Мировой политический процесс

И хотя путем использования  силы на региональных и субрегиональных  уровнях, ограничения возможностей средних и малых государств сверхдержавам удавалось сохранять глобальную безопасность и тем самым контролировать сложившийся после второй мировой войны международный порядок, изменения, происходящие в сфере международных отношений, делали все более очевидным тот факт, что уже к 80-м годам он превратился в тормоз общественного развития, опасное препятствие на его пути.

3. Особенности современного этапа международного порядка

Для характеристики современного международного порядка более значимыми  являются несколько черт⁴. Первая – его довольно жесткая иерархичность. За последние десять лет в отечественной литературе сложилось два подхода к ее анализу: структурный и режимно-институциональный. Для первого типично исследование иерархии через призму полярности. В этой логике ключевым является вопрос о том, сколько полюсов влияния имеется в современном мире и какой из них – главный. Дискуссии концентрируются вокруг двух версий: сторонники первой стремятся отыскать в современных международных отношениях признаки многополярности, второй – указывают на черты однополярности современной международной системы, одновременно выдвигая несколько версий понимания однополярности.

Вместе с тем уязвимость тезиса о многополярности была очевидна. Его сторонники в подтверждение своей гипотезы указывали: после распада Советского Союза и исчезновения «классической биполярности», наряду с Соединенными Штатами в мире соседствовало одновременно несколько полюсов мощи и влияния – «объединенная Европа», Китай и Россия. Взаимодействие этих субъектов и определяло многополярную конфигурацию мира. Сознательно избегая давать определение многополярности, авторы этой группы, по существу, уходили от исследования реальной ситуации, вместо этого предлагая некий эмоционально окрашенный образ желанного будущего. С методологической точки зрения сравнительный ряд сторонников концепции многополярности просто распадался. «Единую Европу», которая не представляет из себя консолидированного целого в политико-дипломатическом отношении, неуместно сравнивать ни с США, ни с Китаем или Россией. В свою очередь ни Китай, ни Россия не являются по отношению к Соединенным Штатам единицами, сопоставимыми по совокупности своих возможностей, поскольку США обладают огромным комплексным превосходством над каждой из этих держав.

Концепции однополярности широко используются в политическом анализе, поскольку они дают адекватное понимание реальности. Несоответствие гипотезы многополярности международным реальностям в начале 2000-х годов стало настолько очевидным, что с приходом президента В.В. Путина российское руководство сочло необходимым скорректировать ее официальные трактовки. В современной интерпретации термин «многополярный мир» применяется в официальном лексиконе Российской Федерации для обозначения вектора, перспективы эволюции международной системы, внутри которой с течением времени, как можно ожидать, вероятно, ослабление относительной мощи США при сравнительном возрастании совокупных потенциалов Китая, России, и, не исключено, некоторых других членов международного сообщества, включая в более отдаленном будущем, Европейский союз. В то же время на официальном уровне российские государственные деятели стараются воздерживаться от употребления выражения «однополярный мир».

Пока сторонники и противники многополярности и однополярности спорили между собой, стал приобретать влияние режимно-институциональный подход к анализу международного порядка⁵. Он развился из структурного в том смысле, что принял за отправную точку разработанный в его рамках тезис о наступлении однополярного мира. Приняв этот вывод за данность, сторонники режимного подхода стали в дальнейшем осмысливать международный порядок, пользуясь понятиями социологии и общей политологии. 
Согласившись, что в условиях однополярности мир в известном смысле приобретает некоторые черты единого мирового протогосударства, управляемого из единого центра, некоторые ученые предложили исследовать этот мир через выявление природы этого правления, его форм, регулирующих механизмов, преобладающих режимов управления, правил и практик.

Вопрос о природе современной  международной иерархии, поскольку  с позиции и структурного, и  режимно-институционального подхода руководящим звеном таковой де-факто признаются Соединенные Штаты Америки как единственный комплексный лидер современного мира, хотя  это главенствование не признается одними (КНР) и оспаривается другими (Россия) важнейшими игроками международной политики. 
Особенность современной иерархии в том виде, в котором она сложилась в 1992-2003 годах, состоит в том, что США в ней занимают лидерское положение, оставаясь окруженными ближайшими союзниками в лице государств-членов НАТО и Японии. С этой точки зрения уместно было бы говорить о наличии в мире группового лидерства либо ведущих стран НАТО, либо государств «группы семи», в которую за последние годы фактически интегрирована Россия. Правда, с 2001 года структура такого группового лидерства стала меняться. Началась внутригрупповая сегрегация американских партнеров: отношения Великобритании и Японии с Вашингтоном оказались более тесными, а политическое сотрудничество между США, Францией и Германией стало несколько более ограниченным. Российская Федерация после распада СССР с большим трудом сумела в начале XXI века посредством сближения с Западом в своем новом качестве снова приобщиться к группе наиболее влиятельных стран. Но она фактически выступает в роли партнера США только избирательно. По многим вопросам – поддерживает Вашингтон, по некоторым  дистанцируется от него, всякий раз при этом следя за тем, чтобы общий ход развития российско-американских отношений оставался в рамках партнерского вектора. 
Китай не входит в группу политических лидеров современного международного порядка, но оказывает на него влияние благодаря наличию у него растущего экономического потенциала, статуса мощной военной державы регионального уровня, а также колоссального ресурса народонаселения, способного в перспективе обеспечить Китаю решающее влияние на глобальные демографо-миграционные процессы и – в меньшей степени – на международную торговлю.

Если говорить о новых  элементах в правилах поведения  между государствами в международном  порядке, то их прежде всего характеризуют право гуманитарной интервенции и нелегитимность авторитарных режимов. Ни в первом, ни во втором, строго говоря, не содержится ничего принципиально нового. И прежде политики и ученые Запада высказывались в пользу этих принципов, и ряд международных акций был даже обоснован при их помощи. К версиям гуманитарных интервенций можно отнести акцию Вьетнама в 1978 году для свержения «режима геноцида» (правительство Пол Пота) в Камбодже, вмешательство Индии в 1971 году в Восточном Пакистане, где в результате сочетания гражданской войны с природной катастрофой возникла угроза катастрофы гуманитарной. Сходным образом выглядела в 1979 году акция Танзании против Уганды, которая привела к свержению репрессивного режима Иди Амина. 
Но все эти ситуации были исключениями в международной практике. Они не получили формального одобрения международного сообщества, а в ряде случаев были осуждены как вмешательство во внутренние дела иностранных государств. Да и сами страны, совершившие интервенции, не претендовали на официальную легитимизацию своих действий, будучи озабоченными тем, чтобы международное сообщество не реагировало на них слишком резко.

Российская Федерация  не признает уместности отказа от принципа государственного суверенитета и невмешательства  во внутренние дела. Поэтому можно  говорить о тенденции к «преодолению»  принципа суверенности государств как  об одной из черт международных отношений, имея при этом в виду, что в  качестве локальной, то есть неуниверсальной, невсеобщей нормы преодоление суверенитета признается легальной нормой в отношениях между странами-участницами европейской интеграции. Применительно к международным отношениям в целом принцип суверенитета и невмешательства остается основополагающим. 
В конкретном случае с С. Милошевичем вопрос о легитимности увязывался с правами человека. Однако подобный вопрос мог ставиться теми или иными государствами международного сообщества для обоснования необходимости вмешательств и по иным основаниям. В этом вскоре предстояло убедиться. 
В 2001-2003 годы мотивации интервенций расширились. Помимо вмешательств по гуманитарным мотивам, как в 1996-1999 годы, Соединенные Штаты стали практиковать «пенитенциарные интервенции» («интервенции возмездия») и «превентивные вмешательства». Предпринимая первые, США одновременно заявили о стремлении «наказать» и одновременно побудить «исправиться» страны, против которых была направлена акция. Начиная вторые – ссылались на секретные заключения американских спецслужб, согласно которым страна – будущий объект вторжения – занималась деятельностью, способной угрожать безопасности других стран (например, разрабатывать оружие массового поражения). Поэтому превентивная интервенция против нее осуществлялась «в целях профилактики опасности». Примером первых была война за свержение режима талибов в Афганистане (2001-2002 гг.), поскольку талибов обвиняли в укрывательстве руководителя международной организации террористов У. бен Ладена. Примером второй – иракская война 2003 года, поводом для которой послужили подозрения в отношении стремления Ирака создать и начать накопление на своей территории химического оружия. 
На базе подготовки и проведения обеих интервенций США в 2002 году разработали свою новую внешнеполитическую доктрину, получившую название «стратегии смены режимов». Она предусматривала выделение среди стран международного сообщества «неблагонадежных» государств (rogue states, позднее – states of concern), применительно к которым провозглашалось необходимым открыто добиваться отстранения стоящих там у власти правительств путем разнообразных методов, в том числе при помощи вооруженной силы. В случае согласия с ней других членов международного сообщества американская доктрина смены режимов фактически могла оказаться в роли универсальной нормы поведения в рамках современного международного порядка. «Неблагонадежные страны» вместе все были названы президентом Дж. Бушем «осью зла», к которой были отнесены Ирак, Иран и Саудовская Аравия. В СМИ циркулировали слухи о готовности американской администрации пополнить это список другими странами. 
В принципе варианты «интервенций возмездия» и прежде встречались в международной практике. Таковой было нападение Китая на Вьетнам в 1979 году, когда КНР, не ставя целью захват Вьетнама, пошла на широкомасштабное применение против него военной силы в целях «наказания» за его «гуманитарное» по объективному смыслу вторжение в Камбоджу за год до того. Своими действиями Китай стремился «наказать» Вьетнам и заставить его «исправиться». Сильные страны и в последующие годы не раз практиковали ограниченное применение оружия против более слабых государств, ссылаясь на необходимость «наказать» их по тем или иным конкретным обвинениям (поддержка терроризма, например).

В минувшие десять лет группа влиятельных стран международного сообщества предпринимала попытки  дополнить свод правил и принципов, на которых основывается международный  порядок, за счет внедрения в него на правах общепризнанных норм трех новых  регулирующих принципов – гуманитарной интервенции, «интервенции возмездия» и превентивного вмешательства. Ни одно из трех этих нововведений сегодня  не является в полной мере легитимным, но они оказывают практическое влияние  на международные отношения. 
Характеризуя современные механизмы регулирования международного порядка, можно констатировать, что за последние 10-12 лет была осуществлена реорганизация глобальных структур мироуправления таким образом, что наряду с универсальным по охвату и официальным по статусу механизмом вырос полузакрытый и неформальный механизм, ядром которого являются по крайней мере семь государств из «группы восьми». Хотя в эту группу уже плотно интегрирована Россия, тем не менее она сохраняет в ней не вполне равное положение. 
Старые члены «восьмерки» фактически остаются более влиятельными отчасти благодаря принадлежности шести из них блоку НАТО, который в отдельных случаях способен выступать инструментом защиты интересов этих стран при помощи силы. Старые члены «восьмерки» представляют собой однородные в политико-идеологическом и экономико-социальном отношениях государства и им проще «притирать» свои интересы, чем разнородным субъектам, составляющим большинство в ООН. 
Другим преимуществом механизма «неформального регулирования» до начала 2000-х годов была его замкнутость на военную организацию НАТО. ООН не имеет собственных вооруженных сил, в силу чего любое потенциальное решение Совета безопасности о силовых санкциях грозит перерасти в громоздкое многоканальное согласование, способное отсрочить действия на неопределенный срок. Старые члены «восьмерки», напротив, в принципе могут мобилизовать свои военные ресурсы быстрее, руководить ими слаженнее, применять, учитывая собственные политические интересы.  
Ситуация усугубляется положением внутри ООН. Затянувшееся обсуждение вопроса о ее реформировании не дает позитивных результатов. Оно привело лишь к тому, что разговоры об устаревании ООН и ее неадекватности стали рефреном речей и текстов на ооновские темы. Острие критики направлено против Совета безопасности, внутри которого в соответствии с Уставом сохраняется преимущественный статус ограниченного круга пяти постоянных членов (США, России, Китая, Франции и Великобритании), обладающих привилегией вето в отношении рассматриваемых решений. Соответственно, предложения о реформе так или иначе концентрируются вокруг возможности увеличения числа постоянных членов Совета безопасности (за счет принятия в него некоторых других крупных держав, например, Индии, Германии, Бразилии, Японии и т.д.) и размягчения консенсусной формулы принятия решений таким образом, чтобы по крайней мере некоторые решения Совета безопасности принимались простым большинством без учета согласия или несогласия всех пяти постоянных членов.

В инструментарии санкций  за нарушение порядка в современных  международных отношениях по сравнению  с периодом биполярности тоже заметны изменения. В начале XXI века наряду с ростом внимания к правовому регулированию международного порядка разрастается тенденция не к ограничению применения силы, а, наоборот, к расширению сферы ее применения и повышению интенсивности силовых акций как раз под предлогом внедрения новых норм и правил международного поведения. При этом угроза общего мирового конфликта остается низкой, а увеличивается вероятность ограниченных региональных войн среднего масштаба, которые позволяют применять и испытывать новые виды оружия, стратегии и тактики ведения военных кампаний.

Международный порядок, на деле оказавшись однополярным, может не выглядеть воплощением лидерства  не Соединенных Штатов, а группы – «восьмерки» наиболее влиятельных  и ответственных стран мира. 
Китай, Россия, страны Европы, объединявшиеся в политически разобщенный Евросоюз, на региональных уровнях стремятся отстоять автономию своих действий по отношению к США. Но на глобальном уровне они не могут и не пытаются всерьез соперничать с США за влияния в международных делах, хотя все они в разной мере встревожены и раздражены чрезмерным усилением роли Вашингтона и стремятся найти способ умерить американские амбиции.

Американская элита пока не проявляет беспокойства по поводу подобных настроений. Наиболее сильные  государства мира – от Китая и  России до Германии и Франции –  вовлечены в отношения торгово-экономической  и финансовой взаимозависимости  с Соединенными Штатами, и разрыв связей с Вашингтоном никому из них  не выгоден. Критикуя США, они одновременно удерживают свои разногласия с ними в контролируемых рамках. 

Заключение

Степень регулируемости современных  международных отношений остается довольно высокой, что позволяет  говорить о достаточной устойчивости существующего международного порядка. В основном такая ситуация выгодна  России. Но многим конкретным интересам  Российской Федерации международный  порядок в его нынешнем виде соответствует  мало или недостаточно. Прежде всего Россию не устраивает гипертрофированная роль США в процессах принятия ключевых международных решений, из-за которой девальвируются мнения других государств, недоучитываются их интересы и потребности. Вот почему в текущей ситуации круг задач российской дипломатии связан с поиском путей и ресурсов, в том числе за счет кооперации с другими странами, для демократизации международного порядка и повышения роли России в его формировании и регулировании.