Вызовы модернизации и политические изменения: постановка проблемы

Вызовы модернизации и политические изменения: постановка проблемы

Предстоящие несколько лет, по оценкам многих наблюдателей, могут оказаться решающими в истории России конца XX — начала XXI столетия в плане определения характера развития страны и ее нового места в складывающемся глобальном миропорядке на десятилетия вперед. Для того чтобы оказаться в числе современных и динамично развивающихся обществ, России необходима глубокая модернизация в сфере экономики и социальных отношений, техники и технологии, социокультурных навыков населения. Модернизацию мы будем понимать как «социально-экономическо-технологическую революцию, которая радикально меняет всю жизнь общества»¹.

В годы первого  президентского срока В. Путина страна по ряду оснований продвинулась к тому, что принято считать формированием условий для осуществления модернизации. После периода 1990-х с его многочисленными политическими и экономическими кризисами, непредсказуемой политикой федеральной власти, ослаблением государственной организации, острыми социальными и этническими конфликтами в обществе достигнута стабильность, существенно укрепились властные институты, политический курс стал более определенным и понятным. У политического руководства сформировались отчетливые представления о том, какие преобразования и в какой последовательности следует осуществить в ближайшие годы. Значительно улучшилась и экономическая ситуация в стране. На протяжении нескольких лет в России продолжается устойчивый экономический рост. Правда, по общему мнению, решающую роль здесь сыграли высокие цены на нефть, экспорт которой является одним из главных источников федерального бюджета.

Но в то же время в современной российской политике присутствуют тенденции, снижающие возможности для успешной модернизации. По-прежнему, как и 1990-е годы, в социально-политическом плане сказывается отсутствие или, по крайней мере, слабость сил, способных играть роль субъектов модернизации. Серьезным ограничителем в реализации преобразований продолжают оставаться консервативно-патерналистские настроения, весьма распространенные в широких слоях населения. Сужение альтернативности и конкурентности в российской политике, наблюдающееся в первые годы XXI столетия, также может негативно сказаться на мо-дернизационных проектах, разрабатываемых российской властью.

В контексте  описанного противоречия между необходимостью модернизации и факторами, ограничивающими перспективы ее осуществления, важным представляется анализ «коридора возможностей» для изменений политической системы современной России, что включает в себя такие проблемы, как поиск общенационального консенсуса в отношении стратегии дальнейшего развития страны, эволюция политических институтов, взаимодействие между властью и обществом в новых условиях. Не менее значимым является и выяснение обратного влияния политической сферы на определение особенностей российской модернизации.

Противоречия  стабилизационного периода

Нынешний период российской истории часто оценивают как  постреволюционную стабилизацию. Нередко его сравнивают и с термидором. И действительно, если рассматривать 1990-е годы как масштабную социальную и политическую революцию, радикально изменившую всю систему властных отношений и отношений собственности в стране, мы найдем немало аргументов в пользу подобных мнений.

Революционные эпохи, как  известно, сопровождаются либо разрушением, либо сильным ослаблением государства, как это было в России 1990-х годов. Стабилизационные периоды характеризуются восстановлением и укреплением государства, что и наблюдается в России в начале XXI века. Началось строительство вертикали президентской власти, государство стало играть значительно более самостоятельную и активную роль во взаимоотношениях с крупным бизнесом, постепенно ограничивая его влияние на процесс принятия политических решений, региональные элиты в своей деятельности лишились возможности выходить за рамки самостоятельности, определенной федеральным законодательством.

Для революционных эпох также характерны кардинальное обновление и расколы элит, тогда как в постреволюционные периоды, напротив, начинается их консолидация. Начало 1990-х годов в России было ознаменовано заменой прежней позднесоветской элиты на новую. В дальнейшем политическое развитие страны протекало под сильным влиянием острой борьбы за власть и доступ к ресурсам, которую вели между собой различные группы и кланы этой элиты. В период первого президентства Путина процессы в верхах приняли противоположную направленность. Элиты стали консолидироваться вокруг президента. Те же, кто пытался сохранить прежнее состояние фрагментированности и конфликтности в элитной среде, в конечном счете были выдавлены из нее и оказались вынужденными эмигрировать.

Революции, как правило, редко реализуют те программы  изменений, которые громогласно  провозглашаются ими. Напротив, эти программы с наибольшим успехом реализуются на практике в постреволюционные периоды. Именно эти тенденции были характерны для политического развития России в последние 10—12 лет. Многочисленные проекты социально-экономических и политических реформ, заявленные в революционные 1990-е годы, в силу различных причин — в первую очередь, общей нестабильности и наличия влиятельной оппозиции — так и не были претворены в жизнь. Зато в период стабилизации законопроекты, предполагающие наиболее сложные и болезненные преобразования, рассмотрение которых ранее бесконечно откладывалось, предлагались исполнительной властью и одобрялись парламентом без сколько-нибудь серьезного сопротивления.

Приведенные сравнения  описывают, главным образом, внешнюю сторону постреволюционного развития. И, как видим, они вполне операциональны для характеристики места нынешнего периода в истории посткоммунистической трансформации России. Однако эти очевидные сравнения не позволяют дать четкий ответ на вопрос о природе достигнутой стабильности и ее устойчивости. В этих целях, особенно для описания социальной основы постреволюционного порядка в современной России, как уже отмечалось, нередко используется термин «термидор». Но, на наш взгляд, это не совсем корректно. Термидор создается силами, возникающими в процессе революционных изменений и по мере их реализации становящимися более консервативными, заинтересованными в прекращении революции. Общественная стабильность термидорианских порядков определяется массовостью социальной базы, ориентированной на эти цели.

Пример современной России лишь частично соответствует подобному  определению. Революционные изменения 1990-х годов, особенно масштабная приватизация государственной собственности, привели к формированию новой элиты, представленной в основном государственной бюрократией высшего и среднего звена и крупным бизнесом, тесно связанным с государством. Монополизировав доступ к ресурсам и механизмам принятия решений, эти группы в условиях резкого снижения политической активности населения уже к концу первой половины 1990-х годов создали эффективную систему защиты собственных интересов от конкуренции как по горизонтали, со стороны зарубежных корпораций, так и по вертикали, со стороны мелкого и среднего бизнеса, других неэлитных слоев внутри России. Перед приходом к власти президента Путина две проблемы являлись важными для новой элиты. Она жаждала общественной стабильности и легитимации посткоммунистических общественных порядков, которые в целом к тому времени не пользовались общественным доверием и поддержкой. Путину удалось не только стабилизировать экономическую и социально-политическую ситуацию, но и благодаря высокой популярности в общественном мнении легитимировать посткоммунистические общественные порядки, не меняя их кардинально. После решения этих проблем главным политическим ориентиром для постсоветской российской элиты становится сохранение зШиз ^ио в обществе, автоматически гарантирующего ей безраздельное доминирование в политике и экономике.

Следует отметить, что консервативные установки элит нашли широкое распространение и в средних слоях населения. Причина этого кроется в их серьезной экономической зависимости от государства и крупного капитала. Причем зависимость от государства после финансового кризиса 1998 года даже возросла. Средние слои, адаптировавшись к новым условиям существования и достигнув достаточно высокого уровня жизни, также с опасениями стали относиться к перспективам изменений, включая и дальнейшие рыночные реформы, полагая, что все это может привести к утрате нынешнего социального статуса и ухудшению материального положения. Некоторые исследователи даже сравнивают нынешнюю позицию российских средних слоев с ситуацией в Венесуэле, где консерватизм среднего класса, так же, как и в России, достигшего высокого уровня жизни благодаря экспорту нефти и не пожелавшего поступиться своими привилегиями в период экономического кризиса, стал мощным фактором, затрудняющим назревшие социально-экономические реформы².

В отличие от классического термидора другим основанием постреволюционной стабильности в современной России стали не интересы массовых слоев населения, получивших собственность или заметно улучшивших свое материальное положение, а общественные ожидания. Значительные слои населения в материальном плане ничего не выиграли от реформ. Даже по официальным данным Всемирного банка уровень бедности в России в начале XXI века составил около 30 процентов. В то же время российское общество в 1990-е годы истратило огромные психологические, интеллектуальные и физические ресурсы на адаптацию к жизни в новых условиях. Уже во второй половине минувшего десятилетия в общественных настроениях отчетливо ощущалась усталость от перемен, стремление к стабильности, покою и порядку. Массовые слои населения, хотя и научились выживать в условиях посткоммунистической России, тем не менее признавали их несправедливыми и неэффективными. Так, по данным социологической службы Ю. Левады, в январе 2004 года 58 процентов опрошенных высказали мнение, что они приспособились к новым условиям жизни, но при этом примерно 2/3 в целом негативно расценивали социально-экономическую ситуацию в стране³. Эти особенности и обусловили своеобразное содержание стабилизационного запроса. Его суть — в относительно низких притязаниях, в стремлении к плавному, постепенному улучшению повседневной жизни, которое сопровождалось бы установлением стабильности и порядка в обществе. Иными словами, основной массе россиян хотелось бы острожных позитивных изменений, которые не были бы связаны с рисками новых социальных и политических издержек. Политика первого президентства Путина с ее предсказуемостью, осторожностью в плане реализации социально-экономических перемен, четкой ориентацией на достижение и поддержание общественной стабильности точно соответствовала этому запросу.

Таким образом, у постреволюционной  стабильности в современной России оказались два разных по природе  основания — стратегические и  осознанные интересы новой элиты, с одной стороны, и общественные ожидания, не подкрепленные материальными интересами на массовом уровне, — с другой. Очевидно, что ожидания по своей природе не являются устойчивым фактором. В зависимости от различных причин они подвержены существенным колебаниям, в том числе не исключающим переход от установок на стабильность к ориентации на перемены. Следовательно, и сама подобная стабильность не является устойчивой; различные внутренние или внешние по отношению к политической системе влияния, способные привести к серьезным изменениям в общественных настроениях (появление негативных социально-экономических тенденций, не соответствующих ожиданиям, техногенные катастрофы, повышение террористической активности) могут в короткие сроки подорвать ее.

Нынешняя стабильность и особенности модернизации

Для характеристики элит и примыкающих к ним социальных групп, заинтересованных в сохранении status guo, уместно использовать понятие «трансфер-классы», выработанное в современной польской социологии. Оно используется для обозначения слоев, возникших в ходе межсистемной трансформации социалистического общества и заинтересованных не в построении общества, основанного на свободной рыночной экономике и политической демократии, а в том, чтобы переходное по своей природе состояние трансформации продолжалось как можно дольше. Но если в странах Центральной и Восточной Европы под воздействием их интеграции в евро-атлантические структуры, ознаменовавшей завершение трансформации, влияние трансфер-классов на политику постепенно ослабевает, то в России, как, впрочем, и в большинстве других постсоветских государств, оно остается по-прежнему определяющим и после того, как возможности реставрации прежних общественных порядков к концу 1990-х годов оказались полностью исчерпанными. Это позволяет предположить, что российская трансформация, по-видимому, обречена на то, чтобы пройти еще через несколько стадий перед тем, как ее цели будут достигнуты.

Ориентация на зЪаШз ^ио неизбежно  порождает стремление к ограничению конкуренции в различных сферах — в экономике, политике, в массовых коммуникациях — и способствует закреплению доминирования неформальных («договорных») отношений над правовыми, функционирование которых должно гарантироваться законами и государством. Из этого утверждения вытекают, по крайней мере, два важных вывода, затрагивающих перспективы политического развития нашей страны в ближайшие годы.

Первый касается влияния стратегических интересов российской элиты и примыкающих к ней слоев на перспективы российской модернизации. Очевидно, что элита заинтересована лишь в частичной модернизации и готова осуществлять изменения только в той мере и последовательности, в какой это не затрагивает ее доминирующего положения в обществе. Отсюда стремление подходить к любым экономическим реформам с позиции финансовой выгоды, не задумываясь над социальными последствиями предлагаемых преобразований⁴.

В политической сфере стремление к  ограничению конкуренции находит выражение в системе «управляемой демократии», постепенно складывавшейся в России. Среди специалистов существуют расхождения по поводу определения сути этой системы, нередко подвергается сомнению и корректность самого термина. Вместо него используют также термины «контролируемая», «ограниченная», «нелиберальная» демократия. Не вдаваясь в ведущиеся споры, отметим лишь важную отличительную черту этой системы. Ее важнейшим критерием является сокращение количества и ослабление любых политических акторов, в той или иной степени независимых от государства. В российском случае речь идет о политических партиях, промышленно-финансовых группах (олигархических кланах), губернаторах. На протяжении последних лет их влияние на федеральную политику, механизмы принятия решений неуклонно сокращалось. В ходе первого этапа федеративной реформы (2000—2002 годы) от участия в выработке федеральной политики были отстранены губернаторы. После достижения неформальных договоренностей между президентской властью и «олигархами» существенно снизилось влияние крупного капитала на процесс принятия решений в обмен на обещание власти не поднимать вопроса о пересмотре итогов приватизации. Думские выборы декабря 2003 года привели к тому, что партии, опиравшиеся на гражданские инициативы снизу (КПРФ, «Яблоко» и СПС), утратили сколько-нибудь заметное влияние. Ввиду устойчивости стратегических интересов российской элиты можно предположить, что тенденция к сохранению этой системы окажется весьма устойчивой и в ближайшие годы.