Критика Хрущевым культа личности Сталина

ХХ съезд КПСС

Хотя Молотов  потерпел поражение на июльском Пленуме, победа Хрущёва над ним не была полной. Молотов сохранил все свои правительственные посты, а главное  – авторитет опытного партийного руководителя. Молотов воспринимался  как живой ученик и продолжатель дела Ленина–Сталина, под руководством которых он работал в Секретариате ЦК, а затем в Политбюро с  начала 20-х годов. Несмотря на острую критику Сталина в его адрес  на октябрьском (1952 г.) Пленуме ЦК, Молотов  в течение трех десятилетий был  вторым человеком в стране после  Сталина. Молотов вместе с Кагановичем  и Ворошиловым являлись наиболее близкими людьми к Сталину в разгар острой внутрипартийной борьбы. Авторитет  Молотова позволял ему давать наиболее весомые идейно-политические оценки. С такой же жесткостью, с которой  Молотов критиковал политику в отношении  Югославии за «отступление от ленинизма», он мог обрушиться на всю деятельность Хрущёва. Поскольку неурожай на целине осенью 1955 года подтвердил опасения Молотова, Хрущёв боялся, что кремлевский ветеран  станет обвинять его в авантюризме  или в чем-нибудь похлеще.

Хрущёв постарался сорвать предложение Молотова поставить  на обсуждение предстоявшего вскоре ХХ съезда доклад о новой программе  КПСС. (Эта программа должна была быть подготовлена в соответствии с  решением XIX съезда партии.) Каганович  вспоминал, что летом 1955 года Хрущёв позвонил ему и сказал: «Молотов предлагает включить в повестку дня  ХХ съезда вопрос о программе партии. Видимо, он, Молотов, имеет в виду, что докладчиком по этому вопросу  будет он. Но если уже включать в  повестку дня съезда вопрос о программе, то докладчиком надо назначать тебя, потому что ты этим вопросом занимался  еще к ХIХ съезду. Но вообще, – сказал он, – мы не готовы к этому вопросу».

Хотя уже  в течение четверти века съезды партии открывал В.М.Молотов, Н.С.Хрущёв решил  сам открыть ХХ съезд. Но этого  было ему мало. Хрущёв старался дискредитировать то историческое прошлое, в котором  Молотов занимал достойное место. Для этого Хрущёву надо было атаковать  Сталина.

Кроме того, после  расстрела Л.П.Берии, обвиненного  в незаконных репрессиях, после отставки Г.М.Маленкова, которого помимо прочего  обвинили в причастности к клевете  на Н.А.Вознесенского и других, Н.С.Хрущёв опасался, что всплывут его деяния 1937–1938 гг. Поэтому он стремился переложить вину за репрессии на Сталина.

И все же главным  мотивом в действиях Хрущёва  было его желание порвать с  теорией, которой руководствовалась  партия в предшествующие годы, а  также с практикой предшествующего  социалистического строительства. О том, что продолжавшееся развитие страны быстрыми темпами, рост ее экономического потенциала, улучшение материального  благосостояния населения, укрепление международных позиций страны стали  следствием огромных достижений СССР за последние десятилетия, Хрущёв старался вспоминать как можно реже. Его  неспособность к серьезному историческому  анализу проявлялась в том, что  он мог искренне забывать об очевидных  достижениях СССР до своего прихода  к власти и заслугах Сталина. Многочисленные воспоминания свидетельствуют о  том, что Хрущёв постепенно утратил  способность к критической самооценке.

К этому времени  Хрущёв не только отвергал с порога критику в свой адрес, но и грубо  обрывал всякого, кто занимал  отличную от него позицию. Вспоминая  военное совещание в Крыму, проведенное  в октябре 1955 года, адмирал Н.Г.Кузнецов писал: «На первом же заседании Хрущёв бросил в мой адрес какие-то нелепые  обвинения с присущей ему грубостью... Возмущало его злоупотребление  властью. Я еще формально был  Главкомом ВМФ, и он не имел права  распоряжаться государственными делами, как в своей вотчине. В еще  большее смятение я приходил, слушая в те дни его речь на корабле  при офицерах всех рангов о флоте, о Сталине, о планах на будущее. Вел  он себя как капризный барин, которому нет преград и для которого законы не писаны».

За две  недели до открытия ХХ съезда КПСС состоялось заседание Президиума ЦК. На нем  Хрущёв бросил реплику в адрес  Молотова: «Расскажите в отношении  тт. Постышева, Косиора, как вы их объявляли врагами». Однако, видимо, не решаясь прямо обвинить Молотова, Хрущёв заключал: «Виноват Сталин... Ежов, наверное, не виноват, честный человек». Стремление выгородить Ежова было объяснимо: Хрущёв и Ежов были соавторами многих сфабрикованных дел.

Хрущёву возражал Молотов: «Но Сталина как великого руководителя надо признать. Нельзя в  докладе не сказать, что Сталин –  великий продолжатель дела Ленина». Его поддерживал Каганович: «Нельзя  в такой обстановке решать вопрос. Многое пересмотреть можно, но 30 лет  Сталин стоял во главе». Ворошилов  заявлял: «Страну вели мы по пути Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина». Молотов  вновь выступил: «Присоединяюсь к  Ворошилову. Правду восстановить. Правда и то, что под руководством Сталина  победил социализм. И неправильности соразмерить. И позорные дела – тоже факт». Однако в поддержку Хрущёва  выступало большинство членов Президиума.

В заключение дискуссии Хрущёв заявил: «Ягода, наверное, чистый человек. Ежов – наверное, чистый человек. Сталин – преданный делу социализма, но все варварскими способами. Он партию уничтожил. Не марксист он. Все  своим капризам подчинял. На съезде не говорить о терроре. Надо наметить линию – отвести Сталину свое место (почистить плакаты, литературу). Усилить обстрел культа личности».

Лишь на заседании  Президиума от 13 февраля было решено, чтобы «на закрытом заседании  съезда сделать доклад о культе личности». К этому времени Молотов, Каганович  и Ворошилов, требовавшие от Хрущёва  уравновешенной оценки Сталина, успокоились, поскольку в текст отчетного  доклада был включен абзац: «Вскоре  после ХIХ съезда партии смерть вырвала из наших рядов великого продолжателя дела Ленина – И.В.Сталина, под руководством которого партия на протяжении трех десятилетий осуществляла ленинские заветы».

Открыв съезд  партии 14 февраля 1956 года, Хрущёв заявил, что за период между съездами «мы  потеряли виднейших деятелей коммунистического  движения: Иосифа Виссарионовича Сталина, Клемента Готвальда и Кюици Токуда. Прошу почтить их память вставанием». То обстоятельство, что Хрущёв не выделил особо Сталина и поставил его в один ряд с руководителями компартий Чехословакии и Японии, свидетельствовало о том, что Хрущёв явно постарался снизить статус Сталина. Об этом же свидетельствовало и все содержание доклада Хрущёва.

Правда, в  разделе доклада, названном «Партия», было сказано: «Вскоре после ХIХ съезда партии смерть вырвала из наших рядов Иосифа Виссарионовича Сталина». Однако вторичное упоминание о смерти Сталина служило лишь для того, чтобы сказать о том, что «враги социализма рассчитывали на возможность растерянности в рядах партии», но их «расчеты провалились». Слова, содержавшиеся в утвержденном проекте Отчетного доклада о том, что Сталин был «великим продолжателем дела Ленина» и что «под его руководством партия осуществляла ленинские заветы» исчезли. В докладе не приводилось ни одной цитаты из Сталина, которыми обычно пестрели речи ораторов на предыдущих съездах, в том числе и речи Хрущёва.

Однако понижение  статуса Сталина не получило одобрения  среди зарубежных гостей съезда. В  первом же выступлении зарубежного  гостя – главы китайской делегации  Чжу Дэ прозвучало несогласие с тем, как оценивал Сталина Хрущёв в своем докладе. В зачитанном на заседании съезде приветствии, подписанном Мао Цзэдуном, говорилось: «Чем крепче Коммунистическая партия Советского Союза, чем больше побед одержано Советским Союзом во всех областях, тем больше проявляется непобедимость Коммунистической партии Советского Союза, созданной Лениным и выпестованной Сталиным вместе с его ближайшими соратниками». Эти слова были встречены продолжительными аплодисментами всего зала. Слова Мао Цзэдуна и реакция делегатов съезда свидетельствовали о том, что непризнание выдающейся роли Сталина Хрущёвым не принимают ни в Пекине, ни в Кремле.

Ответом на послание Мао Цзэдуна должна была стать  речь М.А.Суслова, который уже на следующем заседании высказался о вреде культа личности. Однако выступление Суслова носило анонимный  характер в духе известной песни  о том, что «кто-то кое-где у  нас порой честно жить не хочет». В то же время целый абзац в  выступлении Суслова мог быть адресован не столько Сталину, сколько  нынешнему руководству. Суслов подчеркивал: «Восстановление ленинского принципа коллективного руководства означает восстановление основы основ партийного строительства... Коллективность руководства, выборность и подотчетность партийных  органов, критика и самокритика  –  все это важные условия для проявления инициативы, вскрытия ошибок и недостатков в работе, нахождения путей их устранения, для развития активности коммунистов».

Очевидно, Хрущёв и его союзники были не удовлетворены  выступлением Суслова. На следующем  заседании выступил А.И.Микоян, который  заявил: «В течение примерно 20 лет  у нас фактически не было коллективного  руководства, процветал культ личности, осужденный еще Марксом, а затем  и Лениным, и это, конечно, не могло  не оказать крайне отрицательного влияния на положение в партии и на ее деятельность. И теперь, когда в течение последних трех лет восстановлено коллективное руководство Коммунистической партии на основе ленинской принципиальности и ленинского единства, чувствуется все плодотворное влияние ленинских методов руководства. В этом-то и заключается главный источник, придавший за последние годы новую силу нашей партии». Так Микоян прозрачно намекал на то, что Сталин нарушал ленинские партийные нормы на протяжении 20 лет, а новое руководство партии во главе с Хрущёвым положило этому конец.

Однако, выступая на следующем заседании, руководитель Французской компартии Морис  Торез, подтвердил верность традиционной оценке места Сталина среди вождей коммунистического движения. Он заявил: «Коммунистическая партия Советского Союза всегда была образцом принципиальной твердости, нерушимой верности идеям  Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина». Слова  одного из самых авторитетных коммунистов  Западной Европы были встречены аплодисментами всего зала. Вряд ли можно признать случайным, что в своей речи на съезде Л.М.Каганович неожиданно стал расхваливать Мориса Тореза. Правда, он хвалил его не за выступление на съезде, а за работу «об обнищании  трудящихся Франции». Однако таким  образом Каганович выразил свою поддержку позиции Тореза.

Хрущёв понимал, что изгнание им Сталина из великих  вождей коммунизма не получало единодушной  поддержки. А это можно было рассматривать  как вызов ему лично. Напоминавшие же о выдающейся роли Сталина в советской истории невольно ставили под сомнение значимость «успехов», достигнутых Хрущёвым. Он мог заподозрить, что среди делегатов съезда бродит недовольство им и его политикой, что проявлялось в аплодисментах при упоминании имени Сталина. Хрущёв мог осознать, что дела Сталина оцениваются несравнимо более высоко, чем его собственные начинания.

Чтобы доказать, что достижения Сталина сильно преувеличены, надо было напоминать о культе его  личности. Одновременно надо было принизить  положительные деяния Сталина, шокировав  слушателей сведениями о беззаконных  репрессиях и свалив ответственность  за них на Сталина.

Каганович вспоминал: «ХХ съезд подошел к концу. Но вдруг устраивается перерыв. Члены  Президиума созываются в задней комнате, предназначенной для отдыха. Хрущёв ставит вопрос о заслушивании на съезде его доклада о культе личности Сталина и его последствиях. Тут же была роздана нам напечатанная в типографии красная книжечка – проект текста доклада. Заседание проходило в ненормальных условиях – в тесноте, кто сидел, кто стоял. Трудно было за короткое время прочесть эту объемистую тетрадь и обдумать ее содержание, чтобы по нормам внутрипартийной демократии принять решение. Все это за полчаса, ибо делегаты сидят в зале и ждут чего-то неизвестного для них, ведь порядок дня съезда был исчерпан».

Каганович вспоминал, что он, Молотов и Ворошилов  заявляли, «что даже беглое ознакомление показывает, что документ односторонен, ошибочен. Деятельность Сталина нельзя освещать только с одной стороны, необходимо более объективное освещение всех его положительных дел... Заседание затянулось, делегаты волновались, и поэтому без какого-либо голосования заседание завершилось и пошли на съезд. Там было объявлено о дополнении к повестке дня: заслушать доклад Хрущёва о культе личности Сталина».

Хрущёв придавал большое значение форме, в которой  он собирался произнести доклад. Он решил изложить доклад эмоционально, смакуя истории о беззакониях  и снижая уровень повествования  до обывательских баек, которыми он впоследствии украшал свои мемуары.

Хрущёв решил  зачитать доклад на закрытом заседании  съезда, после того как состоялось тайное голосование по выборам центральных  органов партии, но до официального закрытия съезда, на котором следовало  принять заключительные резолюции  и огласить результаты выборов. Прекрасно  понимая, на какой риск он шел, атакуя Сталина, Хрущёв знал, что те, кто  оказался бы несогласным с содержанием  доклада, голосовал бы против избрания Хрущёва и его сторонников  в состав ЦК. Поэтому он позаботился  о том, чтобы эти люди слушали  доклад, после того как они проголосуют.

Миф Хрущёва

25 февраля  на утреннем закрытом заседании  ХХ съезда КПСС, которое стало  его заключительным, Хрущёв выступил  с докладом «О культе личности  и его последствиях». С первых  же строк доклада стало ясно, что он содержит не теоретические  рассуждения о культе личности, а принципиально новую и сугубо  отрицательную оценку Сталина.

Доклад Хрущёва  содержал множество фактических  ошибок, строился на антиисторических посылках и отражал вульгарное представление  его автора об общественных процессах  в обществе. Хрущёвская версия означала, что в течение тридцати лет  Коммунистическую партию и Советский  Союз возглавлял человек, отличавшийся патологической подозрительностью, мстительностью и самомнением. По этой версии, Сталин, теоретически обосновавший программу  глубочайших экономических и  социальных преобразований страны и  руководивший ее реализацией, совершал лишь ошибки и преступления.

В начале доклада  Хрущёв прибег к избитому аргументу  антисталинской пропаганды, который постоянно использовала оппозиция 20-х годов, процитировав известные места о Сталине из «Письма к съезду» Ленина. Правда, из этого следовало, что недостатки Сталина возникли задолго до появления его культа личности, но докладчик не замечал очевидной натяжки в своих рассуждениях. Натяжки допускал Хрущёв и в своем комментировании ленинского «Письма». Если Ленин писал о том, что «Сталин слишком груб» и, к тому же Ленин не уверен, что Сталин «всегда будет в состоянии использовать... власть с необходимой осторожностью», то Хрущёв истолковывал их так: «Ленин указал, что Сталин является чрезвычайно жестоким человеком, что он... злоупотребляет властью». Таким же вольным образом были процитированы письма Крупской Каменеву с жалобой на Сталина, и письмо Сталину от Ленина, когда последний узнал о жалобе Крупской.