Обеспечение безопасности границ России

 Упрощенный режим  пересечения границы помимо Польши  действует также между Россией  и Норвегией. Как уже писал  EUROMAG, с конца мая жители приграничной зоны (до 30 км) по обе стороны границы могут пересекать ее по спецразрешениям.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2. Политические  взаимоотношение между странами  России и Финляндии

Ряд событий, произошедших с начала 2000-х годов и связанных  с Польшей — принятие в Евросоюз, безоговорочная поддержка ее руководством американо-британской компании в Ираке с посылкой собственных войск в выделенную «оккупационную зону», периодические «пикировки» с Германией — демонстрируют новое «политическое лицо» и геополитическую стратегию страны.

В этом же ряду располагается сделанное  в апреле 2008 года (и вскоре дезавуированное) заявление президента Польши Леха Качиньского  о том, что Польша предпримет все  необходимое для давления на Россию, Германию и Францию по вопросу  о вступлении Украины и Грузии в НАТО — как проявление ориентации на США в рамках общеевропейских амбиций. Последовавшее в конце заявление Качиньского о неприемлемости для Польши «Лиссабонского договора» также, на наш взгляд, подтверждает наличие у нее и собственного взгляда на евроинтеграцию.

Наконец, одним из ключевых событий 2008 года, демонстрирующих характер геополитического позиционирования Польши, стало подписание договора с США  о размещении на польской территории элементов ПРО, сопровождавшееся заявлением о том, что США способны и далее «выстраивать свою позицию как сильнейшая держава мира». В итоге «ракетный щит» и дальнейшая военная интеграция с США (равно, как и партнерство с Великобританией и Францией) рассматриваются как краеугольный камень системы государственной безопасности Польши, гарантия ее суверенитета и независимость[8, c.768].

Стремящейся интегрироваться в  европейские структуры России невозможно не принимать во внимание позиции Польши, что все последние свои достижения немалая часть польского политического истеблишмента склонна рассматривать как «торжество над чуждой Европе Москвой» и определенный реванш. В отношении Германии польские подходы и стереотипы, вырабатывавшиеся в течение нескольких последних веков и отразившие драматический опыт политической истории ХХ века, пока не претерпели достаточно глубоких изменений, отражающих современные реалии общеевропейского процесса. Несмотря на звучащие заявления польских дипломатов о понимании значимости «хороших и стабильных польско-германских отношений для успешного развития ЕС», подобные отношения должным образом пока не выстраиваются. Ибо современная польская политика во многом остается производной от традиционных идеологем и подходов, не подвергшихся до сегодняшнего дня сколько-нибудь существенной ревизии.[12, c.283]

Можно выделить ряд характерных  черт польской внешнеполитической стратегии, воспроизводившихся на протяжении веков.

1) Представление о  наличии у Польши религиозной  миссии, связанной с защитой ценностей  католицизма, способствовавшее на  протяжении многих веков созданию, сохранению и консолидации польской нации и одновременно затруднявшее выработку реалистической линии во внешней политике.

2) Активное утверждение  Польшей своей европейской миссии  при нередком отсутствии последовательного  стремления соответствовать европейским стандартам без принятия на себя доли ответственности за общеевропейские проблемы, что осложняло положение страны в общеевропейском процессе.

3) Масштабные геополитические проекты  Польши, предполагавшие экспансию  на Восток (до Днепра и Черного моря) и активное противостояние на Западе (Пруссии и далее Германии), зачастую не подкрепленные должным уровнем политического, экономического и военного потенциала — что создавало внешнеполитическое напряжение и угрозу для польской государственности;

 

4) Самоидентификация Польши как  «последнего европейского форпоста»,  нередко мешавшее ей поддерживать  полноценный и конструктивный  диалог с Россией, и стремление  к сдерживанию германского «натиска»  на Восток, затруднявшее и без  того непростые отношения с западным соседом (См.: Соловьев С. М. История падения Польши. М., 2003.)

Определенные изменения геополитических  ориентиров польской элиты все же происходили. Находившиеся в оппозиции  к режиму Пилсудского национал-демократы  в условиях нарастающего давления Германии после 1933 года видели гарантии безопасности Польши в союзе с Францией, Чехословакией и, с определенными оговорками, сталинским СССР. Однако в условиях, когда монопольным правом на формирование внешней политики обладал Пилсудский, сохранявший приверженность многовековой «ягеллонской идее», враждебность официального курса Польши в отношении СССР была предопределена.

Однако особенно значительным вес  «исторического прошлого» оказался для отношений между Россией  и Польшей. Варшава как официальном, так и на неофициальном уровне, все более невротически реагирует на обнаруженный ею призрак «имперского возрождения России». Еще большую настороженность вызывают любые разговоры о «стратегическом партнерстве» между Москвой и Берлином. Что неудивительно, ибо польская независимость — достаточно юный политический феномен, уязвимость которого явно ощутима. В этом отношении ее «естественными» союзниками оказываются восточно-европейские чены НАТО, страны Прибалтики, а также Украина в лице ее правящей элиты.

С начала 2000-х годов вместе с  растущей настороженностью в отношении  Германии и России, в польском общественном мнении крепло упорное убеждение, что  с русскими сотрудничают только европейские  «левые». В связи с этим большие  надежды возлагались на Ангелу Меркель, которая, в силу своего восточно-немецкого происхождения, должна была разорвать экономические соглашения с Путиным. Будучи прагматиком, Меркель, однако, дальше заявлений об озабоченности ситуацией в Чечне не пошла, что вызвало неудовольствие целого ряда политиков в Варшаве.

Стремление Германии руководствоваться  в отношениях с Россией принципами экономического прагматизма, рассмотрение ряда существующих политических и правовых проблем как «внутреннего дела России»  воспринимается многими в Варшаве  как проявление политической наивности либо цинизма[14, c. 91].

Однако едва ли не ключевым событием для польского политикума стала  тема строительства газопровода  по дну Балтийского моря в рамках проекта «Северный поток».

Новость о подписании договора, моментально прозванного «пактом Путин-Шрёдер», вызвала бурю в прессе и раздраженную реакцию руководства страны. Ибо потеря возможного влияния на поставки сырья в Европу воспринимается в Польше болезненно, поскольку ставит под сомнение роль Польши как «первой стены» Европы. Вместо торга с «первой стеной» русские пошли договариваться непосредственно с Германией. В итоге сам проект сравнивается частью польских элит с «новым изданием «пакта Риббентропа-Молотова» (как заявил нынешний министр иностранных дел Польши Радек Сикорский).

Польские элиты, надеявшиеся  определять европейскую политику на Востоке, после подписания этого договора начали активный «торг» с Брюсселем и Вашингтоном. Премьер-министр Польши Казимир Марцинкевич выступил в Давосе с планом создания «Энергетического НАТО» («Пакт мушкетёров») — организации в духе «Соглашения по углю и стали». Предполагалось, что эта организация должна управлять поставками газа на территории стран-членов, координировать и финан-сировать постройку газопроводов и заниматься диверсификацией поставок энерго-носителей. В ее состав также предлагается включить также Украину и Грузию.

Одновременно с этим возобновились дискуссии по поводу планов достройки нефтепровода Одесса — Броды — Плоцк — Гданьск  и снабжения Польши каспийской нефтью. Согласно этому плану, необходимо достроить  участок Броды — Плоцк и найти потребителей, согласных платить лишние деньги за «энергетическую безопастность». Экономическая состоятельность данного мероприятия сомнительна, и процесс создания «Энергетического НАТО» не вышел пока за рамки заключения «Соглашения о намерениях» на Пражском саммите в мае 2009 года[11, c.462].

Польским элитам тяжело смириться со своим политическим поражением и возможностью значительной утраты влияния. Главным опасением  является энергетический «шантаж» самой  Польши. Также пугает перспектива  утраты влияния на Украине, которая может пострадать от постройки газопровода значительно сильнее, чем Польша — тревожный симптом для польской элиты, мечтающей об увеличении международного «веса» через покровительство восточным соседям. Газопровод ставит крест на многих внешнеполитических проектах Польши, в которых она пыталась найти выход из своих экономических проблем. Выход из положения Польша, скорее всего, попытается найти в усилении сотрудничества с Северной Америкой — например, послать войска в Иран в случае вторжения. Однако масштабы американской помощи Варшаве остаются весьма ограниченными, как и «поле маневра» для польской элиты.

Последнее означает неизбежное подчинение Польши требованиям Realpolitik, что побуждает Варшаву к поиску реалистического компромисса с Берлином и Москвой. Однако польские элиты не спешили проявить готовность к подобной перемене «точки зрения». И определенный шанс на возвращение к «политическому мессианизму» и роли «бастиона Запада» дал им российско-грузинский конфликт в Южной Осетии, продемонстрировавший, в свою очередь, серьезные расхождения позиций Германии и Польши в отношении России.

 

В условиях неопределенности общих позиций и раскола во мнениях среди правящих элит «Старой  Европы» в свете российско-грузин-ского  военного конфликта Польша вместе со странами Прибалтики и Восточной Европы, а также в связке с Украиной (в лице президента В. Ющенко) сформировали своеобразный «антироссийский фронт», поставивший своей целью добиться показательного наказания для «империалистической России» посредством «отрыва» ее от стран Западной Европы с последующей изоляцией.

Именно Польша и ее единомышленники, публично обвинив  Россию в «агрессии против суверенной Грузии, добились проведения 1 сентября 2008 года «чрезвычайного саммита» ЕС, требуя жестких санкций в отношении Москвы. Однако руководство стран «Старой Европы» не поддалось призывам радикалов, приняв относительно мягкую для того момента резолюцию, содержащую осуждение Москвы за «непропорциональное применение силы», но все же не определявшую ее как «агрессора».

Таким образом, попытка  Польши и ряда связанных с ней  общими «геополитическими интересами»  бывших стран «Восточного блока» и советских республик выступить  в роли инициатора создания новой  версии «железного занавеса» не удалась. Но была весьма характерной и показательной.

В силу всего сказанного выше неслучайно место, которое уделяется  Польше в современных российских геополитических исследованиях. Авторы последних, стремясь сформулировать общую  российскую стратегию во взаимоотношениях Европой, обращаются к традиционному наследию российской геополитики, и, прежде всего, к евразийскому учению.

В радикальном ключе  трактует «евразийскую миссию» России известный российский неоконсервативный  философ и геополитик Александр  Дугин. Согласно ему, «Россия» — геополитический феномен, являющий себя как heartland, «географическая ось истории», Евразия или «Суша».

 

Согласно Дугину, Западная Европа — это rimland Евразии, законченное  и исторически идентифицируемое пространство. В отношении самой  России как heartland'а Запад в целом представляет собой главного планетарного противника, приняв на себя функцию талассократии и связав свою историческую судьбу с морем. Польша как часть западного rimland`a России входит в этот враждебный России «пояс».

Каковы же, по мнению Дугина, задачи России в отношении heartland в целом и Польши в частности? По его мнению, Евразия однозначно заинтересована в том, чтобы вывести Европу из-под контроля «атлантизма» и США.

Ибо дружественная Европа как стратегический союзник России может возникнуть только в том случае, если она будет единой. Поэтому Москва должна максимально способствовать европейскому объединению, поддерживая центрально-европейские государства, содержащие в себе мощный антиатлантиский потенциал, и, в первую очередь, Германию. Альянс Германии с Францией, ось Париж-Берлин, является, по мнению Дугина, тем самым «позвоночником», вокруг которого логичнее всего строить тело Новой Европы, которая сможет решить большинство технологических проблем России и Азии в обмен на ресурсы и стратегическое военное партнерство.

В рамках сценария этой борьбы, по Дугину, Польша изначально проявляет  себя как часть антлантистско-антироссийского  «санитарного кордона», разрывающего стратегический союз России с Германией. Речь идет о появлении «геополитической полосы» между Балтикой и Черным морем, состоящей из государств, не могущих полноценно интегрироваться в Европу, но усиленно отталкивающихся от Москвы и Евразии. Претенденты на участие в новом «санитарном кордоне» — прибалтийские народы (литовцы, латыши, эстонцы), Польша, Украина (особенно Западная униато-католическая), Венгрия, Румыния (также под влиянием униатов), Чехия и Словакия.

Задача России в этой ситуации, по Дугину — не допустить  объединения из подобных Польше «псевдогосударств». И главное средство такого «недопущения»— территориальный передел восточно-европейских государств, интегрируемых в крупные геополитические блоки (некоторый условный аналог знаменитого Grossraum).