Политическая полиция

Политическая  полиция.

«События 14-го декабря  и страшный заговор, подготовлявший уже более 10 лет эти события, вполне доказывают ничтожество нашей полиции  и необходимость организовать новую  полицейскую власть по обдуманному  плану, приведенному как можно быстрее в исполнение.

          Тайная полиция почти немыслима,  честные люди боятся ее, а бездельники  легко осваиваются с ней.

          Вскрытие корреспонденции составляет  одно из средств тайной полиции,  и притом самое лучшее, так  как оно действует постоянно и обнимает все пункты империи. Для этого нужно лишь иметь в некоторых городах почтмейстеров, известных своею честностью и усердием. Такими пунктами являются Петербург, Москва, Киев, Вильно, Рига, Харьков, Одесса, Казань и Тобольск.

          Для того чтобы полиция была хороша и обнимала все пункты империи, необходимо, чтобы она подчинялась системе строгой централизации, чтобы ее боялись и уважали и чтобы уважение это было внушено нравственными качествами ее главного начальника.

          Он должен бы носить звание министра полиции и инспектора корпуса жандармов в столице и в провинции. Одно это звание дало бы ему возможность пользоваться мнениями честных людей, которые пожелали бы предупредить правительство о каком-нибудь заговоре или сообщить ему какие-нибудь интересные новости. Злодеи, интриганы и люди недалекие, раскаявшись в своих ошибках или стараясь искупить свою вину доносом, будут по крайней мере знать, куда им обратиться. К этому начальнику стекались бы сведения от всех жандармских офицеров, рассеянных во всех городах России и во всех частях войска: это дало бы возможность заместить на эти места людей честных и способных, которые часто брезгают ролью тайных шпионов, но, нося мундир, как чиновники правительства, считают долгом ревностно исполнять эту обязанность.

          Чины, кресты, благодарность служат  для офицера лучшим поощрением, нежели денежные награды, но  для тайных агентов не имеют  такого значения, и они нередко  служат шпионами за и против  правительства. Министру полиции  придется путешествовать ежегодно, бывать время от времени на больших ярмарках, при заключении контрактов, где ему легче приобрести нужные связи и склонить на свою сторону людей, стремящихся к наживе.

          Его проницательность подскажет  ему, что не следует особенно  доверять кому бы то ни было. Даже правитель канцелярии его не должен знать всех служащих у него и агентов.¹

          Личная выгода и опасение лишиться  чрезвычайно доходного места  будут ручательством в верности  этого правителя канцелярии относительно  тех дел, которые должны быть известны ему.

          Гражданские и военные министры  и даже частные лица встретят  поддержку и помощь со стороны  полиции, организованной в этом  смысле.

          Полиция эта должна употребить  всевозможные старания, чтобы приобрести  нравственную силу, которая во всяком деле служит лучшей гарантией успеха. Всякий порядочный человек сознает необходимость бдительной полиции, охраняющей спокойствие общества и предупреждающей беспорядки и преступления. Но всякий опасается полиции, опирающейся на доносы и интриги.

          Первая — внушает честным людям  безопасность, вторая же — пугает  их и удаляет от престола.

          Итак., первое и важнейшее впечатление,  произведенное на публику этой  полицией, будет зависеть от выбора  министра и от организации самого министерства; судя по ним, общество составит себе понятие о самой полиции.

         Решив это дело в принципе, нужно будет составить проект, который по своей важности  не может быть составлен поспешно, но должен быть результатом  зрелого обсуждения, многих попыток и даже результатом самой практики».

          12 апреля 1826 года записка эта,  несомненно послужившая к образованию  III отделения собственной его  величества канцелярии, была препровождена  к графу П.А.Толстому с тем,  чтобы он по рассмотрении возвратил ее в собственные его величества руки со своим мнением.²

          На всех ступенях власти царят  невежество и голопятство. В  Основании всего лежит взяточничество. Большинство губернаторов с выгодаой  для себя пользуются государственными  средствами. В судах  приговоры оглашаются при закрытых дверях, а преимущество всегда у ого,чей кошилек потуже набит. Расположение полицейских начальников можно купить по известному каждому в округе тарифу.

          Для оздоровления губернаторского  правления Николай отправляет с фельдъегерями во все уголки России угрожающие приказы. В особо сложных ситуациях в путь отправляется специальный инспектор -  ревизор. Несмотря на усиление контроля, коррупция продолжается в стране, привыкшей у этому милому злу, добродушной лени. Иногда царь сам решает нанести удар и, пренебрегая помощью многочисленных инспекторов, отправляется на место – хочет захватить подданных врасплох. Но странным образом предупрежденные, они спешно готовятся у его приезду: красятся дома и заборы, латаются мундиры, наводится чистота в больницах и тюрмах. Когда приезжает Николай, он обнаруживает чистенький , благополучный процветающий город. Приветствия кружат ему голову. ³Он обходит быстрым шагом несколько общественных учреждений, проводит парад войск и отбывает, чувствуя сбя одновременно удовлетворенным и одураченным.

          Уверившись, наконец, в невозможности встряхнуть страну от апатии без помощи нескольких энергичных министров, Николай реорганизует правительство и окружает себя людьми, которые, как ему кажется, дадут мощный импульс государственной машине.

          Николай сохраняет подле себя  двух сановников, назначенных братом,  в которых ценит ум и работоспособность  – Михаила Сперанского и Егора Канкрина. Сперанскому, доказавшему прошлыми делами, что у него живой ум реформатора, поручено императором собрать, классифицировать и кодировать ворох противоречивых законов и обычаев России. Чтобы быть уверенным в лояльности этого исключительного человек, он назначает его членом Верховного уголовного суда, который рассматривает дело заговорщиков. Так волею государя Сперанский вынужден принимать участие в допросах и наказании либералов, чьи воззрения разделяет.

          Среди других выбранных Николаем  сподвижников самый представительный - генерал Бенкендорф. Во времена правления Александра 1 он уже выполнял деликатный полицейские поручения. После прихода к власти Николая эта деятельность активизировалась и обрела официальный статус. Его задача – преследовать тех, кто не придерживался установленных взглядов. Глава страшного Третьего отделения и корпуса жандармов стремился выглядеть элегантным, любезным и утонченным. «Наружность шефа жандармов не имела в себе ничего дурного, - подчеркивает Александр Герцен, - вид его был довольно общим остзейским дворянам и вообще немецкой аристократии. Лицо его было измято, устало, он имел обманчиво добрый взгляд, который часто принадлежит людям уклончивым и апатическим».Бенкендорф держится надменно со своими подчиненными, имеет очень поверхностное образование, изъясняется исключительно по французски. Очень чувствителен у женской красоте и ищет общества созданий самых доступных ,забывая порой о своих обязанностях. В благодарность за его отчаянную преданность Николай взял его под свое покровительство и призвал к управлению общественными делами. Осыпанный милостями член Государственного Совета и Комитета министров, принятый в любое время царем, Бенкендорф обожает своего добродеятеля и хозяина, хотел бы быть его сторожевым псом, устранить из его окружения всех недоброжелателей.

          За этим бестолковым персонажем возвышается более угрожающая фигура генерала Дубельта, начальника штаба корпуса жандармов. В сравнении с Бенкендорфом Дубельт обладает настоящей тайной властью. Его страсть – полицейские расследования. Его ежедневная пища – доносы. Расставленные по всей стране, его шпионы не покладая рук ищут малейший признак неповиновения в умах. Любая робкая попытка либерализма разоблачается и подавляется.⁴ Пойманным в паутину, центр которой Третье Отделение в Санкт- Петербурге, подданным Николая 1 кажется, что день и ночь за ними шпионят. Они ощущают на себе любопытствующий взгляд, который прочитывает их корреспонденцию, «нарушает неприкосновенность их воззрений».

          Власть третьего отделения и  Государственной канцелярии практически безгранична. На эту огромную машину наказания возложен поиск и арест политических преступников, сбор сведений о религиозных сектах, иностранцах и подозрительных граждан, проведение в городах и сельской местности расследований, чтобы знать о настроениях обитателей, руководство деятельностью центральных и местных органов управления, цензурой, право вмешиваться в дела литературные, запугивая тех писателей, чьи произведения свидетельствуют о слишком большой смелости. Все рапорты Третьего отделения ложатся на стол Николаю. Благодаря им он получает информацию об истинном настроении умов своих подданных и деятельности чиновников. Каждая мелочь кажется ему заслуживающей внимания. Зачастую он сам назначает наказание: увольнение, насильственная отправка на военную службу, заключение под стражу, ссылка в дальний угол Империи, а иногда в психиатрическую лечебницу. Он наказывает распутников, транжир, развратников. Стоя на страже морали, хочет заставить уважать ее всех без исключения. Третье отделение кажется ему прекрасным инструментом, Который позволит ему установить полный, скрупулезный контроль за нацией. Царь не отдает себе отчета в том , что, стремясь приблизиться к подданным через деятельность тайных осведомителей, становится как никогда ранее зависимым от бюрократического аппарата. Расширяя его прерогативы, воздвигает стену непониманий между собой и страной. В глазах жителей России именно он обладает всеми недостатками слишком рьяных исполнителей его воли. В начале своего царствования Николай внушал лишь опасения. Сам того не осознавая, он ввел новый вид притеснения: отеческий террор.

          И все же его намерения похвальны.  Император настроен проводить  крупные реформы на благо своей  родины. Поощряемый им Михаил  Сперанский, который возглавляет  Втрое отделение Государственной канцелярии, заканчивает свой труд по составлению свода законов. Стремясь к строгости и четкости, он вмещает все русской законодательство в четырнадцать томов. Отныне основы общественной и частной жизни незыблемы. Самодержавие обрел юридическую опору. Свод законов Сперанского одобрен Комитетом министров и вступает в силу с 1835 года.⁵          

Правосудие  при Николае

Дела уголовные и  гражданские по преимуществу начинались в полиции, зависевшей вполне от губернского  начальства, а потом в безобразном, неполном виде передавались в суд для постановления решения. Поступление дел прямо в суд, как следовало бы, обусловливалось весьма немногими случаями. Самого доклада или суждения в суде не было. Исключения из сего были редки. Все зиждилось на секретаре, он и был вершителем дела, он писал журналы, а прочие члены если и являлись в суд, то только для подписи оных. Зауряд журналы для подписи посылались на дом к членам, которые иногда даже и не жили в городах, где были суды, а в уездах. Журналы, смотря по обстоятельствам, впредь до того, пока не были подписаны составляемые на основании оных протоколы, изменялись несколько раз. Сегодня по журналу дело решалось так, а завтра иначе, смотря по тому, куда ветер дул, или чья сторона брала верх, или кто из членов превозмогал других. Самое приготовление дел к докладу, которого в действительности, как выше сказано, не было, обставлено было формами, ни к чему не ведущими и не имеющими разумного смысла. Я говорю о составлении докладных записок, о вызовах к так называемому рукоприкладству и к выслушиванию решения, через публичные ведомости, с назначением на все это весьма продолжительных сроков. Упомянутые записки составлялись без всякого толку. Они почти заключали в себе дословные копии с бумаг, имеющихся в деле, то есть прошений, отзывов, объяснений и документов.3 Записок этих никто, впрочем, и не читал. Тот, кто хотел изучить дело, мог, как делается теперь, читать подлинные бумаги и документы.

          Дела длились в судах по многу лет, дополнялись часто ненужными справками, на которые даже не ссылались и не указывали тяжущиеся стороны, и все это делалось через полицию. Сия последняя просто завалена была и своими делами, и требованиями судов до невозможности.

          О незамедлительном исполнении указов суда полиция получала многократные понуждения, подтверждения со строгими выговорами как прямо от суда, так и от губернского начальства, посылаемые часто особыми эстафетами и на счет виновных, но от этого дело не двигалось. Не забудем, что на полиции, кроме того, лежали разбор дел по маловажным проступкам и производство формальных следствий по уголовным делам.

          Губернаторские чиновники особых поручений вихрем летали по городам для понуждении то полиции, то суда, подымались и губернаторы, производя строгие ревизии уездных мест, наводя неописанный страх на всех служащих в оных. Дела подновлялись новыми подтверждениями, а более запущенные прятались от взоров то в столах, шкафах, то в архивах в числе решенных, а, наконец, были и такие случаи, как, например, в Курске при ревизии сенатора Дурасова в 1850 году дела одного судебного места оказались потопленными в реке. Сам сенатор, с подлежащими властями в лодках, представляя собой целую флотилию, наблюдал за извлечением дел из царства Нептуна.

          Для устранения всех сих беспорядков принимались разные меры, главные из них состояли в требовании ежемесячных то перечневых, то именных ведомостей о состоянии и положении дел. ⁶Ведомости сии, обременяя суд громадным новым трудом как в составлении, так и в переписке их набело, ничего не помогали.

          Смотря по отметкам в движении по сим ведомостям дел, власти, не исключая и Министерства юстиции, громили строгими подтверждениями и понуждениями, но оказалось на опыте, что затруднение в ходе дел было еще более заметно после сих ведомостей.

          Само собой разумеется, что в выговорах, удалении от должности и предании суду лиц, служащих в низших местах, в том числе и судебных, не было недостатка, это было обыкновенное и заурядное явление после каждой ревизии, делаемой в губернии то советником губернского правления, то вице-губернатором, то самим губернатором, то, наконец, сенатором.

          Но все это не изменяло положения вещей; беспорядки в уездных судах, не исключая и губернских мест, до того укоренились, что считались нормальным положением их.

          Магистраты в городах и ратуши в местечках были еще в худшем положении, чем суды.Допущение в состав сих судов заседателей из казенных крестьян, кои все поголовно были безграмотны и невежественны, делало в глазах многих суд посмешищем.⁷