Гражданско-правовая ответственность

 

Нужно признать не совсем удачной с юридико-технической стороны редакцию п. 1 ст. 404 ГК РФ, где, видимо, в целях экономии языковых средств говорится так: если неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательства произошло по вине обеих сторон, суд соответственно уменьшает размер ответственности должника. При ответе на вопрос: соответственно чему? — возможны два разумных ответа: 1) соответственно форме и степени вины одновременно и должника, и кредитора; 2) соответственно форме и степени вины только кредитора.

 

Поскольку при обоюдной вине невозможно определить, какая часть убытков вызвана поведением должника, а какая поведением кредитора, то, на наш взгляд, единственным законным критерием, которым можно и следует руководствоваться в таких случаях при распределении между ними убытков, может служить форма (и степень) вины только кредитора[60] степень вины должника в этом случае правового значения не имеет: достаточно установления наличия его вины как таковой. При этом чем больше вина кредитора в нарушении обязательства, тем меньший должен иметь место размер гражданско-правовой ответственности. Поэтому мы не можем согласиться с очень распространенным в советской и современной российской цивилистике другой точкой зрения, будто при обоюдной вине «можно и должно говорить о существовании правила, устанавливающего соразмерение размера возмещаемого кредитору убытка со степенью вины каждой из сторон»[61].

 

Таким образом, на наш взгляд, юридический смысл ст.404 ГК РФ заключается исключительно в определении механизма установления размера ответственности должника; о вине кредитора в ст. 404 ГК РФ речь идет лишь постольку, поскольку это служит цели установления истинного объема вины должника и, в конечном счете, размера ответственности последнего перед кредитором. С другой стороны, о гражданско-правовой ответственности кредитора, равно как и о причиняемых себе, кредитором гражданско-правовых убытках в названной статье речи не идет.

 

Аналогичным образом дело обстоит в тех случаях, когда имеется вина кредитора, а ответственность должника за нарушение обязательства в силу закона или договора наступает независимо от его вины (п.2 ст. 404 ГК РФ). Отличие от ситуации обоюдной вины, на наш взгляд, заключается главным образом в том, что должник отвечает как при наличии своей вины, так и за наступившее случайное (безвиновное) нарушение обязательства. Когда имеется одновременно вина кредитора и случайное (безвиновное) нарушение должником обязательства, за которое последний отвечает, для целей определения размера ответственности должника, видимо, можно говорить о юридической фикции вины должника. В этом случае размер ответственности должника уменьшается, как и при обоюдной вине, в порядке, описанном нами выше.

 

При наличии встречной вины кредитора, ответственность должника, отвечающего независимо от своей вины, может быть не только уменьшена, но не наступить вовсе. Например, профессиональный хранитель отвечает за утрату, недостачу или повреждение вещей, если не докажет, что утрата, недостача или повреждение произошли вследствие непреодолимой силы, либо из-за свойств вещи, о которых хранитель, принимая ее на хранение, не знал и не должен был знать, либо в результате умысла или грубой неосторожности поклажедателя (п. 1 ст. 901 ГК РФ).

 

2.2 Пределы вины в нарушении  договорных обязательств в гражданском  праве РФ

Непосредственной границей вины в нарушении договорных обязательств является субъективный случай (casus). Это означает, что во всех случаях, когда ответственность строится на началах вины, лицо освобождается от ответственности, если будет доказано, что обязательство нарушено случайно: вследствие обстоятельства, которое не может быть поставлено ему в вину.

 

В современной гражданско-правовой науке господствующей остается доктрина случая, разработанная советскими цивилистами.

 

Традиционно различают простой случай (casus, субъективный случай) и квалифицированный случай (непреодолимая сила, форс-мажор, объективный случай). Такое разделение признается оправданным, поскольку нужно говорить об объективном случае и о случае субъективном, который зависит от субъекта[62]. Поэтому неслучайно Г.К. Матвеев отличает безвиновное причинение (казус) от причинения случайного[63]. По справедливому замечанию О.С. Иоффе, обстоятельства должны рассматриваться как случайные в зависимости от субъективного отношения к ним причинителя... ибо если субъект знал, что не сможет ничего предотвратить, но принял на себя обязательство, он обязан будет отвечать[64]. Вполне определенен в понимании случая и П.С. Дагель, который невиновное причинение называет именно субъективным случаем. Таким образом, поскольку вина непосредственно граничит с субъективным случаем (casus), то последний требует более детального анализа.

 

Случай (казус) цивилисты единодушно называют антиподом вины[65]. Случай и отсутствие вины - две стороны одного того же явления; там, где кончается вина, там начинается случай[66].

 

Субъективный случай, по мнению В.А. Ойгензихта, - это один из аспектов психического процесса, происходящего в сознании человека и связанного с его волевыми действиями; это особая форма психического отношения лица к своим действиям (бездействию) и их последствиям, вызванная неправильным представлением о них, когда лицо по обстоятельствам дела не могло представлять себе этого иначе. В.А. Ойгензихт решительно выступал против распространенной в науке ошибки, когда в понятие субъективного случая вносилась объективная категория непреодолимости[67].

 

Сам же субъективный случай как понятие, противопоставляемое вине, ВА. Ойгензихт определял как психическое отношение субъекта к своим действиям (бездействию) и их результатам, выражающееся в неосознании и в невозможности осознания противоправности этих действий (бездействия), либо в непредвидении и в невозможности предвидения их противоправных последствий[68].

 

Е.А. Павлодский полностью разделял точку зрения большинства цивилистов, квалифицирующих гражданско-правовой случай как понятие, характеризующее субъективную сторону правонарушения. Одновременно автор подверг критике позицию правоведов, смешивающих случай (казус) с диалектической случайностью[69]; в частности, М. Шаргородский под правовым случаем понимал отсутствие причинной обусловленности между деянием лица и вредом[70].

 

Согласно взглядам Е.А. Павлодского, случай как противоположность вины характеризует такое психическое отношение субъекта к своему поведению, при котором он не предвидит, а следовательно, не осознает противоправность своих действий, не знает и не должен знать о возможности наступления вредных последствий. Юридическое значение правового случая (casus) автор справедливо усматривал в том, что он свидетельствует об отсутствии вины - субъективного основания наступления ответственности[71].

 

Е.А. Суханов и В.П. Грибанов определяют случай (казус) как событие, которое могло бы быть, но не было предотвращено ответственным за это лицом лишь потому, что его невозможно было предвидеть и предотвратить ввиду внезапности наступления[72].

 

Позиции других цивилистов также совпадают в том, что случай - антипод вины: если лицо не знало, не могло и не должно было знать о возможности наступления результата, он признается случайным. В то же время случай отличается субъективной не предотвратимостью: если бы лицо знало о возможности наступления результата, он мог бы быть предотвращен[73].

 

Нам особо хочется подчеркнуть, что специфика случая (казуса) в договорных отношениях состоит в том, что для признания действительным заключаемого договора закон предъявляет высокие требования к порядку его заключения. Поэтому стороны, заключив соглашение, считаются понимающими, в чем заключаются их права и обязанности, какие действия они вправе совершить, а какие обязаны. С учетом того, что в гражданском праве действует юридическая фикция (а не презумпция!) знания закона[74], то любые ссылки стороны на то, что при нарушении она исходила из правомерности нарушения (например, ошибочно полагала о наличии форс-мажорного обстоятельства[75]), не могут быть квалифицированы как казус (случай).

 

Правовое значение случая не ограничивается тем, что он является границей вины нарушителя обязательства. В современном гражданском праве ответственность за случай, наряду с ответственностью за вину, является одним из начал гражданско-правовой ответственности. Уже в 1978 году Е.А. Павлодский констатировал, что «в настоящее время все больше и больше ученых склоняются к тому, что нарушение некоторых гражданско-правовых обязанностей вызывает подлинную юридическую ответственность и при отсутствии вины правонарушителя»[76].

 

В современной судебно-арбитражной практике, однако, мы не найдем указаний на то, что субъекты предпринимательской деятельности несут «гражданско-правовую ответственность за случай». Дело обстоит таким образом, что суды, когда ответственность строится не на началах вины, возлагают «ответственность за риск». В мотивировочной части решений и постановлений арбитражных судов стандартной уже стала следующая фраза: субъект предпринимательской деятельности осуществляет свою деятельность с определенной степенью риска, поэтому он в силу статей 393, 401 ГК РФ должен нести ответственность за риск[77].

 

Нам представляется необходимым выяснить, какое значение вкладывается судебными органами в понятие «риск», когда говорится об «ответственности за риск».

 

Риск определяется В.А. Ойгензихтом как субъективная категория, которая существует параллельно с виной, но может существовать и совместно с ней, как психическое отношение субъектов к результату собственных действий или действий других лиц, а также к результату объективно-случайных либо случайно-невозможных действий (событий), выражающееся в осознанном допущении отрицательных, в том числе невозместимых имущественных последствий[78].

 

При всем своем новаторстве и определенной позитивности такое понимание риска вызвало очень обоснованные возражения со стороны ученых[79]. В этой связи мы полностью разделяем следующее критическое замечание В. Плотникова: «исследуя содержание риска в рамках субъективной стороны деяния, В.А, Ойгензихт предлагает подходить к проблеме вины с позиций, отличных от общепринятых. Из традиционного подхода к самонадеянности (предвидел, но легкомысленно надеялся на предотвращение) следует допущение субъектом неблагоприятных последствий (а иначе что же предотвращать?). В.А. Ойгензихт, давая свое определение самонадеянности, выводит из содержания неосторожной вины элемент допущения, оставляя его только в косвенном умысле. Освободившееся вследствие этой операции место занимает риск, выраженный, как было отмечено, в осознанном допущении отрицательных последствий»[80].

 

Таким образом, по нашему убеждению, понятие «ответственность за риск», употребляемые в актах судебных органов, и понятие «ответственность за случай», употребляемое в гражданско-правовой науке, являются тождественными понятиями.

 

К аналогичному выводу ранее пришел и Н.Д. Егоров: «гражданско-правовая ответственность при осуществлении предпринимательской деятельности строится на началах риска. Таким образом, предприниматель при неисполнении или ненадлежащем исполнении обязательства при осуществлении предпринимательской деятельности несет повышенную ответственность. Он отвечает даже за случайное (невиновное) неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательства при осуществлении предпринимательской деятельности»[81].

 

В общем и целом на уровне понятий такую же мысль высказал В.М. Танаев: «именно со случайными событиями, т.е. «событиями, которые могут при данных условиях как произойти, так и не произойти и для которых имеется определенная вероятность (0 < р < 1.0) его наступления при данных условиях», связано с понятием риска»[82].

 

Что касается доктрины риска, предложенной В.А. Ойгензихтом, то она сохраняет свою силу, но только в пределах науки гражданского права.

 

Итак, мы согласны с мнением большинства правоведов, что в рамках субъективного отношения лица субъективный случай (казус) является границей вины в нарушении договорных обязательств. С противоположной стороны субъективный случай граничит с непреодолимой силой.

 

«Водораздел» между субъективным случаем (казусом) и непреодолимой силой проходит по условной линии, когда всякое волевое регулирование лицом своего поведения обнаруживает полную его невозможность исполнить обязательство надлежащим образом. Поэтому считаем необходимым, субъективный случай - как границу вины с одной стороны - отграничить также от непреодолимой силы (объективного случая): границы субъективного случая с противоположной стороны. Тем более, что при отсутствии субъективного случая о невиновности нарушителя непосредственно может свидетельствовать непреодолимая сила (объективный случай).

 

Цивилистической пауке известны два подхода к отграничению субъективного случая от непреодолимой силы. Решить эту проблему можно, по мнению Е.А. Флейшиц, Б.С. Антимонова, Л.А. Лунца и др., основываясь на выдвинутом в 1949 году Д.М. Генкиным положении, согласно которому «вина и казус лежат в ряду необходимой причинности, непреодолимая же сила связана с понятием случайной причинности». О.С. Иоффе и В.А. Туманов полагали, что отличить субъективный случай от непреодолимой силы можно не по характеру причинной связи, а рассматривая непреодолимую силу как обстоятельство, наделенное такими чертами, как чрезвычайность и не предотвратимость. Второй подход поддерживается большинством современных авторов, отмечающих, что непреодолимую силу «не только невозможно предвидеть, но и невозможно предотвратить любыми доступными для лица средствами даже тогда, когда лицо могло предвидеть действие непреодолимой силы»[83]. Точка зрения О.С. Иоффе, В.А. Туманова и их сторонников получила закрепление сначала в советском гражданском законодательстве, а затем в современном гражданском законодательстве России.

 

В Основах 1991 г. легальное определение непреодолимой силы было сформулировано следующим образом. Под непреодолимой силой понимались чрезвычайные и непредотвратимые при данных условиях обстоятельства (стихийные явления, военные действия и т.п.). К таким обстоятельствам не относились, в частности, нарушение обязанностей со стороны контрагентов должника либо отсутствие на рынке нужных для исполнения товаров (п.2 ст. 71 Основ 1991 г.).