Автор работы: Пользователь скрыл имя, 04 Апреля 2014 в 22:02, реферат
Исламские традиции оказали огромное влияние на формирование характера арабов. Во многих западных странах церковь отделена от государства, а в большинстве арабских государств этого нет, общественное поведение, политика и бизнес определяются религиозными нормами. Например, иностранцев поражает обилие нищих на улицах арабских городов. Но благотворительность является одним из основных постулатов ислама. Мусульмане считают нищенство помощью состоятельным гражданам в исполнении их религиозного долга. Благодарят за милостыню не подающего, а Аллаха.
Введение………………………………………………………………...3
Отношение к власти, закону, правде…………………………...4
Отношения к женщинам и детям…………………………….....8
Отношение к работе…………………………………………….12
Отношение к религии…………………………………………...15
Изменения в арабском мире с течением времени…………….17
Заключение……………………………………………….…………….19
Список литературы…………………………………………………….21
Бесконечно играя на «человеческом факторе», «эксплуатации» и «расизме», ему удаётся фактически разрушить самое главное звено в отношениях хозяина и работника, то есть отменить принцип отчуждения продукта. Работник-араб не просто «тянет одеяло на себя», а именно замыкает на себе все проводочки и ниточки, имеющие отношение к нему самому, изготовляемой им детали, станку, на котором он работает, шкафчиком в раздевалке, входной дверью и турникетом на проходной. Производя деталь, он стремится приблизить к себе заказчика, через голову руководства решая с ним технические вопросы.
Страсть к торговле заставляет араба искать и организовывать её повсюду, где бы он ни оказался, превращая любые отношения в отношения торговые, и любую вещь, материальную или, как сегодня говорят, виртуальную, в товар для купли-продажи. Эта страсть возникла не сегодня. Она — порождение того особого географического положения, которое арабский Восток занимал и занимает на карте континента как край пустынь и безлюдья, край караванов, оазисов и торговцев. Ни европейской промышленности, ни восточно-славянского земледелия здесь не было и быть не могло. И в народе, населяющем эти просторы, не привилась ни страсть к выращиванию, ни страсть к изготовлению. Из-за удалённости и оторванности от больших анклавов и крупных городов не привилась ни привычка к власти, ни тяга к постоянному закону.
Арабы вынуждены были работать и раньше. Ими были построены и города, ими изготовлялись предметы быта и сельскохозяйственный инвентарь, оружие и музыкальные инструменты. Было и сельское хозяйство, сводившееся, правда, в основном к пастбищному скотоводству и примитивному земледелию для нужд семьи. Производимые объёмы так и не перешагнули порог полунатурального хозяйства и полунатурального обмена, так и не превратились в промышленность и сельское хозяйство. И дело не в неумении работать руками, тем более не в каких-то расовых особенностях: в арабском народе на протяжении полутора тысячелетий его существования намешано такое количество мировых генетик, что они могли бы с гордостью заявлять, что представляют собой усреднённое человечество.
В условиях арабского существования торговля по сравнению с производством приносила доход и легче зарабатываемый, и гораздо более весомый. А что важнее всего, делала человека независимым и вводила в контакт с самым широким кругом продавцов и покупателей, среди которых были и уважаемые люди, и высокопоставленные лица, как свои, так и инородные. Иными словами, в противовес темной и тесной гончарной мастерской, где несчастный мальчишка из бедной семьи с восхода до заката не отрывал взгляд от вертящегося круга с жирной жёлтой грязью, его богатый дядя тут же за занавеской вёл неспешную беседу с проезжающим, будь то мулла из Марокко или владелец каравана, везущий важную персону в Багдад.
На Востоке работа была и осталась проклятьем, тяжким способом первоначального накопления капитала, дающая шанс заняться, наконец, главным и благословенным занятием — торговать. Отсутствие тяги к работе подтверждается и историей. Завоевав огромные пространства, арабы на протяжении нескольких веков использовали накопленный ранее потенциал порабощённых народов, а затем не создали уже ничего. И к моменту вторичной встречи двух цивилизаций, то есть к периоду последней пары веков, пришли абсолютно нищими против столь развившейся за тот же период Европы. И Европа попыталась заставить арабов работать.
Само это столкновение создало никогда ранее невиданную динамику в арабском мире и сдвинуло его с мёртвой точки, в которой он пребывал последнюю тысячу лет. Но не могло оно изменить воспитываемые из поколения в поколение системы ценностей, традиции, предпочтения и привычки, сцепленные настолько прочно между собой, что никакое инородное присутствие не смогло пошатнуть эту систему в течение целого этого тысячелетия. Поэтому арабы стремились и стремятся подчинить происходящие процессы своим интересам, что при поголовной склонности арабов к торговле и дипломатии им и удаётся. Старательное привлечение Западом арабов к работе они используют как средство экспансии в развитые страны, их грабёж изнутри, растление и разрушение западного мира.
Для араба его «Аллах» есть род языческого божества, некоего Верховного Саддама или «Большого W», и араб понимает свои с ним взаимоотношения как торговые. В Его руках жизнь, здоровье и удача, а требует Он за это выполнение ряда предписаний, записанных в Коране и истолковываемых мудрецами районного масштаба. Интересно, что жизнь воспринимается как краткосрочный отборочный тур, смысл которого заслужить будущее блаженство.
Для них «Аллах» установил правила, им по ним и играть. Ради своего же блага. И если постановил «Аллах» джихад, значит это и следует делать ради своего счастья земного и ради блаженства будущего. Тем более, когда выгодно джихаду помогать, и смертельно опасно противодействовать. Да и зачем противодействовать, во имя чего. Проще повторять ходячие мантры о «смерти неверных» и «праведности шахидов», тихо надеясь, что это «счастье» обойдёт стороной.
Непостижимое пренебрежение своей жизнью и жизнью близких проявляется во множестве мелочей: от совершенно бессмысленного лихачества на дорогах, до беспечности в обращении с детьми или больными родственниками. То ли это следствие воспитания в многодетной семье, то ли — общественной установки на одинаковость, стандартность и массовость, то ли — исламского подхода к жизни. Наверное, всего вместе во взаимосвязи. Отношение и к себе, и к своим детям, как к помету, как к икре, только и объясняет, как могут родители посылать ребёнка на танки или обвязывать его поясом взрывчатки, а потом искренне радоваться его приобщению к лику «шахидов».
Ещё одна черта — необъяснимая жестокость, настоящее живодёрство. Не найдёте вы ни бродячих собак, ни кошек, ни голубей в местах, заселённых арабами. Увязавшаяся за вами уличная «каштанка», дойдя до контрольного пункта в арабский Хеврон, остановится и не пойдёт дальше: она знает, что там её ждут камни, палки и смерть. Ведь достоин жизни только тот, кто способен защищаться, за кем стоит какая-то сила, большая, чем сила агрессии нападающего. Этот своего рода естественный отбор мальчишки отрабатывают на бродячей собаке, молодёжь — на заблудившихся еврейских солдатах, а весь арабский мир — на еврейском народе: «Если и впрямь на твоей стороне «Аллах» — он тебя защитит, и мы тебя признаем, а нет — так тебе и надо!»
В сущности, культивируемая жестокость, пренебрежение жизнью и ясная, простая схема подчинения Хозяину делают араба идеальным орудием разрушения. Но ислам не только программирует, но обладает и хитроумной «антивирусной программой», делающей сознание абсолютно невосприимчивым к анализу и критике самого ислама. Ни переубедить, ни даже заставить задуматься об этих вещах араба невозможно.
За пятьдесят лет арабский Восток прошёл две стадии изменений. Первая, явившаяся логическим продолжением колониального прошлого, знаменовалась резким развитием светского направления, внедрением европейской культуры и промышленности, появлением своей интеллигенции, местной светской аристократии, государственных квазидемократических институтов, подражающих европейским, квазиевропейского законодательства, скопированного с европейского или турецкого. Эта стадия и впрямь повторяет происходившее в Турции во второй половине XIX века или в Иране в первую половину века ХХ.
Обобщённо можно сказать, что этот период характеризовался двумя параллельными процессами. На территориях, в пределах израильского влияния, то есть в среде так называемых «израильских арабов», а также в арабских городах Иудеи, Самарии и в Газе максимально ускорился процесс постепенного отхода от традиции в сторону светского, европейского образа жизни. Это выражалось и в изменении положения женщины, и в фактической отмене многожёнства, и в смягчении нравов, и в более уважительном отношении к закону и государственным институтам. Это и дало надежду на то, что дальнейшее развитие приведёт к турецкому варианту, когда Коран и кровавые семейные предания будут пылиться на дальней полке книжных шкафов, а спереди будут красоваться европейские и русские книги и справочники по практической хирургии.
В арабской же глубинке, то есть в беднейших деревнях Иудеи, Самарии и Негева в этот же период отход от исламской традиции привёл к своего рода одичанию, потери многих ориентиров, распространению наркомании и алкоголизма, сексуальной извращённости, воровства, то есть вещей, категорически запрещённых исламом. Однако культурный процесс проникал и туда, и общая тенденция культурного «подтягивания» обещала неплохие перспективы.
Ислам подняли, на свою голову, американцы, русские и израильтяне. Одни создали Аль-Кайеду, другие — моджахедов, третьи — ХАМАС и Хезболлу. А, опершись на плечи последних, затем встал и Иран. И эти новые персы, ненавидящие арабов, эти шииты, ненавидящие суннитов, стали лидерами в исламском мире, начав джихад руками, прежде всего местных арабов, ничуть не заботясь их судьбой. Теперь и полудикая деревня, и полукультурный арабский город поворачиваются под зелёные знамёна, находя под их сенью и смысл жизни, и смысл смерти, и неплохую прибавку к зарплате.
По отношению к бедной деревне ислам действительно оказался прогрессивен: остановился беспредел молодёжи, началось её возвращение к традиции, упорядочились многие психологические и социальные вопросы. Город же нашёлся в нем по-своему, выйдя на новом, более культурном уровне к своей старой религии, представив своему народу «просвещённый» ислам, лидирующий над наивным исламом деревенским. И вот этот прогрессивный и положительный ислам, по-новому сорганизовав арабский мир, мобилизовал его на войну с «неверными», и присущие арабам черты прекрасно вписались в его концепцию. Арабский народ и ислам и вместе родились, и вместе выросли, и вместе существовали все полтора тысячелетия, до самого прихода англичан и евреев.
Заключение
Сегодняшний араб-мусульманин из какого-нибудь Бакка-Аль-Гарбие находится под влиянием сразу четырёх представлений, по своему для него важных и причудливо переплетённых в его голове. С одной стороны он семьянин, любящий отец, хозяин дома, послушный член своей хамулы. Он стремится и к достатку, и к карьере, и к образованию для детей. Ради этого он, конечно, выкручивается, как может, используя все то, что может дать ему еврейское государство, и вытаскивая из него то, чего давать оно не хочет. Но в целом он в этом государстве заинтересован, к нему он привык и научился с ним «справляться».
С другой стороны, он понимает, что его шестеро детей постепенно обгоняют еврейскую четвёрку, а став в этой стране большинством, он потеряет все преимущества экономически развитого государства, оказавшись лет через тридцать-пятьдесят в арабской стране, вроде Египта или Ливана. А этого ему не хочется, и он надеется со временем переселиться в Европу или Канаду.
С третьей стороны, и сам Израиль, и израильтяне вызывают в нем и природную ксенофобию, и вполне содержательное неприятие их лживых идеалов, распущенности и бесстыдной наглости.
С четвертой стороны — ислам. Он, безусловно, поднимает его над нудной обыденностью, придавая осмысленность существованию. Он же связывает воедино и его страсть к семейному благополучию, и его ненависть к безбожной израильской мерзости. Он объясняет и поощряет его «демографические» успехи. Он же освящает и его европейско-канадскую опцию, придавая этому возвышенный смысл заселения планеты правоверными. Чувствуя себя на острие мирового джихада, он и спрашивает с себя, готов ли он на все ради «Аллаха». Но вместе с тем он смертельно боится того, что «священная война» потребует от него этой жертвы. И природная вёрткость подсказывает, как ему и «внести свой вклад», и остаться целым, и немножко на этом подзаработать.
Список литературы