Критика Хрущевым культа личности Сталина

Хрущёв игнорировал  обстоятельства написания письма Лениным. Он умалчивал, что в это время  Ленин был тяжело болен, а его душевное равновесие было нарушено. Хрущёв ничего не говорил о том, что Политбюро ЦК поручило взять под контроль лечение Ленина Сталину, как наиболее близкому к нему человеку из руководства. Хрущёв умалчивал, что обвинения Сталина в грубости провоцировались Крупской, которая была измучена затяжным и серьезным недугом Ленина, с одной стороны, а с другой стороны, болезненно воспринимала любой контроль за лечением ее мужа. Хрущёв вольно использовал отдельные цитаты из ленинских писем для того, чтобы утверждать, что Ленин пророчески разглядел «отвратительные черты» характера Сталина и их усиление в будущем.

Характеризуя  Сталина, Хрущёв утверждал, что тот  «абсолютно не терпел коллективности в руководстве и в работе», «практиковал грубое насилие по отношению  ко всему, что противоречило его мнению, но также и по отношению к тому, что, по мнению его капризного и деспотического характера, казалось, не соответствовало его взглядам». Хрущёв уверял, что «Сталин действовал не методом убеждения, разъяснения и терпеливого сотрудничества с людьми, а путем насильственного внедрения своих идей и требования безусловного к себе подчинения. Тот, кто выступал против такого положения вещей или же пытался доказать правоту своих собственных взглядов, был обречен на удаление из числа руководящих работников, на последующее моральное и физическое уничтожение».

Следует учесть, что в то время воспоминаний очевидцев  о Сталине почти не было. Лишь после отстранения Хрущёва от власти появились воспоминания, на основе которых можно было достаточно полно воссоздать наиболее типичные черты характера Сталина и  стиль его деловой активности. Благодаря им стало ясно, что, вопреки словам Хрущёва, Сталин стремился к обеспечению максимальной коллегиальности в работе, очень ценил оригинальные суждения, не терпел тех, кто поддакивал ему и, напротив, порой поощрял острые споры.

Уже на закате своих дней Микоян, поддержавший Хрущёва  в его нападках на Сталина, да и  сам Хрущёв, фактически признали абсурдность  обвинений Сталина в нетерпимости к иным мнениям. Вспоминая свое участие  в заседаниях со Сталиным, Микоян писал: «Каждый из нас имел полную возможность  высказать и защитить свое мнение или предложение. Мы откровенно обсуждали  самые сложные и спорные вопросы... встречая со стороны Сталина в  большинстве случаев понимание, разумное и терпимое отношение даже тогда, когда наши высказывания были явно ему не по душе. Сталин прислушивался  к тому, что ему говорили и советовали, с интересом слушал споры, умело  извлекая из них ту самую истину, которая помогала ему потом формулировать окончательные, наиболее целесообразные решения, рождаемые таким образом в результате коллективного обсуждения. Более того, нередко бывало, когда, убежденный нашими доводами, Сталин менял свою первоначальную точку зрения по тому или иному вопросу».

Было известно, что Хрущёв в отличие от Микояна  избегал вступать в споры со Сталиным, и поэтому его заявление о  нетерпимости Сталина к чужим  мнениям могло прикрывать его  склонность постоянно поддакивать  Сталину. И все же, даже Хрущёв позже  в своих воспоминаниях признал, что, когда доказывал Сталину  «свою правоту и если при этом дашь ему здоровые факты, он в конце концов поймет, что человек отстаивает полезное дело и поддержит... Бывали такие случаи, когда настойчиво возражаешь ему, и если он убедится в твоей правоте, то отступит от своей точки зрения и примет точку зрения собеседника. Это, конечно, положительное качество».

Более того, различные  свидетели, которые могли сравнивать стиль работы двух руководителей  партии, отмечали, что в отличие  от Сталина Хрущёв проявлял нетерпимость к чужим мнениям, самоуверенность  и самодовольство. Как это нередко  бывает, Хрущёв был слеп к своим  недостаткам, но был готов обвинить других людей в слабостях, присущих ему самому. На ХХ съезде Хрущёв объявил, что нетерпимость Сталина к чужим  мнениям была главным свойством  его характера, ставшая причиной многих тяжелых последствий для  Советской страны.

Не замечая, что его доклад, в котором осуждался  культ личности, должен был исходить из того, что движущей силой исторического  развития являются общественные силы, а не отдельная личность, Хрущёв сваливал вину за беды в обществе исключительно  на Сталина. «В чем же причина, что  массовые репрессии против активистов начали принимать все большие  и большие размеры после XVII партийного съезда? – спрашивал Хрущёв и  отвечал: – В том, что в это  время Сталин настолько возвысил себя над партией и народом, что  перестал считаться и с Центральным  комитетом и с партией... Сталин думал, что теперь он может решать все один и все, кто ему еще были нужны, – это статисты; со всеми остальными он обходился так, что им только оставалось слушаться и восхвалять его».

Хрущёв утверждал, что необходимости в применении суровых репрессий по отношению  к оппозиционерам не было, поскольку  они «до этого были политически  разгромлены партией». Сообщая, что  «массовые репрессии происходили  под лозунгом борьбы с троцкистами», Хрущёв вопрошал: «Но разве троцкисты действительно представляли собой в это время такую опасность? Надо вспомнить, что в 1927 году, накануне XV партийного съезда, только около 4000 голосов было подано за троцкистско-зиновьевскую оппозицию, в то время как за генеральную линию голосовало 724 000. В течение 10 лет, прошедших с XV партийного съезда до февральско-мартовского пленума ЦК, троцкизм был полностью обезоружен». Эти сведения Хрущёв приводил для того, чтобы посрамить Сталина.

Однако достаточно взять доклад Сталина на февральско-мартовском (1937 г.) Пленуме ЦК, чтобы убедиться в том, что Хрущёв почти буквально повторил слова Сталина. Тогда Сталин говорил: «Сами по себе троцкисты никогда не представляли большой силы в нашей партии. Вспомните последнюю дискуссию в нашей партии в 1927 году... Из 854 тысяч членов

партии голосовали тогда 730 тысяч членов партии. Из них за большевиков, за Центральный комитет партии, против троцкистов голосовали 724 тысячи членов партии, за троцкистов – 4 тысячи... Добавьте к этому то обстоятельство, что многие из этого числа разочаровались в троцкизме и отошли от него, и вы получите представление о ничтожности троцкистских сил».

Умалчивая о  своей роли в репрессиях, Хрущёв с возмущением говорил о том, что «этот террор был в действительности направлен не на остатки побежденных  эксплуататорских классов, а против честных работников партии и Советского государства».

Хотя половина доклада была посвящена репрессиям, в организации которых обвинялся  Сталин, Хрущёв попытался доказать порочность всей его политической деятельности. Особое внимание он уделил критике  действий Сталина в период подготовки к войне и во время Великой  Отечественной войны. По словам Хрущёва, Сталин только мешал успешному руководству  Красной Армии. Он утверждал, что  Сталин обсуждал осуществление военных  операций, прибегая лишь к глобусу. В качестве же единственного примера  неудачного руководства Сталиным военными действиями была приведена Харьковская  операция, за провал которой лично  нес ответственность Хрущёв.

Учитывая, что  слушателями его доклада были делегаты партийного съезда, Хрущёв привел данные о том, что было арестовано 70% всех делегатов XVII съезда партии и членов ЦК, избранных на этом съезде. Таким образом, он давал присутствовавшим понять, какие ужасы им пришлось бы пережить, если бы они были делегатами ХVII, а не ХХ съезда. О том, что эти репрессии были осуществлены по заказам Эйхе и других деятелей, которые в докладе числились как жертвы «культа личности», а также по указаниям самого Хрущёва, докладчик умалчивал.

Хрущёв убеждал  своих слушателей в том, что Сталин был злейшим врагом партии и партийных  руководителей. Фактически с этого  времени Хрущёв ввел «принцип ненаказуемости»  партийных верхов. Стараясь снискать поддержку значительной части партийных  верхов, Хрущёв рассчитывал, что так  он сможет нейтрализовать своих соперников в Президиуме ЦК.

Вспоминая это  заседание, председатель Госплана СССР Н.К.Байбаков писал о потрясении, которое испытывали первые слушатели  доклада Хрущёва: «Хорошо помню  и свидетельствую, что не было тогда  в зале ни одного человека, которого этот доклад не потряс, не оглушил своей  жестокой прямотой, ужасом перечисляемых  фактов и деяний. Для многих это  все стало испытанием их веры в  коммунистические идеалы, в смысл  всей жизни. Делегаты, казалось, застыли  в каком-то тяжелом оцепенении, иные потупив глаза, словно слова Хрущёвских обвинений касались и их, другие, не отрывая недвижного взгляда от докладчика. С высокой трибуны  падали в зал страшные слова о  массовых репрессиях и произволе  власти по вине Сталина, который был  великим в умах и сердцах многих из сидящих в этом потрясенном зале».

«И все  же, – замечал Байбаков, – что-то смутно настораживало, особенно какая-то неестестественная, срывающаяся на выкрик нота, что-то личное, необъяснимая передержка. Вот Хрущёв, тяжело дыша, выпил воды из стакана, воспаленный, решительный. Пауза. А в зале все также тихо, и в этой гнетущей тишине он продолжил читать свой доклад уже о том, как Сталин обращался со своими соратниками по партии... Изображаемый Хрущёвым Сталин все же никак не совмещался с тем живым образом, который мне ясно помнился. Сталин самодурствовал, не признавал чужих мнений? Изощренно издевался? Это не так. Был Сталин некомпетентен в военных вопросах, руководил операциями на фронтах «по глобусу»?

«И опять  очевидная и грубая неправда. Человек, проштудировавший сотни и сотни  книг по истории, военному искусству, державший  в памяти планы и схемы почти  всех операций прошедшей войны? Зачем  же всем этим домыслам, личным оценками соседствовать с горькой правдой, с истинной нашей болью? Да разве можно ли в наших бедах взять и все свалить только на Сталина, на него одного? Выходила какая-то густо подчерненная правда. А где были в это время члены Политбюро, ЦК, сам Н.С.Хрущёв? Так зачем возводить в том же масштабе культ – только уже «антивождя»? Человек, возглавлявший страну, построивший великое государство, не мог быть сознательным его губителем. Понятно, что, как всякий человек, он не мог не делать ошибки и мог принимать неправильные решения. Никто не застрахован от этого... В сарказме Хрущёва сквозила нескрываемая личная ненависть к Сталину. Невольно возникала мысль – это не что иное, как месть Сталину за вынужденное многолетнее подобострастие перед ними. Так, в полном смятении думал я тогда, слушая хрущёвские разоблачения».

Не дав  потрясенным делегатам возможности  обсудить доклад, Хрущёв объявил небольшой  перерыв. После перерыва он продолжил  председательствовать. Возможно, он был  готов лично остановить любые  попытки начать обсуждение доклада. Сразу же после возобновления  заседания Хрущёв поставил на голосование  резолюции съезда, которые были приняты  единогласно. Был оглашен и новый  состав ЦК КПСС. Известный американский советолог Джерри Хаф позже писал: «Среди членов Центрального комитета более трети – 54 из 133 – более половины кандидатов – 76 из 122 – были избраны впервые. Во многих случаях можно увидеть, что эти люди были ранее связаны с Хрущёвым».

После доклада

Несмотря  на то, что доклад был засекречен, его содержание стало вскоре всем известно, и он вызвал шок среди  коммунистов всего мира, многих друзей нашей страны, и прежде всего среди  народов СССР. Признание правоты  Хрущёвского доклада означало отречение  от всего, что отстаивали коммунисты в течение последних десятилетий и было дорого для подавляющего большинства советских людей и народов других социалистических стран.

Многие советские  люди не раз рисковали своей жизнью, терпели тяжелейшие лишения и  страдания, веря в мудрость Сталина. С его именем шли на бой, и его  слова воспринимались как приказы, которые немыслимо было ослушаться. Система ценностей, в которой  они были воспитаны при Сталине, требовала беспрекословного выполнения приказа партии. На сей раз партия, которую привыкли называть партией  Ленина–Сталина, отдавала, казалось, немыслимый приказ – отречься от Сталина. Свидетельством непереносимости переживаний, вызванных  докладом Хрущёва, стало самоубийство писателя Александра Фадеева, автора прославленной  книги о подвиге «Молодой гвардии». Узнав о самоубийстве писателя, Хрущёв и другие члены Президиума ЦК постарались  не только скрыть его посмертное письмо, но и очернить писателя. В протоколах Президиума ЦК было записано: «В решении  написать о поведении. Сурово осуждают поступок. Медицинское заключение исправить. Пусть врачи напишут, сколько  он лечился от алкоголизма».

Узнав о содержании доклада, многие люди возмущались Хрущёвым и его докладом. Развенчание Сталина, имя которого было связано у миллионов  советских людей с самым дорогим, было сделано Хрущёвым столь грубо, что не могло не оскорбить их чувств. В Грузии, где доклад Хрущёва был  воспринят помимо прочего и как  посягательство на память великого сына грузинского народа, произошли массовые митинги и демонстрации протеста в защиту Сталина, которые усмиряли вооруженные силы. Десятки человек  были убиты, сотни – ранены.

Доклад Хрущёва  усилил настроения цинизма и неверия, дал мощный импульс процессам  моральной и идейной эрозии советского общества. Состоя из смеси шокирующей правды и клеветнических сплетен, доклад Хрущёва внес смуту в общество. Следствием доклада Хрущёва стал повсеместный рост разочарования в  советском строе и социализме. Реакцией на доклад Хрущёва стал раскол в международном коммунистическом движении и в социалистическом лагере. Прямыми и косвенными следствиями  доклада стали подавленное вооруженными силами восстание в Познани в  июне 1956 г. и контрреволюционное восстание  при поддержке Запада по всей Венгрии  в октябре–ноябре того же года.

Столкнувшись  с острым политическим кризисом, охватившим весь мир социализма, Хрущёв пошел  на попятную. Во время приема в китайском посольстве в честь Чжоу Эньлая 17 января 1957 года он произнес речь, в которой всячески превозносил Сталина и его деятельность. Тогда он заявил: «Дай Бог, чтобы каждый коммунист умел так бороться, как боролся Сталин. ...Каждый из нас, членов Коммунистической партии Советского Союза, хочет быть верным делу марксизма-ленинизма, делу борьбы за интересы рабочего класса, так как был верен этому делу Сталин».