Древняя Греция: период эллинизма. Политическое учение стоиков

Добродетель определялась стоиками как «некое совершенство всякого существа» и как «  возникшее благодаря разуму некое  расположение и силу ведущего начала души». Всякий человек от природы имеет предрасположенность к добродетели или, как выражается Цицерон, «врожденные смена добродетелей». Итак, добродетель врождена нам и существует от природы, тогда как порок и зло могут прийти только извне и представляют собой извращение природы.

Основными добродетелями, как уже говорилось,стоики считали  разумение, справедливость, благоразумие и мужество. В определенном смысле справедливость, благоразумие и мужество были разновидностями разумения. Так, Зенон определял справедливость как разумение в делах распределения, благоразумие как разумение относительно предметов выбора,  мужество как разумение в том, что нужно переносить. Но он все же не считал, что разумение есть единственная добродетель, а о прочих не должно быть и речи, как будет думать Аристон Хиосский. Добродетели не отделимы друг от друга, а тот,  кто имеет хотя бы одну добродетель, будем иметь их все. Добродетель нельзя утратить в нормальном состоянии рассудка, однако при тяжелых психических расстройствах вместе с разумом утрачивается и добродетель.

Нравственное  действие оценивалось стоиками не по его результату, но по внутреннему  настрою того, кто его совершает. Деяние, которое могло бы со стороны  показаться ужасным и невозможным, с точки зрения намерения может быть добродетельным и разумным.

К важным достижениям  этической доктрины стоицизма можно  отнести разработку стоиками учения о страстях. Страсть определялись Зеноном как «неразумное и  противоестественное движение души, или влечение, переходящее меру». Однако другой видный стоик, Хрисипп, определял страсти как ложные и суждения наше разумной части. По стоикам, существует четыре главных рода страстей: печаль, страх, вожделение, удовольствие. «Печаль — это неразумное сжатие, или недавнее мнение о присутствии зла, из-за которого, как кажется, происходит сжатие. Страх — это неразумное уклонение, или бегство от кажущегося ужасным. Вожделение — это неразумное стремление, или преследование кажущегося благом. Удовольствие — это неразумное воспарение, или недавнее мнение о присутствии блага, из-за которого, как кажется, происходит воспарение». Из этим определений видно, что страсть, во-первых, является неразумной, противоречащей разуму, во-вторых, страсти связаны с кажущимися, а не с действительными. Страсти не могут быть, по стоикам, умеряемы, они должны быть полностью устранены. В этом отличие стоиков от Аристотеля. Уничтожение страстей является делом философии. Цицерон так говорит об этом: «Вот что делает философия. Она лечит души, устраняет пустые тревоги, освобождает от вожделений, прогоняет страхи». Страстям стоики противопоставляли «благие претерпевания», радость, осторожность и «добрую волю», которые отличались от страстей тем, что не противоречат разуму, но согласны с ним. Сострадание и раскаяния не входили, согласно стоикам, в число «благих претерпеваний» и должны были быть отвергнуты.

Поскольку между  разумом и неразумием, между добродетелью и пороком нет ничего промежуточного, то и все люди строго делятся на два вида: мудрецов и неразумных. Даже те, кто стремится к нравственному совершенствованию, но его не достиг, должны быть зачислены в ранг неразумных и дурных. Мудрец обладает всеми добродетелями, совершает только правильные поступки, никогда не ошибается. Ему чуждо мнение, поскольку его познание основательно и твердо, и невежество. Мудрец не бесчувственен, но бесстрашен. Он может почувствовать боль и страх, но он не примет это в свою душу. Мудрец может делать все что угодно, ибо он все будет делать совершенно и согласно с природой. Он может жить в обществе, жениться, производить детей на свет, ибо все это никак не может помешать его свободе. Он свободен настолько, что может даже вкушать человеческое мясо, если это будет оправданно разумом. Только мудрец — подлинный царь, поскольку царь должен знать, что такое хорошо и что такое плохо. Только мудрец — подлинный судья ли оратор. Стоический мудрец никого не жалеет и никого не прощает, ибо это противоречит его пониманию долга. Только мудрец богат, красив и счастлив. Мудрец имеет право на свою собственную жизнь, которую он может оставить либо за отечество или друзей, либо из-за тяжелой и неизлечимой болезни. Мудрец — крайне редкое, но не невозможное явление на земле. По Сенеке, он рождается раз в пятьсот лет.

1.2. Учение о государстве и обществе.

Теорией государства и общества занимались почти все крупные стоики. Его фундаментом – так же, как и фундаментом этики – является учение о «первичной склонности». Естественное расположение, которое человек сначала испытывает к родным и близким, распространяется затем на всех людей как «братьев по природе». Смысл этого отношения передается понятием естественного «дружелюбия» или понятием «общность жизни». Она предписывается тем же не писаным законом, который есть общий источник всех императивов. В отношениях между разумными индивидуума закон проявляется как «справедливое»» или «право» - мерило справедливого и несправедливого, как в этике – блага и зла. Но справедливое является разновидностью блага в том смысле, что представляет собой наиболее «природную» основу всех добродетелей.  Поскольку и этика,  и право основаны на «природе», есть все основания говорить о едином этико-правовом императиве, который дедуцируется своеобразным способом.

Справедливость –  единственная добродетель, которая  выражает долженствование по отношению к другому индивиду, то есть реализация блага в добродетели воздаяния каждому по его природному достоинству разумного существа. Для идеально-нравственного индивида закон права и морали один, он накладывается внутренним принуждением, контролируется совестью и звучит примерно так: стремись к максимальному личному совершенству в соблюдении справедливости как принципа всякого права.

Аналитическое соединение счастья и добродетели ориентирует  императив преимущественно на его  носителя. «Правовая» часть существенно не меняет дела, но на стыке морали и права рождается любопытнейший феномен – теория «естественного права». Закон природы един для всех; по своей разумной природе все люди равны, и сама природа побуждает ценить людей. По природе никто не раб, рабство мыслимо лишь в переносном смысле,  как рабство страстям. В этих формулировках – выражении того гуманистического мироощущения, которое давно зрело в Греции, явно в комедиях Менандра и вылилось затем в знаменитое homo sum Теренция. Здесь рождалось то, что можно назвать античным гуманизмом, окончательно оформившемся в кружке Сципиона и сочинениях Цицерона. Пафос этого гуманизма – в апелляции к природе как последней объяснительной инстанции; человек так устроен – и в этом своем устройстве ценен. Ибо даже небольшой осколок всемирного логоса сохраняет достоинство лучшего, что есть в космосе.

Поскольку закон справедливости и  все механизмы совместной жизни  существуют по природе, а не по установлению, ясно, что всякое сообщество людей  – единственное следствие природной организации человека. Человек – «политическое животное по природе». Мудрец принимает закон природы и как нравственный закон. «Справедливый муж – это гражданин мира, сообразующий свои действия с требованием той природы, которая управляет всем космосом». Но недобродетельное большинство, не способное повиноваться закону из полноты нравственного убеждения, нуждается в предписаниях извне – писанных законах, которые имеют внешний характер и указывают, чего делать нельзя. Писанные законы, принимаемые по установлению, суть неизбежная дань несовершенству людей.

Кризис показал, что дискредитированные полисные идеалы уже недостаточны для  объединения людей. Требовалась  новая, гораздо более широкая  основа, отвечающая широте и универсальности  природы. Новой формой объединения людей мыслился «космополис» - всекосмическое государство богов и людей, основанное на едином законе. Идею этого государства Зенон явно заимствовал у киников (ранее сочинение Зенона «Государство», возможно, написано под влиянием одноименного сочинения Диогена). Здесь, несомненно, зафиксирован момент рождения нового политико-правового мышления. В отличие от Аристотеля, считавшего государством только объединение свободных граждан, основатели Стои считали таковым всякое объединение людей, живущих в одном месте и управляемых одним законом. Здесь же находит свое завершение учение о «первичной склонности». Государство есть как бы одна семья: первичная ячейка человеческого общежития объединена теми же самыми узами, что и разумные существа в масштабе космоса – одного большого дома разумных существ. Космополитическая идея приобретает здесь позитивное культурное значение.

Заключение.

Стоическая философия возникает в эпоху, когда греческая мысль, утомленная теоретическим умствованием, все более и более стремится к цельному догматическому миросозерцанию, которое могло бы стать на место разложившихся верований и обосновать систему рациональной этики. Такое миросозерцание являлось потребностью целого общества, целой культуры, а не тесного кружка мыслителей, замыкавшихся в стены своей школы. Греческое просвещение покоряло мир, становилось мировою политической силой - и  соответственно этому меняла свой прежний характер: она переставала быть исследованием, умозрением, и обращалась в догму. Такой характер более всего придал ей Зенон,   основатель стоической школы, и его последователи.

Задача  стоической философии состояла в том, чтобы найти прочное разумное основание для нравственной жизни. Вместе с киниками С. видели в человеческом знании лишь средство к добродетельному поведению и достижению блага; вместе с киниками они поставили себе задачу сделать человека свободным и счастливым посредством добродетели. Поэтому они определяли философию как упражнение в добродетели (греч. άσκησις αρετής). Сначала Зенон сходился с киниками в пренебрежении к теоретическим наукам - черта, которую до крайности усиливал ученик его Аристон; но впоследствии, по-видимому, сам Зенон освободился от такой односторонности, не впадая в обратную крайность другого ученика своего, Герилла, который вместе с Аристотелем признавал познание высшим благом. Наиболее отчетливо выражена основная тенденция школы у Хризиппа: полемизируя против Аристотеля, он признает, что цель философии заключается в том знании, которое ведет к истинной деятельности и тем самым составляет часть такой деятельности. По учению С., истинная деятельность невозможна без истинного, объективного знания; как и у Сократа, мудрость и добродетель признаются тождественными, и потому философия, определяемая как "упражнение в добродетели", есть вместе с тем "познание божеского и человеческого". Напрасно было бы видеть в стоицизме исключительно этическое учение; хотя нравственный интерес в нем и преобладает, его этика, столь же рационалистическая, как и другие нравственные учения греков, всецело основывается на теоретической подстройке. Рациональное философское миросозерцание само по себе имело известную нравственную цену в глазах С., и если некоторые из них любили выставлять напоказ свое презрение к чистой теории, то сравнение с киниками указывает, насколько разнятся они от этих моралистов именно в разработке теоретической философии - логики и физики - которой киники действительно не хотели знать. Истинно доброе поведение, по учению С., есть разумное поведение - а разумно то поведение, которое согласуется с природой человека и всех вещей. Чтобы согласовать свое поведение с законом вселенной, нужно познавать этот закон, познавать человека и вселенную. Отсюда по необходимости возникают логика,  исследующая вопрос о познаваемости вещей, о критерии истины, - и физика, или наука о природе. В своем стремлении к цельному, свободному от противоречий, чисто рациональному миросозерцанию С. нередко являются эклектиками по отношению к предшествовавшим учениям: они поставили себе трудную цель - примирить дуалистическую философию понятия, развившуюся после Сократа, с первоначальным монизмом ионийской физики.