Источники Кавказской войны 1817 – 1864 годах в Советской историографии

 Имам Шамиль умело  использовал заключенное перемирие  для своего усиления. В 1839 г., собрав 5-тысячный отряд, он возобновил  боевые действия, которые приняли  наиболее широкий размах. Легкая  конница горцев быстро перемещалась  в горах, широко применяла тактику  засад и внезапных нападений,  не ввязывалась в затяжные  бои и удачно уходила от  преследования. 

 Во главе своего  конного войска Шамиль совершил  ряд набегов на небольшие русские  гарнизоны и горские селения,  из «немирных» ставших «мирными».  Ответной мерой стала военная  экспедиция в горы под командованием  генерала П. X. Граббе, который в  августе 1839 г. после 80-дневной  осады овладел хорошо укрепленной  резиденцией имама – аулами  Новый и Старый Ахульго. Раненому  Шамилю с частью мюридов удалось  прорваться в Чечню, которая  стала ареной боевых действий.

 После упорных боев  с русскими войсками в районе  Гехинского леса и на реке  Валерик в июле 1840 г. войско  имама оставило предгорную часть  Чечни и укрылось в Аргунском  ущелье. Царский наместник на  Кавказе генерал Е. А. Головин  поверил, что «замирение» Чечни  состоялось. Но попытки местных  царских властей отобрать у  горцев оружие и слухи о  том, что Россия хочет превратить  свободных горцев в зависимых  крестьян, привели к восстанию  населения Малой Чечни и присунженских  аулов. Многочисленные чеченцы  с семьями стали укрываться  в лесах за рекой Сунжей  и в лесистых Черных горах. 

 Начало 40-х годов считается  своеобразной вершиной в истории  имамата Шамиля и его военных  успехов. Отряды имама не только  вновь заняли Аварию, но и большую  часть Дагестана. Территория имамата  увеличилась почти вдвое. Шамиль  жестоко покарал военной силой  те горские аулы, которые вышли  из подчинения имаму: они подверглись  погрому и были сожжены, а  их население переселилось выше  в горы.

    1.2. Проблемы завершающего этапа Кавказской войны в интерпретации правящих кругов империи (1856-1864 гг.)

 Интересным представляется  отношение к Шамилю правящих  деятелей Франции и Великобритании. Так, англичанин Дж. Каннинг летом  1854 г. писал о главе имамата  следующее: «Мне кажется, что  Шамиль – это фанатик и варвар, с которым не только нам,  но и Порте (правительству султанской  Турции. – А. Ш.), будет трудно  установить какие бы то ни  было удовлетворительные отношения.  Его наиб в Черкесии – такой  же» .

 Крымская война привела  к тому, что Отдельный Кавказский  корпус был преобразован в  армию численностью около 200 тысяч  человек. Подавляющая часть этих  войск находилась в Закавказье. С 1854 г. главнокомандующим Кавказской  армией стал боевой генерал  Н. Н. Муравьев-Карский, который  нанес туркам полное поражение.  Это окончательно развеяло надежды  Шамиля на военную помощь извне.  Понесенные им огромные потери  уже не позволяли держать под  своими знаменами большие силы.

 Окончание Крымской  войны стало началом последнего  этапа Кавказской войны. Царским  наместником и главнокомандующим  русскими кавказскими войсками  был назначен генерал-адъютант  князь А. И. Барятинский. Начальником  штаба Кавказской армии – генерал  Д. А. Милютин, будущий военный  министр России и один из  крупнейших реформаторов в ее  истории. 

 Барятинский, хорошо  знакомый с Кавказом, перешел  от оборонительных действий к  наступательным. Шамиль с оставшимися  верными ему отрядами мюридов  оказался «запертым» в Горном  Дагестане и отрезанным от  Чечни. Царский наместник, деятельно  проводя политику налаживания  мирных отношений с горскими народами, стал вскоре, по оценке современников, более популярной личностью на Северном Кавказе, чем сам имам. Русская ориентация получала все большее распространение среди горских народов. Против Шамиля и его наибов вспыхнули многочисленные вооруженные восстания, особенно в Дагестане.

 Битва за Чечню закончилась  сражением у аула Ведено –  очередной резиденции имама Шамиля. Тот, не видя возможности удержать  этот стратегически важный пункт  в горах, 1 апреля 1859 г. покинул  его с остатками войска мюридов,  понесшего в боях большие потери. Теперь у Шамиля во владении  осталась только небольшая часть  Горного Дагестана .

 Русские войска, наступавшие  со всех сторон, вскоре заняли  весь Горный Дагестан. Шамиль  с тремя наибами и 400 мюридами  укрепился в ауле Гуниб на  одноименной неприступной горе. Это было последнее убежище  имама. В середине августа Гуниб  был окружен русскими войсками  со всех сторон. Во избежание  кровопролитного штурма князь  А. И. Барятинский предложил  Шамилю сдаться на весьма приемлемых  условиях с разрешением ему  свободного выезда в священный  для мусульманского мира город  Мекку в Аравии на постоянное  местожительство. Тот ответил  категоричным отказом, после чего  начался приступ гунибских укреплений.

25 августа пехотинцы Апшеронского  полка, поднявшись по отвесным  скалам Гуниба, перекололи в рукопашной  схватке защитников завалов на  горной тропе и вышли к самому  аулу Гуниб. Теперь положение  осажденных было совершенно безнадежным.  Кавказский наместник А. И.  Барятинский вновь предлагает  Шамилю сложить оружие. Тот по  просьбе жителей аула, сыновей  и даже мюридов принял решение  о сдаче. С этого дня имамат  прекратил свое существование. 

 После падения Гуниба  и пленения имама Шамиля русский  главнокомандующий на Кавказе  князь А. И. Барятинский доносил  российскому государю: «От моря  Каспийского до Военно-Грузинской  дороги Кавказ покорен Державе Вашей. Сорок восемь пушек, все крепости и укрепления неприятельские в руках Ваших...»

26 августа, в день коронации  императора Александра II, бывшего  имама вместе с его семьей  в сопровождении почетного эскорта  отправили с Кавказа в Россию. После встречи Шамиля с российским  монархом поселили бывшего имама  в городе Калуге, в трехэтажном  особняке. Он находился там на  полном государственном обеспечении.  В Калуге Шамиль прожил 9 лет  и еще полгода в Киеве. В  присутствии многочисленных свидетелей  он принял присягу на верность  государю России и российское  подданство .

 В 1870 г. император  отпустил Шамиля под «честное  слово» помолиться в Мекку.  В Аравии тот умер в марте  1871 г. от свирепствовавшей там  эпидемии и был похоронен в  священном городе Медине, недалеко  от могилы пророка Магомеда.

 С разгромом имамата  Шамиля Кавказская война еще  не окончилась – она продолжалась  в Черкесии. Там племена самостоятельно  боролись против царских войск,  совершая частые набеги на  Кубань и на русские укрепления  на Черноморском побережье Кавказа.  Главнокомандующий князь А. И.  Барятинский в 1859-1854 гг. начал  планомерное наступление в глубь  гор. В ноябре 1859 г. наиб Мухаммед-Эмин  признал себя побежденным и  присягнул на верность России.

 В 1862 – 1864 гг. русские  войска заняли всю территорию  по северному склону Кавказского  хребта, 21 мая 1864 г. – урочище  Кбаада (Красная Поляна) – последний  очаг сопротивления черкесского  племени убыхов. Этот день и  считается официальным днем окончания  Кавказской войны, хотя фактически  военные действия продолжались  в ряде горных районов до  конца этого года. Кавказская  война завершалась при новом  царском наместнике и главнокомандующем  – великом князе Михаиле Николаевиче  Романове, который в 1863 г. сменил  заболевшего А. И. Барятинского.

 Огромными оказались  материальные и финансовые затраты  Российского государства на локальную  войну на Северном Кавказе,  которая то вспыхивала, то затухала. По официальным данным, в 40 – 50-е годы содержание войск и ведение войны на Кавказе обходилось государственной казне в 10 – 15 млн. рублей в год.

 Кавказская война оставила  глубокий след в сознании русского  и кавказских народов. Ее оценка  у современников далеко не  однозначна. Достоверно одно: клубок  кавказских противоречий не распутан  и по сей день...

Глава II. Кавказская война 1817-1864 гг. в оценке советских   историков

2.1. Историография  и источники Кавказской войны 1817 – 1864 годах

     В основе традиции, обоснованно названной «имперской», лежит утверждение о том, что присоединение Кавказа отвечало государственным интересам России, было исполнением цивилизаторской миссии на Востоке, возвращением некогда утраченных владений (Тмутараканское княжество), оказанием помощи христианам. Это направления историографии представлено П. Зубовым, Р.А. Фадеевым, Н.Ф.Дубровиным, В.А.Потто, А.Л.Зиссерманом, Н.С. Дроздовым, Н.А. Волконским, П.И. Ковалевским. Бесспорность тезиса о превосходстве западной цивилизации исключала признание противника равноправной фигурой (как это было в европейских войнах) и не предполагала основательного изучения горской военной культуры. Откровенный евроцентризм этих ученых сам по себе исключал глубокий анализ сущности конфликта, который сводил все к столкновению просвещенного начала с варварством. Небывалая длительность войны (даже если под таковой подразумевалась только борьба с Шамилем в 1834-1859 гг.) объяснялась природными условиями края, фанатизмом противника и, самое главное, неразумным отступлением в 1826 г. от победоносной стратегии «правильной осады», применявшейся А.П. Ермоловым. Критическое отношение к эпохе Николая I усилило внимание к субъективным факторам («виновными» в неудачах представили кавказских военачальников 1826-1856 гг.). В работах по истории Кавказа в описательном виде представлены проблемы адаптации русских войск к горной «нерегулярной» войне, характер действий горцев, казаков и национальной милиции, но практически во всех случаях это используется для обоснования вышеперечисленных историографических построений, осью которых служит схема «стратегической ошибки». Истории «кавказских» полков, написанные военными историками в конце XIX – начале XX вв. несли имперскую традицию «в массы», придавая ей большую устойчивость за счет закрепления ее положений в общественном сознании.

 Военно-антропологический  подход к изучению вооруженных  конфликтов вообще и Кавказской  войны в частности был затруднен  целым рядом обстоятельств. Топографическая  локализация событий военной  истории, сама специфика документов, фокусировавших внимание на передвижениях  войск, подвигала авторов к  сухому описанию походов и  битв. Каноны военной истории  ставили всех изучавших Кавказскую  войну в сложное положение:  бесчисленные мелкие стычки не  укладывались в парадигму «событийной»  традиционной военной историографии. 

 Советскому периоду  исследования Кавказской войны  дана основательная характеристика  в статье В.В. Дегоева «Проблема  Кавказской войны ХIХ века: историографические итоги» в «Сборнике Русского исторического общества» за 2000 г. Главным признаком этого этапа было то, что «…теоретические схемы и моральные оценки преобладали над системой доказательств». В 1930-1970-е гг. происходило тасование «антиколониального» и «антифеодального» акцентов, сопровождавшееся поиском классовых противоречий и искусственным «подъемом» уровня развития общественного устройства горцев, что позволяло говорить о классовой борьбе как подоплеке событий.

 Изучение Кавказа проходило  под жесточайшим идеологическим  прессом, важнейшими деталями  которого были высказывания К.Маркса  и Ф.Энгельса, которые «…в событиях  на Кавказе усматривали частный  случай проявления международного  революционного подъема против  царской России, героический пример  национально-освободительного движения, достойный всеобщего подражания».  Состояние советской историографии  Кавказской войны демонстрирует  судьба книги Н.И. Покровского  «Кавказские войны и имамат  Шамиля», завершенной в 1940 г.  и опубликованной только 60 лет  спустя. Автор, связанный идеологическими  и методологическими установками,  сумел уйти от принятых штампов,  рискнул некоторые из них поставить  под сомнение, признавал большое  значение военно-стратегического  фактора в развитии событий.  Покровский осторожно говорил  об экономических корнях российской  экспансии, не избегал упоминаний  о набегах горцев, о жестокости, проявляемой обеими сторонами,  и даже решался показать, что  ряд выступлений горцев нельзя  однозначно определять как антиколониальные  или антифеодальные¹.

 Повышенное внимание  к социальным и экономическим  вопросам автоматически отодвинуло  на задний план военно-культурный  аспект. Тезисов о бездарности  царских генералов и героизме  горцев оказывалось достаточно  для объяснения причин продолжительности  войны. Разделение противников  по социальному признаку позволяло  уйти от их национальной маркировки. Авторы избегали упоминать обо всем, что могло бросить тень на горцев как братьев по классовой борьбе (набеги, кровавые междоусобицы, участие туземной знати в восстаниях). Отрицание «буржуазно-дворянских» ценностей, которые несла на Восток дореволюционная Россия, автоматически снимало вопрос об «азиатском варварстве».

 В 1983 году М.М. Блиев  опубликовал в журнале «Вопросы  истории» статью, которая стала  смелым шагом за рамки «антиколониально-антифеодальной  концепции. Он предлагал обратить  внимание на внутренние механизмы  конфликта, поставил под вопрос  обоснованность традиционных хронологических  рамок: «…уже в ХVIII веке политика  России, постепенно лишавшая горцев  традиционных объектов экспансии,  приходила в столкновение с  интересами организаторов и участников  набегов»². В монографии этого же ученого, вышедшей в 2004 году, война однозначно объявляется порождением процессов, протекавших в недрах самого горского общества. Блиев признавал то, что Кавказская война сама стала средой, в которой происходили все исследуемые социальные изменения: «Сдвинувшая с места все пласты традиционного жизненного уклада, война переступила все мыслимые и немыслимые пороги привычной жизни». По мнению Блиева непримиримость противоборства России и горцев Кавказа «… основывалась главным образом на принадлежности воюющих сторон к слишком разным и слишком отдаленным друг от друга историческим эпохам. Россия, пережившая промышленную революцию, столкнулась с обществом в стадии революционного перехода от эгалитарности к иерархическому обществу». Исследовательский интерес в данном случае концентрируется на механизмах и формах такого противоборства, на способах смягчения конфликта, на возможности коррекции поведения акторов глобальных процессов.