История как наука

«Новая историческая наука» (социальная история, антропологически ориентированная история).

Экономически детерминированная история долгие десятилетия безусловно преобладала в отечественной историографии. Она победила в 20-30-е гг, XX в., и ее торжество было неоспоримым в территориальных границах нашей страны. В те же годы начала свои «бои за историю» и школа «Анналов», стоявшая у истоков того, что принято сегодня называть «новой исторической наукой». Временем победы «новой исторической науки» обычно называют 70-е гг. XX в. (К. Лукас).

Описать присущие сторонникам «новой истории» представления, не исказив их, крайне непросто. Остается поэтому только прибегнуть к единственно возможному, не претендующему ни на полноту, ни на точность перечислению наиболее существенных особенностей исследовательских подходов историков.

«Экономической и социальной истории не существует. Существует история как таковая, во всей своей целостности, история, которая является социальной в силу самой своей природы» (Л. Февр). Точнее важнейшее исследовательское кредо «новой исторической науки» не сформулировать.

События политической истории или дипломатических отношений, действия лидеров или конфликты государств, войны, восстания, сражения, казни сами по себе не являются объектом исторического познания. Прошлое, человечества должно исследоваться как целостность всей совокупности социальных отношений, формирующихся под воздействием множества факторов, влияющих на жизнь человека. Это факторы экономические, географические, климатические, демографические, духовные, социальнопсихологические. Все, что имеет отношение к человеку и его деятельности, подлежит изучению историка, ибо здесь заключены «источники жизни» (Ф. Бродель) общества.

Ключевыми и наиболее известными из них, бесспорно, должны быть признаны понятия «большой длительности» и «ментальности».

Ф. Бродель «Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II», 1949 г. Историческая реальность, заключенная в определенные пространственные («средиземноморский мир») и временные («эпоха Филиппа II») границы, была рассмотрена им как сложная структура, целостность которой определяется взаимодействием множества процессов, происходивших в выделенных историком слоях этой структуры. Три большие раздела книги соответствовали трем слоям исторической действительности, анализируемой Ф. Броделем.

1. Первый раздел посвящен описанию структур, второй - конъюнктур, третий - событий.

Нижний уровень – событийный – традиционная история войн, переговоров, сражений, биографий - не представляет собой интереса для историка. Ф. Бродель включил ее в свой капитальный труд после долгих колебаний и размышлений скорее из уважения к традиции и в силу привычки. События - «лишь пыль», «краткие вспышки», которые «порой озаряют другие пласты действительности». Но миг проходит, и «тьма побеждает», реальность прошлого остается столь же непонятной и столь же таинственной.

Второй слой – конъюнктурный – может быть описан в понятиях процессов, происходящих в определенный, достаточно длительный, но доступный измерению промежуток времени. В «средиземноморском мире» это движение цен, колебания спроса и предложения, торговая конъюнктура, социальные подвижки, совершенствование военной техники, противоборство экономических тенденций, состояние финансов. Этот слой, конечно, подлежит изучению историка, но не исчерпывает его интереса к познанию прошлого.

Верхний слой исторической реальности - вот главное! Вот к чему должны быть приложены исследовательские усилия историка - и только историка, ибо представители любой другой науки здесь бессильны. Структуры, собственно, и есть тот мир, где разворачивается «история людей в их тесной связи с землей, которая держит их на себе и питает». Это географическая среда, горы, равнины, острова, складки рельефа местности, торговые пути, существующие с незапамятных времен, традиционные занятия людей. Это - «геоистория», нечто «более значительное, чем история отдельных обществ и даже цивилизаций».

Внимание историка приковано к структурам почти неподвижным, находящимся вне времени, или, точнее, во времени, кажущемся застывшим. Во времени «большой длительности», говоря словами Ф. Броделя и его последователей. Только «большие длительности» позволяют видеть историю как «панораму всего человечества» с развертывающейся на ней «игрой цивилизаций».

2. «Большая длительность» позволяет, по убеждению историков, видеть  в цивилизации нечто большее, чем преходящий комплекс культурно-исторических или социопсихологических особенностей народов и регионов. Это то, что «не умирает и не рождается», что почти неподвижно, что жизнеспособнее всех других реальностей истории. Именно поэтому историк должен помнить о специфике течения и измерения времени: реальность прошлого, сумма взаимодействующих структур, систем и слоев живет в разных потоках времени - стремительных изменений и почти незаметного движения. Последнее дает ключ к пониманию прошлого на основе постоянства и непрерывности его развития.

3. Понятие «ментальности» появилось  в арсенале историков «новой  исторической науки» благодаря  работам М. Блока и Л. Февра, но  популярность приобрело позже. Сегодня  это слово можно услышать не  только от историка или философа, но и от политического деятеля или хозяйственного руководителя. Между тем понятие ментальности остается одним из наиболее расплывчатых терминов, плохо поддающихся жесткому определению.

Воспользуемся пояснением французского историка Жоржа Дюби, усилиям которого, в частности, «новая историческая наука» обязана утверждением понятия ментальности. По его словам, «это система (именно система) в движении, являющаяся предметом истории, но при этом все ее элементы тесно связаны между собой; это система образов, представлений, которые в разных группах или стратах, составляющих общественную формацию, сочетаются по-разному, но всегда лежат в основе человеческих представлений о мире и о своем месте в этом мире и, следовательно, определяют поступки и поведение людей... Все взаимоотношения внутри общества столь же непосредственно и закономерно зависят от подобной системы представлений... как и от экономических факторов».

Ментальность мыслится как мир веры, символов, культурных образцов, устойчивых стереотипов восприятия, часто не осознанных полностью, потаенных от самих их носителей (А. Я. Гуревич). Этот мир реален и объективен, он подчинен току времени «большой длительности». Это одна из тех устойчивых, непрерывных и малоподвижных структур, которая, наряду с окружающей природой, экономической и социальной организацией, составляет необходимую предпосылку исторической действительности.

Введение категории ментальности позволило историкам осуществить казавшееся невозможным: увидеть мир прошлого глазами самой эпохи. Исследовательский горизонт исторической науки был тем самым существенно расширен. История должна быть наукой полидисциплинарной, синтезирующей методы и выводы географии, экономики, социологии, лингвистики, психологии, этнографии, антропологии.

4. Наконец, еще один, вероятно, важнейший принцип «новой исторической науки», сформулированный М. Блоком: «Что же происходит всякий раз, когда, по-видимому, требуется вмешательство истории? - Появление человеческого». Известное уподобление историка «сказочному людоеду», знающему, что его добыча там, «где пахнет человечиной», как нельзя лучше отражает исходный смысл того поворота, который пытаются совершить сторонники «новой исторической науки». Предмет истории – человек, и потому сама история должна сделать мужественный шаг, чтобы стать антропологической, или, быть может, заявить о себе как об исторической антропологии (Ж. Ле Гофф, А. Я. Гуревич, Ж. Дюби). Искомая тотальность глобальной истории может быть реализована, полагают они, лишь через познание действующего человека – носителя цивилизации и ее порождения.

Попытаемся вычленить некоторые характерные черты видения истории, присущие историкам «новой исторической науки».

Во-первых, признание и обоснование эффективности системного анализа общества. Социальное целое есть сложная система, распадающаяся при логическом рассмотрении на множество подсистем, внутренне единых и взаимодействующих между собой.

Во-вторых, внимание к объективным процессам, происходящим на разных уровнях социального целого в различных временных потоках, включенных в «большую длительность» существования непрерывных и преемственных структур.

В-третьих, отрицание детерминизма и понимание истории как сложного функционального взаимодействия многих систем, процессов и компонентов исторической реальности прошлого.

В-четвертых, подчеркнутое осуждение «событийной истории», констатация невозможности «увидеть» действительность прошлого сквозь призму в хронологической последовательности расположенных событий истории. «Видимая действительность заменяется реконструированной реальностью» (В. Вжозек), в пределах которой вычленяются не события, но объективные системы и процессы (включая ментальность).

В-пятых, выдвижение концепции «тотальной», или «глобальной», истории, синтезирующей структуры, процессы, их взаимодействия в единую целостность исторической реальности.

Достижения «новой исторической науки» впечатляют: разрабатываются проблемы, ранее даже не встававшие перед историками, поднимаются целые пласты, скрытые от взгляда исследователя. Написаны история смерти, история климата, история представлений о времени и пространстве, история детства, история отношения к женщине, история семьи и брака.

Историческая антропология получила мощное методологическое обоснование в виде философии постмодернизма. Идеологи постмодерна видят в истории движение без цели (movement without the aim), движение, имеющее ценность само по себе. Постмодернизм характерен этой своей оппозицией "универсализации" истории. Исторический смысл, считают сегодня многие постмодернисты, "инновационно порождается, постоянно созидается субъектами исторической жизни…". Под влиянием постмодернизма идея об историческом прогрессе, который сопровождает человечество с древнейших времен (через первобытность, рабовладение, феодализм, капитализм, памятные нам социализм и коммунизм), так сильно укоренившаяся в исторических кругах постсоветского пространства, даже без своей идеологической подоплеки, становится архаичной.

В чем же смысл истории в таком случае? М.Фуко, например, история - это сфера действия сил бессознательного, хаотичного, скачкообразное накопление знаний и изменений дискурса.

Примерами этой тенденции могут считаться устная история, история повседневности, история семьи, и пожалуй, самое широкое и более всего связанное с идеологией направление современных исследований - "женская история", а несколько позднее - "гендерная история".

Здесь сразу же следует сделать терминологическое уточнение: английский вариант названия women's history предоставляет возможность двоякого перевода как "женская история" и "история женщин". И хотя, строго говоря, последний перевод грамматически более корректен, тем не менее идеологически возможно употребление термина "женская история". Такая оговорка не случайна, поскольку это направление в целом начиналось с признания того факта, что вся история, существовавшая до сих пор, является по своей сути "историей мужчин", предполагавшей изучение "мужских" сфер деятельности и "мужской взгляд" в интерпретациях, основанных на представлениях, ценностях и даже документах мужчин.

На волне феминистского движения сформировалась убежденность в необходимости исследований, призванных "восстановить справедливость в отношении "забытых" предшествовавшей историографией женщин". В результате в конце 1960-х - начале 1970-х годов широкое распространение получили исследования, стремившиеся, во-первых, восполнить этот пробел и написать "историю женщин" и, во-вторых, дать "женский взгляд" на исторический процесс. Эта установка на создание особой "женской истории" господствовала до середины 1970-х годов, вплоть до появления категории, создавшей новые возможности для междисциплинарного, кросс-культурного, исторического анализа, - категории "гендер". Понятие "гендера" как социокультурной конструкции пола становится центральным в исторической науке уже в 1980-е годы и сегодня, наряду с категориями "класс", "раса", является ключевым в исторических исследованиях.

Следует выделить особо, что категория "гендер" с самого начала носила междисциплинарный характер, связанный с теми разнообразными сферами и влияниями, которые накладывались на факт принадлежности человека к биологическому полу, - социально-политическими, культурными, экономическими, психологическими (статус в обществе, отношение к власти, карьера, заработная плата, культурные стереотипы поведения, характер труда, особенности психики и т.п.).  «Поскольку гендерный статус, гендерная иерархия и модели поведения задаются не природой, а предписываются институтами социального контроля и культурными традициями [то есть созданы человеческим обществом], гендерная принадлежность оказывается встроенной в структуру всех общественных институтов, а воспроизводство гендерного сознания на уровне индивида поддерживает сложившуюся систему социальных отношений во всех сферах».

Уже с середины 1970-х - начала 1980-х годов под влиянием культурной антропологии в социальной истории проявляется сдвиг исследовательских интересов от изучения макроуровневых структур, предполагавшего оперирование такими понятиями, как, например, "производительные силы", "производственные отношения", "народ", "государство", "институты права" и др., к культуре, причем одновременно происходит и изменение понимания термина "культура".

«Антропологизация»понимания "культуры" расширяет ее определение, включая «реальное содержание обыденного сознания людей прошлых эпох, отличающиеся массовым характером и большой устойчивостью ментальные представления, символические системы, обычаи и ценности, психологические установки, стереотипы восприятия, модели поведения».  .

Создание общества массового потребления, процессы демократизации в целом ведут к перестановке акцентов и в предметной области истории. Объектами изучения социально-ориентированной истории становятся не столько социальные структуры и процессы, сколько повседневный опыт людей, условия, в которых они жили. Таким образом, происходит сближение позиций культурной и социальной истории.

Культурная история.

Человек в историко-культурном смысле существует в мире знаков, сами люди подвержены влиянию этого мира. Знаки в виде наследуемых культурой символов влияют на наше сознание и даже на сами способы мышления. "Мир может быть познан только в форме литературного дискурса", он открывается человеку "лишь в виде рассказов, нарративов о нем".

Первым рассматривать культуру отдельно как некое целое стал великий итальянец Джамбаттиста Вико, блестящий ученый, выпускник Болонского университета, впоследствии болонский академик, придворный историограф неаполитанского короля. Жизнь его была благополучна (лишь в молодости он имел некоторые неприятности с Инквизицией), его уважали... и не читали. И когда он опубликовал в 1735 г. свой главный труд "Основания новой науки о природе наций", его тоже не стали читать (его начнут читать во второй половине XIX в).