Культ императора в политической истории Рима

Московский государственный  университет геодезии и картографии

Культ императора в политической истории Рима

Выполнил:  студ. ФКГ 4-2с Постников  А. А. Проверил: проф. Водолагин Александр  Валерьевич

 

 

г.Москва 2013год

 

 

Оглавление

Введение…………………………………………………………………………3

Глава I. Истоки культа императора:

Сакральное почитание  правителей в древности вне пределов Рима……….4

Римские традиции сакрализации власти и культа личности……………….12

Глава II. Становление культа императоров:

2.1 Зарождение императорского  культа в эпоху гражданских  войн. Культ Цезаря…………………………………………………………………………...15

2.2 Становление императорского  культа при Октавиане Августе…………19

Заключение………………………………………………………………………23

Список использованной литературы…………………………………………..24

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

 

Римский культ императоров  вызывает немало вопросов, которым  посвящена весьма значительная историография. Среди них проблема места культа в религиозной системе Империи, сочетания в нем персональных и властных факторов, соотношение  культа императора с культами других богов. Важнейшим является также  вопрос о том, в какой степени  традиция чествования была укоренена  в римском прошлом. В трудах отечественных  и зарубежных исследователей представлен  богатейший материал по различным вопросам истории римской религии и, в  частности, освещаются проблемы возникновения  императорского культа, хотя последним  уделяется внимание в несколько  меньшей степени. Из последних посвященных  данной проблеме работ связанные  с нею вопросы разбираются  в сборнике «Римский императорский  культ». Значительное внимание вопросу  о происхождении апофеоза умерших  и живых правителей уделяется  в работе М. Хэммонда. Исследователь  придерживается традиционной точки  зрения связывающий этот обычай с  эллинистическими культами. Из фундаментальных  исследований последних десятилетий, посвященных проблеме императорского культа, следует назвать, по крайней  мере, две работы: работа Х. Геше «Обоготворение Цезаря», и сборник Римский императорский  культ» под редакцией Д. Власока. Первая работа посвящена кругу вопросов связанных с обожествлением Цезаря и его связи с римскими традициями. Вторая работа касается проблемы происхождения  императорского культа и его связей с западными или восточными культами. В русской историографии римской  религии исследованиям императорского культа одним из первых занялся М. Крашенинников, монография которого посвящена  августалам и сакральному магистерству в Риме. Сравнительно небольшой по объему, но содержащий интереснейший  материал труд В.А. Мелихова, который  касается вопросов происхождения, эволюции императорского культа. В конце XIX –  начало XX века в России появляются переводы ряда трудов Г. Буасье. В этих общих  работах по римской религии автор  уделяет внимание и императорскому культу и прослеживает попытки ряда императоров найти в нем религиозную, идеологическую и даже юридическую  опору своей власти. В литературе первой половины XX в. Императорский  культ рассматривается редко. В  послевоенное время впервые появляется крупная монография о принципате Августа, написанная Н.А. Машкиным. Проблема возникновения и роли императорского культа в утверждении официальной  идеологии принципата не обойдена вниманием. Глубокое исследование античного монетного  дела представляет труд А.Н. Зографа  «Античные монеты». Автор уделил внимание и коммеморативным выпускам в честь посмертно обожествленных императоров. Основные концепции императорского культа исследуются в специальной  главе труда Е.М. Штаерман, сравнивающей точки зрения авторов последних  работ, посвященных данной проблематике. Эти работы были написаны Э. Бикерманом, А. Иммишем, М. Чарлсвортом, А.Д. Ноком, Х. Хабихтом и другими исследователями и вошли в сборник изданный Д. Власоком. Одной из последних работ в отечественной историографии, в которой автор обращается к нумизматическому материалу при исследовании официальной политики властей Рима, является монография И.Ш. Шифмана «Цезарь Август». Наконец следует отметить работу И.С Свенцицкой, посвященную исследованию религиозной жизни римской Малой Азии во II вв. Особое место в этой статье уделено роли императорского культа, который по мнению автора, никогда не мог стать главным культом Империи.

Целью данной работы является выявление истоков, а также проследить становление культа императора Римской  империи.

Глава I. Истоки культа императора

 

1.1 Сакральное  почитание правителей в древности  вне пределов Рима

 

Об императорском культе, его происхождении, его связи  с культом эллинистических царей, его организации, значении существуют разные мнения. Традиция сакрализации царской власти была присуща практически  всем древневосточным обществам, но конкретные формы этой сакрализации в разных государствах могли существенно  отличаться друг от друга и далеко не всегда включали в себя “обожествление”  монарха1. Согласно древнеиранским представлениям, царь считался носителем особой божественной благодати, “харизмы царства” – hvarnah, которая была дарована богами роду Ахеменидов. Ахурамазда “вручал” царю его державу, и все свои деяния персидский правитель совершал “по  воле” этого божества. Персона  монарха, как представителя богов  на земле, окружалась особым почетом, и  для обращения к нему был разработан специальный ритуал. Тем не менее, в персидских источниках ахеменидской эпохи не сохранилось свидетельств того, что цари получали от подданных  божеские почести или в какой-либо форме приравнивались к богам - ни надписи, ни дворцовые рельефы, ни статуи монархов не содержат подобной информации. Иногда в подтверждение тезиса о  “божественности” ахеменидского царя исследователи приводят также свидетельства  греческих и римских источников. Так, Эсхил называет Дария и Ксеркса  “богами персов”, об “обожествлении”  персами своих царей говорят  Страбон и Курций Руф.

Между тем, сообщения других античных авторов показывают, что  в представлении эллинов главным  и, по существу, единственным признаком  “обожествления” персидского царя был обряд коленопреклонения  (проскинезы), который персидские подданные совершали при обращении к монарху. В Греции проскинеза могла совершаться только перед статуей или алтарем божества, причем лишь в исключительных случаях. Однако в Персии коленопреклонение было лишь элементом придворного этикета, не имевшим никакого сакрального подтекста: на рельефах из персидских дворцов этот обряд изображен как чисто светская церемония, совершаемая не только перед царем, но и перед вышестоящими по положению людьми при подании прошения или мольбе о помиловании. Поэтому можно согласиться с теми учеными, которые утверждают, что все свидетельства античных авторов об “обожествлении” персами своих царей – результат ошибочного понимания греками обряда проскинезы, а не отражение реальной персидской практики почитания монарха. Таким образом, нет оснований полагать, что на формирование культа эллинистических правителей могли оказать влияние персидские представления, ибо в державе Ахеменидов, судя по всему, не существовало традиции культового почитания царей. Тот же факт, что греки воспринимали почет, оказываемый персидскому царю как символ его обожествления свидетельствует, скорее, о существовании подобных представлений в греческой среде.

В Месопотамии, как и в  Персии, царь считался вполне “земным” человеком, избранным богами “на  царство”. Тем не менее, здесь известны случаи воздаяния монархам божеских почестей. Так, основатель царства Шумера и Аккада Саргон I и его сын  Римуш, очевидно, удостаивались таких  почестей неофициально. Внук Саргона  – Нарам-Суэн, был официально провозглашен “богом города Аккада” и стал прибавлять к своему имени детерминатив божества (“дингир”). Таким образом, царский  культ фактически прекратил свое развитие в Месопотамии в первой половине II тыс. до н. э., и ко времени  македонского завоевания представлений  о божественности царя здесь не существовало уже более тысячи лет.2 Поэтому  предполагать, что в становлении  эллинистического культа правителей существенную роль могли сыграть месопотамские  представления, нет основания. В  отличие от Персии и Месопотамии, в древнем Египте традиция богоравного  почитания царей на протяжении всей его истории была важнейшей частью религиозных и политических представлений. Этот факт легко может навести  на мысль о том, что именно египетские воззрения составили основу культа эллинистических правителей, как  это и предполагают некоторые  ученые. Однако даже при поверхностном  сравнении эллинистического царского культа с культом фараонов становится ясно, что между этими феноменами нет практически ничего общего. Культ  фараона – это культ носителя сакральной царской власти, полубожественного  посредника между миром богов  и миром людей, почитание которого должно обеспечить благорасположение  божеств всему Египту. Поэтому  культ фараона в своем классическом варианте максимально деперсонифицирован и подчинен строгим религиозным  канонам. Каждому фараону, независимо от его личных качеств и заслуг, присваивается сформировавшаяся еще при V династии сакральная титулатура, три из пяти членов которой отождествляют царя с богами и один называет его “сыном Ра”. На протяжении всей жизни фараон почитается согласно выработанному за многие века стандартному ритуалу, целью которого является не столько возвеличивание царя, сколько обеспечение реализации сакральной функции царской власти. Только отдельные фараоны XVIII-XX династий имели свои индивидуальные святилища и воздвигали собственные статуи в храмах египетских богов, причем и в этих случаях цари почитались лишь как носители “божественного Ра” и жертвы приносились не им самим, а их изображениям. Посмертный культ также обычно не зависит от личных заслуг фараона и призван лишь обеспечить ему достойное существование в загробном мире. Длительное посмертное почитание выдающихся фараонов – явление для древнего Египта исключительное и носящее локальный характер.

Что же касается культа эпохи  эллинизма то, он, по мнению большинства  ученых, был порождением греко-македонской  идеологии. Какие-либо древневосточные  традиции почитания царской власти, судя по всему, не оказали влияния  на его формирование3. В основе культового почитания эллинистических монархов лежали греческие представления  о возможности перенесения на человека божеских почестей в качестве наивысшей степени почета, воздаваемого за заслуги и благодеяния. Такое  перенесение не приводило к обожествлению  человека в прямом смысле слова, а  лишь до некоторой степени уподобляло его древним героям, получившим божеские почести за заслуги или приобщившимся  к богам после смерти. Богоравный почет в применении к человеку имел лишь символическое значение, показывая, что чествующие его люди признают за ним такое же превосходство, каким обладают боги над смертными, но отнюдь не считают его самого богом. Эллинистический правитель  никогда не почитается только за то, что является царем. Культ эллинистического царя – это, прежде всего воздаяние  почета за личные заслуги и благодеяния  каждого конкретного монарха. Правитель  получает почести не как сакральный объект, а как человек, свершивший деяния, превозносящие его над  всеми смертными. Поэтому эллинистический  культ всегда прочно “привязан” к  личности и деятельности царя. Ни один правитель не удостаивался в этом культе почестей “автоматически”, с  момента вступления на трон. Почитание  всегда учреждается только после  свершения соответствующих “богоравных” деяний, и эта традиция сохраняется  даже в государственном династическом  культе, где каждый монарх династии, в принципе, должен почитаться как  бог. Что же касается конкретных почестей, то они в эллинистическом культе не имеют теологического обоснования  и отражают только личные качества и заслуги царя. Вместе с тем, личность, заслужившая столь экстраординарные почести, получала потенциальную возможность  претендовать на исключительный статус в социально-политической иерархии, ибо место человека в обществе, по греческим представлениям, едва ли не в первую очередь определялось оказываемым ему почетом. Божеские почести, как наивысшие из всех возможных, еще со времен Гомера считались прерогативой истинного царя, «басилевса героических времен», служа подтверждением его превосходства и царского достоинства со стороны подданных.4 Поэтому в немногочисленных прецедентах воздаяния божеских почестей атлетам-олимпионикам и «мудрецам», имевшим место в архаической и раннеклассической Элладе, в той или иной степени уже прослеживались элементы культа правителя, а не только культа «богочеловека» или благодетеля полиса, как это обычно считают. С другой стороны, именно возможность возвышения до положения легитимного царя, противоречившая устоям полисной общины, тормозила распространение культового чествования в период расцвета греческой демократии. Когда же в конце V – первой половине IV вв. до н. э. полисная система пришла в состояние кризиса, открыв дорогу авторитарным режимам, божеские почести все чаще стали использоваться в политической практике для обоснования притязаний на легитимную единоличную власть. Именно в этот период в греческом мире и зарождается культ правителей как самостоятельный идеологический феномен. Начальный этап этого процесса связан, прежде всего, с именем спартанского наварха Лисандра, который, одержав победы в решающих сражениях Пелопонесской войны, заработал себе непререкаемый авторитет и сумел установить свой контроль над значительной частью греческого мира. После смерти Лисандра в Балканской Греции длительное время не появлялось политических деятелей, которые бы обладали таким же весомым авторитетом и также остро нуждались в обосновании своих властных амбиций. Поэтому культ правителя здесь в первой половине IV в. до н. э. практически не развивался.5 В периферийных же районах греческого мира (в Сиракузах и Гераклее Понтийской) этот феномен, напротив, получил дальнейшее развитие в деятельности тиранов и политических лидеров, претендовавших на легитимное единоличное правление. Весомый вклад в становление культа правителя в античном мире внесли также Филипп II и Александр Македонский, которые опирались в своей политике в этой области не только на греческие, но и на македонские традиции чествования царей и героев. Власть Филиппа и, особенно, Александра, благодаря захвату значительной территории в Элладе и на Востоке, не укладывалась в рамки традиционной македонской монархии. Поэтому оба они стремились с помощью богоравного почета приравняться к древним царям-героям, представив себя в образе «новых основателей» Македонского царства. Особенно внушительные усилия к развитию собственного культа приложил Александр, остро нуждавшийся в обосновании права на личную неподконтрольную власть над завоеванными территориями. Однако, стремясь всеми силами к получению божеских почестей, он игнорировал настроения и интересы эллинов и македонян и не принимал во внимание их представления о взаимоотношениях между монархом и подданными. В результате, богоравное почитание Александра не получило широкого распространения ни в греческих полисах, ни в Македонии, и имело в конечном итоге дискредитирующий эффект, превратившись в символ деспотизма и угрозы, исходящей от столь могущественного монарха. В целом же, Александра нельзя считать создателем античного культа правителя, как это делают некоторые исследователи, ибо он лишь развил зародившиеся задолго до него тенденции в области почитания правителей, не внеся в них чего-либо кардинально нового. После смерти Александра диадохи столкнулись с еще более острой необходимостью обоснования своих властных притязаний, чем основатель Македонской мировой державы. Держава Александра продолжала восприниматься как единое целое, и вся полнота власти юридически могла принадлежать в ней только законным наследникам Александра из династии Аргеадов. Диадохам, таким образом, приходилось основывать свою власть только на личном авторитете и превосходстве, создавая тем самым не имевшую прецедентов в историческом прошлом форму монархии. Именно поэтому они вынуждены были использовать в своих интересах альтернативные формы легитимации власти, среди которых ведущее место вскоре занял культ правителя. В начальный период эпохи диадохов (323-315 гг. до н. э.), когда еще более или менее реально функционировало единое государство наследников Александра, получил развитие только посмертный культ македонского завоевателя. Учреждавшие его диадохи стремились предстать перед македонянами и эллинами в качестве наиболее выдающихся и достойных преемников Александра, которым покойный монарх оказывает сверхъестественное покровительство как полубожественный герой. Культ Александра помогал этим правителям получить харизматический статус в армии и в среде греко-македонских колонистов, обеспечив себе превосходство над соперниками и определенную независимость от центральной власти.6

После того, как в 315 г. до н. э. законный царь Александр IV был  лишен реальной власти, в греко-македонском  мире получает распространение культ  Антигона Одноглазого, который, умело  используя традиции греческого эвергетизма, первым среди эллинистических правителей сумел удостоиться массового  почитания в греческих городах. После сокрушительного поражения  Антигонидов в битве при Ипсе в 301 г. до н. э. ситуация в эллинистическом  мире коренным образом изменилась. Деметрий Полиоркет, потеряв почти  все свои владения, теперь стремился  лишь отстоять свое царское достоинство  перед лицом победителей –  Селевка и Лисимаха, и с помощью  активной нумизматической и архитектурно-культовой  пропаганды напомнить греко-македонскому миру, что первым принял царский  титул и достоин, по крайней мере, равного с другими диадохами  положения.

Культовое почитание Деметрия в 294-290 гг. до н. э. принимает невиданные ранее масштабы и формы, по существу, фиксируя собой высшую точку развития царского культа в античном мире.7 После разгрома Деметрия в 286 г. до н. э. наиболее могущественным диадохом становиться Лисимах. Его культ сразу же получает распространение в греческих полисах. В начале 281 г. до н. э. он, однако, терпит поражение от Селевка в битве при Курупедионе и лишается жизни. Гегемония в греко-македонском мире переходит теперь к Селевку – последнему из оставшихся в живых соратников Александра. Как победитель в сорокалетней войне диадохов, он принимает культовый титул «Никатора». Вся символика этого культа призвана представить Селевка в роли «второго Александра», ибо он действительно к тому времени уже объединил под своей властью почти всю Македонскую мировую державу, и только гибель в конце 281 г. до н. э. не позволила ему сделать последний шаг на пути к «имперскому трону».

Таким образом, в раннеэллинистический период, во времена непосредственных преемников Александра Македонского –  диадохов, сакральное почитание правителей приобрело характер массового явления, широко распространившись по всему  греко-македонскому миру. Культ правителя  эпохи диадохов заложил фундамент  государственного царского культа в  эллинистических монархиях ІІІ  – І вв. до н. э. На первый взгляд царский  культ, унаследованный от Александра, не соответствовал новым стремлениям  и кажется ловкой махинацией правителей, которые были явно заинтересованы в  провозглашении себя богами. Тем не менее, в период крушения полисов  все надежды, естественно, обратилась к этим всемогущим владыкам, благосклонность  которых столь высоко ценилась. Гимн, возносимый афинянами по наущению Стратокла  в честь Деметрия Полиоркета (290 г. до н. в.), выражает, очевидно, чувства  большинства: «Другие боги далеки, или  у них нет ушей, или они не существуют, или не обращают никакого внимания на наши нужды; тебя, Деметрий, мы видим здесь во плоти, а не каменного  или деревянного». Эта предрасположенность  к почитанию властителя затем  использовалась монархами, которые  были счастливы найти в культе царя гарантию своего могущества и  стабильности в государстве, а часто  и средство духовного объединения  разноплеменного населения своих  владений. В греческих полисах  также распространялась подобное поклонение. Так в Родосе с 305 г. до н.э. божественные почести воздавали Птолемею I. Но именно на Востоке теократические традиции государственности позволяли регулировать и предавать всеобщий характер изолированным, беспорядочным культам. Это требовало  введения ряда новшеств, так как  государственный культ сильно отличался  от местного (городского). Заслуживает  внимания пример царского культа в  Египте. Там конечно существовала тысячелетняя традиция обожествления  фараона, но было необходимо внушить  эти верования грекам, представлявшим наиболее подвижную часть населения  царства. Птолемею II удалось добиться этого8. В Александрии Александра почитали и как бога и как героя  – основателя города. Птолемей II Филадельф  присоединил к этому культу культ  своего отца Птолемея I Сотера и даже его родителей под именами  Сотеров («Спасителей»). Следующий шаг сделан Арсиноей II, его сестрой – супругой. При жизни она выступала как Афродита. После смерти муж обожествил ее. Ее культ быстро распространился по городам и, в частности в Арсиноитском номе названным ее именем. В то же время Птолемей II «присоединил» себя к умершей царице и создал культ богов Адельфов (братьев и сестер). Таким образом, Птолемей II смог обойти все трудности и еще при жизни получил божественные почести. Чтобы установить этот новый культ, Птолемей II предпринял целый ряд мер. Некоторые из них касались только греческого населения, как, например, создание в 279-278 годах Исолимпийских игр (некоего эквивалента олимпийским играм) в Александрии, которые получили название - Птолемейи, Проводимые каждые четыре года в честь Птолемея Сотера, эти игры состояли из атлетических состязаний, скачек, поэтических и музыкальных конкурсов, объединяющих представителей большинства греческих городов восточного бассейна Средиземноморья. Третьи Исолимпийские игры в 271-270 годах сопровождались необыкновенным триумфальным шествием, посвященным празднованию победы династии Лагидов в первой сирийской войне. Преемники Птолемея II шли уже проторенным путем, постепенно добавляя свои собственные культы к культам предшественников. Так, семья за семьей, династический пантеон регулярно обогащался, продолжая священную идеологию, которая все больше и больше укореняла род Птолемеев на египетской земле. Эпитеты, которыми наделялась каждая из семей, выявляют природу того почитания, на которое претендовали те или иные цари и царицы. Так, эпитет Сотер «Спаситель» был избран Птолемеем I и Птолемеем IX, Эвергет «Благотворитель» - Птолемеем III и Птолемеем VIII, а Эвхарист «Благодетель» - Птолемеем V. Эти имена свидетельствуют о защите и процветании, которые цари так хотели привнести в свое правление. Имя Эпифан (Птолемей V) недвусмысленно намекало на божественность царя, чье чудесное сошествие в мир смертных не устают прославлять его верноподданные. Другие эпитеты: Филадельф, Филопатор и Филометор - свидетельствовали о любовных связях или о мистическом почитании между различными членами одной династии.9 Таким образом, царская фамилия становилась некой моделью отношений, земным воплощением божественного генеалогического древа. Можно заметить определенную чрезмерность в этой царской теологии, которая постепенно обесценивалась, доходя в конечном счете до простого обозначения священного происхождения того или иного правителя. Так Клеопатра III стала «Исидой - Великой Матерью богов», а Птолемей XII был назван «новым богом Дионисом».10