Человек как проблема для науки

Фактор человеческой субъектности (с необходимостью включающий в себя в том числе и этические, и аксиологические, и праксеологические аспекты) сейчас невозможно изгнать из науки также и по той причине, что современная наука является мощной производительной силой, а не просто средством удовлетворения человеческого любопытства. И нет никаких предпосылок для того, чтобы наука перестала играть эту относительно новую для себя роль. Когда наука (естественная, общественная или техническая) принимает участие в процессе производства, т.е. в создании принципиально нового, все вопросы о сущности того, что уже есть, отходят для науки на второй план (хотя, конечно, никуда не исчезают — «классическая» проблематика всегда будет существовать в науке в снятом виде), а на первый план выходят вопросы о сущности того, что должно быть. Поэтому никакая наука не должна ограничиваться изучением наличных средств — любая наука должна изучать человеческие цели (и при этом изучать объективно). Здесь уместны и эмоции, и пожелания учёного, ибо они отражают вполне объективные факторы.

Итак, любая зрелая наука должна исследовать то, что должно быть, и не может ограничиваться изучением  того, что есть. Дело в том, что, как  мы уже упоминали, человек живёт  тем, чего нет. Напротив, животное живёт  только тем, что есть в наличии. Если заканчивается то, что потребно для  существования животного, последнее  неизбежно умирает. Феномены природы  существуют через уже существующее. Конечно, и человек со стороны своего природного фундамента потребляет наличную пищу, дышит наличным воздухом и пользуется наличными инстинктами. Однако специфика собственно человеческого существования, не редуцируемого к природным основам человека, состоит в обратном: человек как производящее существо живёт тем, чего нет — тем, что он должен произвести. Природа снята в социуме, ибо и качественная пища, и пригодная для питья вода (а с некоторых пор и чистый воздух) должны быть произведены человеком прежде, чем потреблены им. Человек живёт непосаженными лесами, непостроенными домами, ненаписанными книгами, неналаженными отношениями с себе подобными и т.д. и т.п. Всё это, вплоть до нерешённых бытовых проблем, занимает у людей львиную долю мыслей, времени и сил. То, чего нет (за исключением нереального, которого тоже нет), выступает в качестве особого рода реальности, не признающейся за таковую классической наукой. И если наука желает быть адекватной человеку, её породившему, она должна стать зрелой. Именно то, чего нет, должно находиться в центре внимания зрелой науки — в противовес незрелой науке, которая изучает исключительно то, что есть. Конечно, последнее всегда будет включаться в предмет научного исследования, ибо нельзя понять то, чего нет, без изучения того, что есть, но для зрелой науки очень важными вопросами должны стать следующие: «Чего именно нет?», «Чего быть не может?» и «Что должно быть?». С помощью ответа на первый вопрос можно глубже понять то, что есть, с помощью ответа на второй — отделить сферу реального от сферы нереального, с помощью ответа на третий — наметить дальнейшие пути развития науки и практики. Поскольку сфера человеческой практики потенциально бесконечна (хотя, вместе с тем, подвержена тем или иным критериям социального отбора), указанные вопросы будут всегда актуальны для науки. (Особенно интересная ситуация возникает тогда, когда на вопросы «Чего быть не может?» и «Что должно быть?» даются одинаковые ответы. Разрешение данного противоречия может привести к дальнейшему расширению границ реального. Это расширение весьма характерно для человека).

Таким образом, в связи со сменой типа научной рациональности традиционные представления о субъекте научного познания, об истине, реальности и объективности  нуждаются в радикальном углублении. Поэтому естественно, что вышеизложенное относится не только к частным  наукам, и не только к философии  науки, но и к философии в качестве науки. Однако на данный аспект проблемы изменения типа научной рациональности современные российские философы почему-то почти не обращают внимания. Судя по всему, это связано прежде всего с тем, что нынче стало модным не считать философию наукой.

Действительно, философия как целое  совсем не сводится к науке. Философия  как наука выступает лишь в  качестве одной из многочисленных граней философии в целом — наряду с философией как мировоззрением, философией как искусством, философией как идеологией и т.д. Однако научный аспект философии — не выдумка. Возьмём, скажем, такое определение: «Наука — сфера исследовательской деятельности, направленная на производство новых знаний о природе, обществе и мышлении и включающая в себя все условия и моменты этого производства: учёных с их знаниями и способностями, квалификацией и опытом, с разделением и кооперацией научного труда; научные учреждения, экспериментальное и лабораторное оборудование; методы научно-исследовательской работы, понятийный и категориальный аппарат, систему научной информации, а также всю сумму наличных знаний, выступающих в качестве либо предпосылки, либо средства, либо результата научного производства» [13]. Вряд ли двести лет назад кто-то описал бы философию подобным образом, но современная философия полностью отвечает данному определению (только эксперименты она проводит исключительно мысленные, что вызвано спецификой её предмета). Кроме того, следует обратить внимание на соответствие значительной части современной философии критериям научности, среди которых, при всей их изменчивости, всегда особо выделяется критерий объективности научного знания. Конечно, если тот или иной философ не считает себя учёным, то это вполне нормально, ибо философия не сводится к науке. Философ в силу многогранности философии может развивать в своём творчестве одни её стороны, но при этом игнорировать другие. Однако та философия, которая всё же является наукой, обладает, на наш взгляд, всеми признаками любой другой науки, в том числе и парадигмальностью.

Первой философской научной  парадигмой, судя по всему, следует  считать «марксизм-ленинизм», который, внеся огромный вклад в развитие философии, сегодня уже завершает  своё существование (в силу как внутринаучных, так и вненаучных причин). Что же идёт ему на смену в рамках философии как науки? Какая научная философская парадигма сложится в XXI веке не под давлением сверху, как это нередко было раньше, а путём добровольного консенсуса? Вот в чём проблема. Однако философы, считающие себя учёными, не должны опускать руки, сталкиваясь с этой проблемой. Нынешние рассуждения об окончательном крахе философской научности выглядят особенно нелепо на фоне того, как прочие науки спокойно меняют свои парадигмы на более объективные и содержательные, и не ставят под сомнение само своё бытие в качестве наук. (Интересно, каким было бы сегодняшнее общество, если бы, скажем, физика спасовала перед трудностями своего первого же научного кризиса, перед необходимостью первой же научной революции в себе самой, заявила бы о невозможности существования физики как строгой науки, и возвратилась бы к «физике» времён Аристотеля?). Нельзя не учитывать и того, что, согласно современной трактовке теории парадигм, новая парадигма должна не просто отрицать старую, но с логической необходимостью вытекать из неё (а также из новых научных фактов), включать в своё содержание всё самое лучшее из предыдущей парадигмы, тем самым усложняя, развивая науку. Именно поэтому мы и анализируем «марксистско-ленинскую» философию с целью извлечь из неё то, что может, и то, что не может послужить прочным фундаментом для философской парадигмы, адекватной современному состоянию науки, т.е. для философской научной парадигмы, носящей постнеклассический характер. Если посмотреть под этим углом зрения на «марксистско-ленинскую» философскую парадигму, то она оказывается причудливым переплетением классической, неклассической и постнеклассической рациональности.

Можно ли обозначить специфические  характеристики философии как классической и как постнеклассической науки в соотнесении с характеристиками классической и постнеклассической рациональности? Начнём с утверждения, которое на первый взгляд может показаться банальным: «Философствует человек». Тем не менее, философия далеко не всегда следовала, да и теперь не всегда следует этому столь очевидному тезису. Выражение «философствующая вещь» есть на самом деле оксюморон, сочетание несочетаемого. Следуя нормальному ходу дел, вещь философствовать не может. Но в норме и работник не должен бегать за лентой конвейера — в норме последняя должна двигаться за человеком. В ненормальном мире зачастую происходят абсурдные процессы — в том числе и философствование вещей. Мы уже упоминали о том, что подлинным субъектом научного исследования классического типа выступает объект исследования, т.е., по сути, вещь. Исследователь здесь — лишь частичный, неполноценный субъект, а по большому счёту — лишь плохая или хорошая марионетка исследуемой вещи. В то же время, как мы также упоминали, учёт фактора субъектности с необходимостью входит в структуру постнеклассической рациональности. Исследователь здесь не только делает субъектов (как людей в качестве социальных субъектов, так и вещи в качестве субъектов первой или второй природы) объектами своего внимания, но и сам выступает подлинным субъектом научного исследования, отвечающим не только на вопросы «что это?» и «как это устроено?», но и на вопросы «что делать?», «чему отдать предпочтение?» Классические, неклассические и постнеклассические черты характерны и для философии, причём с самых первых веков её существования (т.е. они характерны и для философии, не являющейся наукой, ибо любой философ вынужден как-то решать вопрос об отношении человека к вещам и прежде всего к миру как к предельной вещи — философия тем самым во многом предвосхищает типы научной рациональности) [14]. Однако та философия, которая всё-таки желает оставаться наукой в наступившем веке, должна, на наш взгляд, учитывать тенденции развития науки в целом, т.е. должна парадигмально закрепить постнеклассическое отношение к своему предмету.

Итак, в философии, если она желает быть адекватной реальности, необходимо учитывать фактор субъекта философствования. Если бы философствовала молекула (представим на секунду такой абсурд), то в  своей философии из всех отношений  она выражала бы исключительно своё собственное отношение к миру и к самой себе. Но философствовать  может только одно существо в мире — человек. Таким образом, в философии из всех отношений выражается именно отношение человека к миру и к самому себе — практическое, познавательное, ценностное, вообще любое, какое только возможно. Поэтому философия как наука, развёртываемая с «ничейных» позиций — например, с позиции материи вообще, объективной истины и т.д. (утопический отголосок классической науки, встречающийся иногда, например, у Энгельса и Ленина, но не у Маркса) — просто невозможна! Т.е. философия, развёртываемая с «ничейных» позиций, заведомо ненаучна, представляет собой эксцентричную выдумку, плод отчуждённого сознания, выражение отчуждённых связей человека с самим собой и с окружающим миром. Из этого следует, что философия, в отличие от других наук, по самой своей сути не может существовать в качестве классической науки, что философия, опирающаяся на классическую рациональность, научной считаться не должна. (Именно поэтому несводимость на все сто процентов к классической рациональности, в числе прочих факторов, и обеспечила «марксистско-ленинской» философии реальный научный статус). Дело здесь ещё и в том, что окружающий мир, вопреки иллюзии классической науки, лишь ограниченно, частично познаваем из самого себя, а для философии, как науки, имеющей дело с миром в целом, он непознаваем из самого себя в принципе. Объективность философии как науки состоит не в том, что она отражает мир как целое таким, каким он является сам по себе, вне нашего к нему отношения (таким она его как раз отражать не может (ибо отражать здесь нечего — такого мира после появления человека просто не существует, да и к миру, бывшему до нашего появления, мы тоже как-то относимся) — даже физика с определённого момента не может отображать физическую реальность вне нашего к ней отношения, о чём говорят, например, гносеологические проблемы квантовой механики), а в том, что философия адекватно, без выдумок, отражает мир таким, каким он выступает в нашем к нему отношении.

Таким образом, современная научная  философская парадигма должна обладать в полной мере как качеством науки, так и качествоммировоззрения. Строго говоря, никакая философия невозможна вне диалога человека с миром, но эта характеристика философии должна быть чётко осознана и закреплена парадигмально, ибо человек как универсальное существо, богатое на выдумку, может прикинуться в своей философии чем угодно — хоть абсолютной логической идеей, хоть материей в целом, хоть биосферой, хоть просто текстом. Однако такой эксцентричный «камуфляж» неизбежно порождает некоторую неадекватность, неистинность теоретических построений философа (и тем более неадекватность его практических рекомендаций).

Далее, человека и вещь (включая  окружающий мир как самую большую, предельную вещь) объединяет, как известно, одно общее философское понятие — «материя». Поэтому понятие «материализм» может означать как философскую теорию развеществления, доминирования человека над вещью, включения вещи в человеческую реальность, так и философскую теорию овеществления, доминирования вещи над человеком, растворения человека в вещи, включения человека в вещную реальность. В силу этого «удельный вес» вопроса об отношении сознания к материи ниже в философии, основанной на постнеклассической рациональности, нежели в философии, основанной на рациональности классического типа. Философствует не материя, и не сознание. Философствует целостный человек — материальное, но, вместе с тем, и сознательное существо. Проблемы классической рациональности — это проблемы сознания, адекватно или неадекватно отражающего внешнюю для него материю. Проблемы постнеклассической рациональности — это проблемы целостного — и думающего, и действующего — человека. Сегодня рациональность утратила созерцательный характер, она побуждает к поступкам, и поэтому в современных условиях материалисты могут оказываться «по разные стороны баррикад» (впрочем, идеалисты тоже). То, что вопрос об отношении сознания к материи не может рассматриваться в постнеклассической философии в качестве основного, видно из примеров, когда те или иные проблемы, ключевые для человеческого существования, решаются совершенно по-разному, диаметрально противоположным образом, но при этом материалистически (или по-разному, но идеалистически). (Например, с материалистических позиций человек в своей сущности может рассматриваться и как истребитель живой природы, и как её спаситель [15]). Конечно, для относительно полного и адекватного по отношению к реальности решения главной мировоззренческой проблемы — проблемы отношения человека к миру — необходимо адекватно (а именно — материалистически) решить другую мировоззренческую проблему — вопрос об отношении сознания к материи. Но именно поэтому последний вопрос выступает лишь в качестве средства для решения вопроса об отношении человека к миру, т.е. основного вопроса мировоззрения, который тем самым превращается в подлинный основной вопрос философии как науки. В центре постнеклассической методологии находится определённое решение вопроса об отношении человека к миру, а именно утверждение приоритета глубинных человеческих интересов и ценностей, человеческой практики по отношению к окружающему миру (при учёте обратного воздействия последнего на каждого человека и общество в целом). Строго говоря, человек — это макрокосм, а окружающий мир — это всего лишь микрокосм. Обратный взгляд существует в философии только благодаря тому, что в данном случае к человеку применяются не сообразные ему сложные (человеческие), но исключительно простые (физические) мерки.

Таким образом, когда мы в философии  употребляем термин «материя», следует  всегда уточнять, какая именно материя  имеется в виду: материя в целом, человек или природа (первая или  вторая)? При этом человек как  макрокосм, как субстанция, как наиболее сложная форма материи не должен рассматриваться как марионетка «материи вообще». Бытие (то, что есть), подобно «материи вообще», так же не должно выступать «верховной инстанцией»  для человека и его философии. В связи с упомянутой нами специфической  чертой человеческой сущности (человек  живёт тем, чего нет), онтология, чтобы  достигнуть зрелости, должна пройти через  этап самоотрицания и благодаря  этому включить в своё содержание представления о том, чего нет.

Разумеется, специфика философии  как постнеклассической науки не ограничивается вышеизложенным. Отдельного рассмотрения заслуживают: во-первых, концепция единого закономерного мирового процесса — философский аналог общенаучной концепции универсального эволюционизма, выступающей «становым хребтом» постнеклассической науки; во-вторых, взаимосвязь философии (науки о всеобщем) с прочими (частными) науками как особый аспект междисциплинарного взаимодействия, характерного для постнеклассической рациональности; в-третьих, дальнейшее преодоление отчуждения этики, аксиологии и праксеологии от онтологии и гносеологии; в-четвёртых, проблема критериев включения в постнеклассическую рациональность — в рациональность, если можно так выразиться, постиндустриального типа — отдельных полузабытых аспектов философии традиционного общества (ибо традиционное и постиндустриальное общество имеют (подобно любому тезису и синтезу) ряд общих черт, отличных от характеристик общества индустриального типа — своего рода антитезиса в человеческой истории) [16].

Таким образом, заложенное в «марксистско-ленинской» философской парадигме противоречие между классическим и постнеклассическим типами рациональности (противоречие, нередко порождавшее эклектику во взглядах марксистских философов) не может не обнаружиться в процессе становления новой «философии в качестве науки». Противостояние человека и вещи, особенно характерное для современной эпохи, делает и для других направлений философской мысли как никогда важным ответ на вопрос: что или кто выступает подлинным субъектом философствования — вещь или человек?