Разговорная речь французского языка

Б. Той же субъективностью  непосредственной живой мысли объясняется  и «конкретность» разговорного языка. Рядовому носителю языка чужда абстракция, и если по трезвому размышлению он еще может выразить свою мысль в абстрактной форме, то в спонтанной речи он инстинктивно избегает всякой отвлеченности; напряжение мысли, которого требует от говорящего всякий психический акт, уводящий сознание от чувственного мира, несовместимо с необходимостью быстро сформулировать высказывание. Кроме того, абстрактное выражение потребовало бы такого же усилия со стороны слушающего и тем самым воздвигло бы препятствия непосредственному взаимопониманию; поэтому говорящий, инстинктивно избегая таких препятствий, избегает и той формы речи, которая могла бы их породить.

В. Наконец, разговорный язык всегда в большей или меньшей степени эмоционален. Выше мы попытались доказать, что ни одна мысль, имеющая отношение к повседневной жизни, не может быть целиком объективной и логической; но, с другой стороны, всякая субъективная мысль, которая ни в малейшей степени не окрашена чувством или эмоцией, целиком принадлежит рассудку и не может быть выражена спонтанной речью. Конечно, конкретные носители языка могут очень существенно отличаться друг от друга по степени эмоциональности или рассудочности своей натуры, однако и в этом вопросе проявляется коллективный характер интересующих нас тенденций: жизненная необходимость быстрой и полной передачи мысли ведет к уравниванию индивидуальных особенностей; говоря о вещах, относящихся к повседневной жизни и стоящих вне сферы чистого мышления, даже самый логически мыслящий человек вынужден пользоваться общераспространенными средствами, отвечающими психологии среднего носителя языка, потому что инстинктивно он чувствует, что эти средства наиболее действенны; в частности он чувствует, что аффективная речь — это лучший способ внушить свою мысль собеседнику.

Эти соображения логически  приводят нас к вопросу о влиянии  лиц, посторонних говорящему, на спонтанную речь: каким образом эти лица влияют на формирование индивидуального выражения мысли?

То, что на индивидуальную речь влияют различные обстоятельства, внешние по отношению к говорящему, не подлежит никакому сомнению, и именно поэтому язык представляет собой  в первую очередь общественное явление, несмотря на житейский и в значительной степени личный характер большинства  предметов высказывания. Однако раскрыть в нескольких словах природу и  сущность этого влияния очень  трудно, потому что соображения, которые можно привести по этому поводу, покажутся или слишком простыми, или слишком сложными.

А. Так, справедливо будет  указать в числе других факторов на необходимость донести до собеседника  свою мысль. Каждый прекрасно понимает, что он пользуется речью не для  того, чтобы говорить с самим собой  и не только ради самого себя; но, с  другой стороны, донести до собеседника  свою мысль не так-то просто. Прежде всего восприятие мысли в разговорном языке должно быть быстрым, мгновенным, иначе оно вообще не состоится или окажется бесполезным. Но это еще не все: в реальной повседневной жизни донести до собеседника свою мысль значит еще и другое; тут речь идет не только о чисто логическом, объективном понимании, какого требует, например, доказательство геометрической теоремы; конечно, такое позитивное понимание необходимо и для самых обычных, даже банальных идей, и то, что оно совершается,— это величайшее чудо, поскольку понимание должно быть мгновенным, иначе оно Окажется бесплодным; однако главное не в этом: всякий подлинный разговор — это схватка; это не борьба двух умов — соперниками выступают две личности в целом: одно «я» стремится восторжествовать над другим. Даже в самой невинной и самой мирной беседе всегда затрагиваются жизненные интересы собеседников, потому что каждый из них всегда вкладывает в нее что-то личное, будь то реальная заинтересованность, осознанное желание или чистый инстинкт, неосознанный импульс, неопределенное чувство; рискуя навлечь на себя упреки в преувеличении, мы скажем, что во всяком спонтанном выражении мысли так или иначе проявляется инстинкт самосохранения. Стоит лишь немного понаблюдать над фактами, чтобы убедиться в одном: говорящий почти всегда стремится донести до слушателя и навязать ему не столько логическое содержание мысли, сколько ее субъективную сторону, и это даже тогда, когда речь вовсе не идет о каких-нибудь реальных интересах, а самому говорящему его мысль представляется вполне объективной.

Итак, обмен мыслями (мы не говорим идеями) — это борьба; но раз есть борьба, следовательно, есть препятствия, которые необходимо преодолеть. Эти препятствия значительны  и возникают с каждым произносимым словом; однако, поскольку они психологического порядка и благодаря повседневной речевой практике не осознаются говорящим, их подлинный характер обычно ускользает от наблюдения. Чаще всего говорящий  оказывается жертвой своеобразной иллюзии: он представляет себе эти препятствия  в смутно символическом облике, персонифицирует  их и относит на счет слушающего, хотя многие из них кроются в нем  самом или в характере того, что он хочет сказать. Еще более иллюзорным является инстинктивно возникающее убеждение, что собеседнику свойственны все основные черты среднего психологического склада; хотя люди обычно не отдают себе отчета в том, что судят о других столь упрощенно, сама тенденция от этого не перестает действовать и особенно ярко сказывается в следующем весьма любопытном явлении: все мы используем в своей речи языковые средства, порожденные психическим складом среднего человека.

Б. Однако представление говорящего о других лицах играет не только эту роль в речевом оформлении мысли. До сих пор мы предполагали, что субъективное начало преобладает в выражении и стремится вытеснить из него все остальные элементы; а то, что чуждо личности говорящего, инстинктивно рисуется ему как препятствия, которые нужно преодолеть, чтобы его «я» предстало перед собеседником во всем блеске и своеобразии. Однако может случиться также, что в сознании говорящего возникнет представление о каком-то другом лице или других лицах с присущими ему или им социальными признаками, и это оказывает на характер речи совершенно особое влияние. Читатель знает, что мы имеем в виду: во-первых, у говорящего возникает более или менее четкое ощущение, что собеседник принадлежит к определенной среде (чаще всего в том весьма широком и весьма упрощенном значении этого слова; в связи с этим субъект инстинктивно пытается установить, какого рода отношения могли бы сложиться между ним и собеседником и, следовательно, какая форма речи могла бы соответствовать характеру этих отношений,— последнее зависит от того, принадлежат ли собеседники к одной и той же среде или к разным общественным кругам. Бессознательный учет всех этих обстоятельств определяет степень непринужденности или, наоборот, скованности речи со стороны говорящего.

Преобладание субъективного  начала, преобладание представления  о других лицах — таковы два  полюса, между которыми колеблется разговорная речь; к этим двум основным тенденциям сводятся все разнообразные  и частично противоположные факторы, влияние которых мы обнаруживаем в спонтанной речевой деятельности. Задача анализа — выявить те и  другие; их взаимодействие проявляется  как своеобразная борьба за преобладание и в этом смысле разговорный язык довольно верно отражает реальную жизнь.

Рассматривая эти факторы с точки зрения экспрессивной системы, мы приходим к выводу, что именно они обусловливают тот общий «разговорный» тон, с которым мы сразу же сталкиваемся в любой непосредственной беседе. Однако эти экспрессивные свойства, непосредственно вытекающие из только что описанных психологических и социальных тенденций, не следует смешивать с экспрессивными средствами, при помощи которых они выражаются в языке; мы знаем, что выразительные средства отнюдь не связаны непременными причинно-следственными связями с типами экспрессии, которые они призваны воплощать в речи.

Стилистическая дифференциация французской разговорной речи затруднена тем, что здесь границы стилей часто весьма расплывчаты. Это наглядно проявляется в том, что целый  ряд слов, помеченных во Французско-русском  словаре К.А. Ганшиной как арготические, например du fric, du bidon, marrant, могут быть отнесены к просторечию и даже к разговорно-фамильярному стилю.

В определенной мере стилистическая дифференциация разговорной речи отражает поведение человека в обществе, его  стремление приспособиться к общественной среде и обстановке: «В обычной  жизни адвокат иначе говорит, когда защищает на суде преступника; иначе, когда заказывает обед, и совсем иначе, когда он рассказывает в приятельской компании веселый анекдот. Приспособление появляется у него само собой, помимо его воли». ³ По наблюдениям О. Соважо, разговорная речь французов постоянно изменяет свои стилистические характеристики: в одних случаях, она довольно близка к норме ( rigoler вместо rire, bouquin вместо livre ), в других – к арго.⁴

Особенности выражения  экспрессии во французской разговорно – фамильярной речи.

Разговорный язык избегает абстракции. Если человеческий ум в  своей повседневной деятельности, мгновенно  рождая мысль, редко поднимается  до подлинной абстракции; если, с  другой стороны, абстракция является малоэффективным  средством для достижения взаимопонимания, то вполне естественно, что разговорный  язык отвечает этой психологической  тенденции определенными чертами  своей выразительной системы. Действительно, разговорному языку почти не свойственна отвлеченность. Для того чтобы выразить отвлеченные идеи, он постоянно изыскивает какие-то точки соприкосновения с чувственным миром, прибегает к сравнениям и образам, хотя и не таким, какие характерны для художественной литературы, — там они почти всегда осознаны, обдуманы ( даже если они, казалось бы, целиком порождены вдохновением ), развернуты — одним словом, искусственно созданы; а среднему носителю языка чуждо сознательное творчество как в литературе, так и в языке. Подобно тому как нельзя назвать ни одной народной песни, которую бы действительно создал народ, точно так же невозможно найти ни одной сознательно сочиненной обдуманной и развернутой метафоры, действительно принадлежащей языку широких масс. С другой стороны, как только такие метафоры становятся всеобщим достоянием, они немедленно теряют свой первоначальный характер, оказываются скомканными, усеченными, уподобляясь тем самым обычным образам разговорной речи. Последним свойственна краткость, собранность, броскость; они заимствуются обычно из тех областей чувственного мира, которые непосредственно близки говорящему; в основе их лежат поверхностные, общие и часто неточные наблюдения; такие образы действуют на чувства не в меньшей, если не в большей степени, чем на воображение; мы относим их к аффективному типу. Так, в разговорном языке можно сказать èchauffer les oreilles букв, «нагреть уши» в смысле «рассердить» и fermer le bec à qn «заткнуть глотку» — букв, «закрыть клюв» в значении «заставить замолчать»; говорят также, не понимая как следует смысла этих метафор: avoir la tête près du bonnet «быть вспыльчивым» — букв, «иметь голову под самым колпаком», prendre ses jambs à son cou  «задать стрекача» — букв, «заложить ноги за шею», payer rubis sur l`ongle  «заплатить все до копейки» — букв, «заплатить так, что последняя капля останется на ногте», и т.д. и т.п. Обычно такие выражения называют «фамильярными»; мы, однако, знаем и в дальнейшем еще раз убедимся, что это не внутреннее присущее им свойство, а социальная окраска, обусловленная тем, что эти обороты вызывают у слушающего представление об определенной среде.

Что же касается выражения субъективных и аффективных элементов мысли, то вполне естественно, что разговорный язык, так же как и мысль, отражающая реальную повседневную жизнь, носит субъективный и аффективный характер. В самом деле, ведь эти качества по существу неотделимы друг от друга, и, таким образом, мы можем сказать, что фамильярная речь представляет собой, если можно так выразиться, субъективный и аффективный аспект общего языка, рассматривая последний как совокупность фактов устной речи, отражающих реальную повседневную жизнь абсолютно безлично, с нулевой экспрессией. Наиболее ярким проявлением аффективного характера разговорного языка является постоянное использование косвенных выразительных средств; пристрастие разговорного языка к этого рода средствам объясняется тем, что прямые средства (то есть слова и словосочетания) слишком насыщены логическими элементами и поэтому не могут вполне удовлетворять потребностям выражения индивидуальных чувств. Косвенные средства настолько типичны для разговорной речи, что только здесь их можно успешно наблюдать в естественной функции; все, что дает нам в этом отношении письменный язык, в особенности художественная речь, — не более чем подделка и подражание. Приведем небольшую серию примеров, на которых можно убедиться в этой особенности разговорного языка; все косвенные средства, употребленные в этих фразах, общепонятны и общеупотребительны; это лишний раз доказывает, что даже самая интимная и самая эмоционально окрашенная мысль выражается при помощи средств общедоступного языка, а не прибегает к сугубо индивидуальным формам речи.

Предположим, что в обычном  разговоре кто-нибудь скажет с максимально  неэкспрессивной интонацией: Paul est très bon «Поль очень добрый»; хотя мы знаем Поля и сами восхищаемся его добротой, эта фраза нас только удивит и нисколько не взволнует. Почему? Потому что она не похожа на «настоящую» разговорную; мы настолько привыкли, что чувства примешиваются абсолютно ко всему, что мы слышим вокруг, и настолько хорошо знаем средства их речевого выражения, что удивляемся отсутствию всякого следа эмоции во фразе. Мы были бы больше удовлетворены, если бы та же фраза была произнесена с аффективной интонацией (например, с ударением на très), то есть если бы она сопровождалась косвенным экспрессивным средством, выражающим восхищение или признательность, короче говоря,— индивидуальную оценку, личное впечатление. Однако эмоциональное наполнение мысли может быть передано не только при помощи интонации: нередко к логическому скелету фразы добавляются «восклицательные слова»: Oh, oui! Paul est très bon! «О, да! Поль очень добрый!»; такую же роль могут сыграть некоторые средства аффективного синтаксиса: Que Paul est bon! «Какой Поль добрый!»; возможен и эллипсис: Paul est d`une bonté! «Поль такой добрый!» или Ce bon Paul! - «Добрый Поль!»; наконец, под влиянием эмоционального порыва может измениться конструкция фразы — получится так называемая «дислокация»: Il est si bon, ce Paul! «Он такой добрый, этот Поль!». Незачем перечислять здесь все возможные экспрессивные варианты, порождаемые вторжением чувства; нам важно было отметить два момента: во-первых, основу всех приведенных вариантов составляют косвенные выразительные средства и, во-вторых, все эти варианты, несмотря на глубоко личный характер выражаемой мысли, лишены каких-либо черт индивидуальной речевой манеры и принадлежат к общенародному языку.