненно, было поставлено будущему патриарху и принято  им, причем Никону пришлось изменить свой первоначальный отрицательный взгляд на православие греков. Со своей  стороны и Никон приносил на патриарший престол собственную программу, далеко выходившую за рамки обрядовых  вопросов. По установившемуся в Москве ранее порядку церковное управление находилось под постоянным и непосредственным надзором государственной власти: царь назначал и смещал патриархов, созывал  духовные Соборы, направлял их деятельность, даже изменял их решения, а иногда и сам издавал церковные законы. Никон считал такой порядок ненормальным и находил необходимым освободить церковь от господства над ней  светской власти, даже вовсе устранить  ее вмешательство в церковные  дела.

В то же время он представлял себе организацию церковной власти по аналогии с государственной и  вместо царя хотел видеть во главе  церкви патриарха, облеченного такими же неограниченными полномочиями. Может  быт, предвидя свое избрание и возможность  борьбы в дальнейшем, он и торжественное  перенесение мощей святого Филиппа  устроил для того, чтобы примером из жизни Грозного предостеречь своего царственного друга от нового конфликта  между царской властью и духовной властью. Упорными отказами от звания патриарха Никон заставил царя на коленях умолять его принять  патриарший сан и дал согласие лишь после того, как все присутствующие в церкви, в том числе царь и  бояре, поклялись, что будут во всем беспрекословно слушать его как  «архипастыря и отца верховнейшего».

Первым важным распоряжением Никона и, вместе с тем, началом реформы  было предписание (в 1653 г.) «творить в церкви» вместо «метаний на колену» поклоны «в пояс» и креститься «тремя перстами». Это распоряжение, ничем не мотивированное и шедшее вразрез с постановлением Стоглавого Собора, вызвало резкий протест среди наиболее энергичных представителей тогдашнего духовенства (Неронов, Аввакум, Лонгин и др.), принадлежавшие к числу «ревнителей», но не допускавших насильственной ломки старинного православного обряда. Расправившись со своими прежними друзьями – одних отправив под присмотр, других подвергнув расстрижению, – Никон дальнейшие свои мероприятия решил проводить уже не единолично, а через духовный Собор.

Созванный им в 1654 г. Собор объявил, согласно указаниям патриарха, целый ряд русских церковных чинов «нововзводными», а русские служебники, их содержание, испорченными и подлежащими исправлению «против старых харатейных (т.е. русских же) и греческих книг». Этим своим постановлением Собор в принципе признал возможность заблуждения для самой русской церкви в ее богослужебной практике, и непогрешимым образом для нее провозгласил практику греческой церкви, с той лишь оговоркой, что этот образец дан не в новых, а в старых греческий книгах. Принятые Собором положения задевали национальные чувства русского человека, привыкшего видеть в своей церкви единственную опору правой веры и благочестия; но для Никона они являлись исходными пунктами всей реформы, и потому он настаивал на их признании, подвергнув суровому наказанию выступившего на Соборе коломенского епископа Павла.

Образ действия проводимой Никоном  церковной реформы усилил сопротивление  его противников. Соглашение между  ними стало тем менее возможным, что обе стороны исходили, по существу, из одинаковых принципиальных взглядов: по недостатку богословского образования  обе стороны придавали обрядам  существенную важность в деле веры, не отличая их от догматов, и потому не могли сойтись на компромиссе. Желая опереться в завязавшейся борьбе на высший авторитет, Никон, согласно с Соборным постановлениям, предложил  на решение Константинопольского патриарха  Паисия спорные вопросы церковной практики, касавшиеся главным образом особенностей русской церкви. Паисий в ответной грамоте, разъясняя действительное значение обряда, давал понять законность обрядовых различий между поместными церквами, но Никон не оценил этой мысли греческого патриарха и истолковал его ответ как полное одобрение своим начинаниям. Намеченная программа стала им осуществляться еще до получения грамоты Паисия. В 1655 г. был переведен при содействии приезжавшего тогда в Москву Антиохийского патриарха Макария греческий служебник, содержавший значительные отклонения в чинах от старых русских, и представлен в том же году Собору, членами которого и был формально одобрен, одними – из подобострастия, другими – из страха перед патриархом.

Вслед за тем исправлены были и  другие церковные книги, причем в  отступлении от Соборного постановления  1654 г., за основу которого принимался справщиками текст новых греческих книг, изданных в Венеции, а не в Греции. Сам Никон, не зная греческого языка, не мог руководить книжным исправлением; по мнению, довольно спорному Н.Ф. Каптереева, он думал, что оно производится по старым греческим книгам. Зато лично изучал, на примере бывших в Москве греческих иерархов, греческие церковные чины и обряды и, соответственно своим наблюдениям, исправлял русскую церковную практику.

По мере того, как расширялся круг нововведений, росло и противодействие  реформе. Избрав с самого начала средством  реформы власть патриарха, Никон  вынужден был идти по этому пути все дальше и дальше. Захваченный  своим темпераментом борца, он все  охотнее применял крутые меры, нередко  теряя самообладание, чтобы больше поразить своих противников. Он предает  торжественному проклятию особенно ревниво отстаивавшееся ими двоеперстие, усиливает репрессии по отношению к отдельным лицам; на возражения, даже на ссылки из жизни святых, отвечает иногда грубыми несдержанными выпадами. Сам процесс борьбы начинает заслонять перед ним ту задачу, из-за которой возникла борьба.

Положение становится трагическим, когда  Никон теряет уверенность в правильности начатого дела. Ход реформ и вызванные  им споры заставляют Никона глубже вдуматься в обрядовую сторону  веры и постепенно изменяют его взгляды  на этот предмет. В 1658 г. он уже открыто признает равноправность старых и новых, русских и греческих книг и обрядов, заявив, например, Неронову о служебниках: «обои де добры (старые и новые), по каким хочешь, по тем и служите». Он даже начинает допускать двоеперстие наряду с троеперстием. Но вместе с этим исчезал предмет, из-за которого поднята была борьба, и перед Никоном оставался голый факт вызванных реформой, раздражения и ненависти. В одном лишь отношении реформа могла дать ему удовлетворение: если не по замыслу, то по исполнению она была делом церковной власти, а светская власть являлась только пособницей патриарха. Но не раз в критическое для Никона время перелома ему наносится удар и с этой, принципиально важной для него, стороны.