Что такое остроумие

Читая знаменитую сказку Льюиса Кэролла “Алиса в стране чудес” читатель много раз смеется над остроумием нелепости.

Например - рассказ о чеширском коте, на лице которого почти всегда была улыбка. Иногда улыбка исчезала, и оставалось только лицо; но случалось, что исчезало лицо, и тогда оставалась лишь улыбка.

Вот еще пример остроумия нелепости: когда пресса распространила ложные слухи о смерти Марка Твена, он выступил с таким опровержением:

“Слухи  о моей смерти сильно преувеличены”.

Нужно сказать, что структура этого  приема довольно сложна — в него входят различные модификации. Необходимо точно определить — что такое нелепость. Критерии нелепости, впрочем, найти не так уж трудно. В простейшем случае нелепость состоит в том, что высказывание содержит взаимоисключающие моменты, однако форма высказывания такова, как будто бы они вполне совместимы. Возьмем, например, объявление о гулянье в городском саду: “Вход бесплатный, детям скидка”. Иногда нелепость заключается в неправомерном выводе, который основан не на посылках, не на исходных данных, а на второстепенных деталях ситуации.

Смешение  стилей или “совмещение планов”

На  следующем примере можно разобрать  структуру этого стиля. Общеизвестно выражение “пища богов”, — так говорят, когда хотят похвалить вкус какого-либо блюда. Выражение это несколько высокопарно, принадлежит, так сказать, к “высокому стилю”. Слово “харч” — просторечное, им почти не пользуются в так называемом интеллигентном обществе. Поэтому сочетание слов “харч богов” в “Золотом теленке” И. Ильфа и Е. Петрова неожиданно, остроумно и смешно. Здесь мы имеем смешение речевых стилей. Среди разновидностей этого приема — несоответствие стиля речи и ее содержания, или стиля речи и той обстановки, где она произносится.

Еще одна разновидность этого приема — псевдоглубокомыслие, то есть употребление высокопарных выражений, сложнейших словесных конструкций и грамматических оборотов для выражения тривиальных истин, плоских мыслей.

Непревзойденным образом такого рода остроумия  были и остаются афоризмы Козьмы Пруткова и некоторые его пародии:

Мне в размышлении глубоком

Сказал однажды Лязимах:

Что зрячий зрит здоровым оком,

Слепой не видит и в очках.

Мысль этого четверостишия предельно проста; никто не сомневается в том, что зрячий видит лучше слепого. Подобные утверждения имеют нулевую информационную ценность. Совсем незачем ссылаться при этом на носителя звучного древнегреческого имени — Лизимаха. Сочетание глубокомысленной формы с ничтожным содержанием, контраст между ними — такова структура этого четверостишия, обусловливающая его остроумие.

Намёк

В одном  из романов Э. Казакевича есть такая  фраза: “Идите вы к..., и он назвал весьма популярный в России адрес”. Читатели неизменно улыбаются в этом месте. Если бы Казакевич привел дословно бранное выражение, то в этом не было бы ничего смешного. А намек — пусть даже весьма прозрачный — на фразу, которую не принято произносить в обществе, хотя и широко известную, несомненно остроумен.

Намек остроумен не только при условии, что за ним стоит какая-нибудь непристойность. Но вообще наибольший эффект намека получается в том случае, когда намекают на что-то недозволенное:

“Господин X. довольно-таки упрям”, — сказал чиновник об одном высокопоставленном государственном  муже. — “Да, — отвечал его  собеседник. — Это одна из четырех его ахиллесовых пят”. Если бы он просто назвал X. ослом, — то это было бы неостроумно. Но сочетание упрямства с четырьмя ногами не оставляет сомнения в содержании намека. Подобные намеки используются в анекдотах и других произведениях фольклора  в тяжкие эпохи тирании и угнетения, когда других форм для выражения общественного мнения нет, поскольку прямо говорить опасно.

Двойное истолкование

Прием двойного (или множественного) истолкования чрезвычайно широко известен и постоянно  применяется в различных модификациях. Простейшая его разновидность —  каламбур, основанный на использовании  омонимов, то есть слов, имеющих несколько  разных значений.

Эта игра может быть распространена на слова, совпадающие не всеми, а лишь частью своих звуков. Иногда группа коротких слов звучит примерно как  одно длинное. При этом сама манипуляция  подбора таких слов — если она  неожиданна и оригинальна — вызывает удовольствие и смех слушателей. Поэт Д. Д. Минаев был виртуозом такой  словесной игры:

Область рифм — моя стихия,

И легко пишу стихи я.

Без задержки и отсрочки.

Я иду к строке от строчки.

Даже к финским скалам бурым 

Обращаюсь с каламбуром.

В начале прошлого века в России пользовался  успехом такой каламбур: “Не все  корсиканцы воры, но buona parte” (буона парте — большая часть; в то же время Бонапарт — фамилия захватчика и тирана, родом корсиканца).

Разновидность приема двойного истолкования — это  остроумие двусмысленности, когда  двойное истолкование может быть дано целой фразе или выражению.

Двойное истолкование может быть нарочитым  и нечаянным. Один из героев романа У. Сарояна “Приключения Весли Джексона” пел песенку, глядя на ненавистного сержанта: “Будь на это власть моя — вы бы старости не знали”, истолковывая по-своему содержание этих слов.

Следующая острота приписывает Бернарду Шоу: В ресторане играл оркестр — шумно и не слишком хорошо. Один из посетителей спросил официанта: “А играют ли музыканты по заказу?” — “Конечно”. — “В таком случае передайте им фунт стерлингов, и пусть они сыграют в покер”.

Двойное истолкование слова играть (па музыкальном инструменте и в карты) в данной остроте сочетаются с намеком. Смысл просьбы посетителя можно пересказать другими словами так: “Я готов заплатить музыкантам, лишь бы оркестр замолк. Мне не правится, как они играют”. Так что здесь имеет место применение одновременно двух приемов остроумия.

Ирония

Ирония  — это прием, основанный на противоположении формы и смысла. Он заключается  в том, что человек говорит  нечто прямо противоположное  тому, что па самом деле думает, однако слушателям или читателям дается возможность — намек смысловой  или даже интонационный — понять, что же именно на самом деле думает автор. В риторике такой прием  называется антифраза.

Возможности интонационной нюансировки иронии поистине безграничны и открывают  широкий простор для актеров. Как пример можно привести чтение русского дикторского текста Зиновием Гердтом в кинофильме “Фанфан-Тюльпан”, где представлены все оттенки иронии — от грациозно-добродушной до capкастически-желчной.

Иногда  не довольствуются интонацией и, чтобы  усилить иронию, прибегают к умышленному  искажению произносимых слов, переставляют в них буквы, слоги или переносят  ударение. Особенно часто проделывают  такие операции авторы эпиграмм над  фамилиями своих недругов.

Ирония  — один из самых тонких и труднодоступных  видов остроумия. Классический пример иронии — книга “Похвальное слово  глупости” средневекового гуманиста  Эразма Роттердамского.

Порой не нужен даже интонационный намек: сама ситуация показывает, что произнесенные  вслух слова но только не выражают действительной мысли рассказчика, но прямо противоположны ей.

“Обратное сравнение” и “буквализация метафоры”

В нашем языке есть немало привычных сравнений, ставших почти стандартными. Эти привычные сравнения могут быть “перевернуты”: например, банальное сравнение увешанной орденами груди храброго воина со звездным небом Козьма Прутков “перевернул”: “небо, усеянное звездами, всегда уподоблю груди заслуженного генерала”.

Кроме “чистых” сравнений в человеческой речи часто используется оборот, основанный на сравнении, но без употребления слов сравнения (как, подобно и пр.).

Например, если мы говорим: “Он бросился на врага, как тигр”, — то это сравнение. Если же мы скажем “он тигром бросился на врага”, — то это метафора в самой простой форме.

Подобно тому, как сравнение может быть обратным, точно так же и метафора может быть “перевернута” — прием, постоянно используемый в баснях. Однако наиболее остроумная разновидность этого приема — так называемая “буквализация” метафоры: это один из излюбленных приемов пародистов.

В воспоминаниях  о Маяковском описан такой эпизод: раздраженный недоброжелатель во время  выступления поэта демонстративно поднялся и стал пробираться к  выходу.

«Это человек, из ряда вон выходящий», — сказал Маяковский, вернув этому выражению его первоначальный, буквальный смысл (но вместе с тем сохранив и переносный). Тут использован прием “буквализации метафоры”: выражению, которое обычно применяется в переносном смысле, возвращено его буквальное значение.

Сравнение и сопоставление по отдаленному  или случайному признаку

И в  литературе и в обычной речи часто  используют сравнение по случайному или отдаленному признаку, когда  сопоставляются, казалось бы, вовсе  непохожие и даже несравнимые  предметы; однако затем выделяется какое-то свойство, чаще второстепенное, которое позволяет провести сопоставление:

• Закон как столб: преступить нельзя, а обойти можно.
• Девицы вообще подобны шашкам: не всякой удается, но всякой желается попасть в дамки.
• Специалист подобен флюсу: полнота его односторонняя.
• Какое сходство Клит с календарем имеет? Он лжет и не краснеет.

Во  всех приведенных примерах сравнение  по случайному или отдаленному признаку используется прямолинейно.

Сравнение по далекому или случайному признаку иногда преподносится в форме  остроумных загадок. Иногда сравнение  проводится не столько по далекому сходству, сколько по случайному различию. Но это не меняет сути дела; во всех этих случаях сравнение по далекому признаку есть тот технический прием, который делает высказывание остроумным.

Повторение  как прием остроумия

Это один из самых непонятных приемов: какое-нибудь слово, или фраза, или слабый несмешной анекдот при настойчивом повторении вдруг начинают смешить. Правда, смех — не единственный показатель остроумия и неясно, можно ли с полным правом причислить этот прием именно к остроумию.

Во  всяком случае, этот прием часто  и охотно использовали писатели —  признанные мастера острого слова. Известен рассказ Марка Твена о том, как он умышленно решил испытать этот прием, выступая перед аудиторией. Для своего эксперимента он выбрал довольно-таки скучный анекдот, который и изложил во время выступления, вставив в свою речь. Публика приняла его холодно. Но когда Марк Твен рассказал этот анекдот в третий и четвертый раз, то в зале воцарялось ледяное молчание. Он даже стал опасаться, что расчет неверен и опыт провалится. Наконец, когда анекдот был рассказан в восьмой раз, в зале послышался смех, и с каждым следующим повторением смех возрастал, так что, в конце концов, превратился в раскатистый оглушительный хохот.

Это простейшие случаи повторения. Иногда этот прием используется в более  сложной модификации: повторяются отдельные элементы или слова, но группируются они каждый раз по-разному; например, когда беспечный бульвардье переходил улицу, рассеянно глядя на небо, то ажан окликнул его: “Месье, смотрите, куда вы идете, не то вы придете, куда смотрите”.

Еще более сложная модификация этого  приема — использование одних  и тех же элементов (слов) в разных комбинациях для выражения прямо  противоположных мыслей: “Единственный  урок, который можно извлечь из истории, состоит в том, что люди не извлекают из истории никаких  уроков” (Б. Шоу).

Парадокс

Люди  часто пользуются стандартными фразами, привычными формулировками, установившимися  положениями, которые отражают их коллективный опыт. Но иногда эти привычные выражения  подвергаются как будто незначительной перефразировке — в результате смысл  их утрачивается, опровергается, меняется на противоположный. При этом может получиться и бессмыслица, но иногда в этой кажущейся бессмыслице содержится неожиданно новый, более глубокий смысл. Это так называемые парадоксы. Неподражаемыми мастерами парадокса были два ирландца, два английских драматурга — Оскар Уайльд и Бернард Шоу. Но если парадоксы первого из них представляли собой лишь искусную игру, внешне блестящую, но порой лишенную интересного содержания, то парадоксы Б. Шоу полны глубокого смысла, они гораздо значительнее. Вот образцы парадоксов Оскара Уайльда:

• Ничего не делать — самый тяжкий труд.
• Даже если скажешь правду, все равно рано или поздно попадешься.
• Естественность — это поза, и к тому же самая раздражающая из всех, которые мне известны.
• Я интересуюсь лишь тем, что меня совсем не касается.
• Когда со мной сразу соглашаются, я чувствую, что я не прав.
• Эта женщина и в старости сохранила следы изумительного своего безобразия.
• У него было одно из тех типично британских лиц, которые стоит увидеть однажды, чтобы уже не вспоминать никогда.
• Лучшее средство избавиться от искушения — поддаться ему.

Этот  ослепительный фейерверк обычно истолковывают как вызов официальной  лицемерной, ханжеской морали. Парадокс использовали многие авторы. Вот, например, старинная русская эпиграмма:

• Змея ужалила Маркела. Он умер? — Нет, змея, напротив, околела.