Место Макса Вебера в мировой социологии

Хотя я человек и  могу ошибаться.

Но вернемся к Веберу.

Если люди, как руководители, так  и руководимые, в своем большинстве  совершают действия целенаправленные, осмысленные и предсказуемые, то общественные и политические структуры будут отличаться высокой степенью своей организации и рациональности. И наоборот: если в поведении людей преобладают эмоционально окрашенные действия со значительными компонентами иррациональности, основанные на религиозных мотивах, традициях или базирующиеся на партикуляристских отношениях – симпатиях и антипатиях, чувствах личной преданности вождям, старейшинам, политическим лидерам, лояльности к «своим» при негативном отношении к «чужакам-иноверцам», то такое общество просто не может иметь современные рационально функционирующие институты.

В некоторых странах и культурах  ценностно-рациональные действия могут  быть доминирующими и их рациональный компонент, соответственно, распространяется на все сферы жизни, включая политическую. Пример тому – политика «пролетарского интернационализма», направленная на то, чтобы сделать революционные ценности отдельной социально-политической группы ценностями и нормами государств, этносов и других культур.

Россия, да и Украина «так как входила в состав одного с Россией государства» до недавних пор была именно такой страной, в которой ценностно-рациональные действия преобладали даже в политической сфере. Политика «доброго царя» или «отца нации с твердой рукой», «героя-спасителя» или политбюро компартии основывалась на доминировании ценностно-рациональных действий, причем и руководителей, и руководимых. Не формально-рациональные правила, а воля политического лидера и его окружения формировала и проводила в повседневную жизнь конкретные политические решения, которые не являли собой прагматизм: многочисленные кампании трудно было предвидеть, рационально просчитать.

Исследуя исторически ранние общества, социолог отмечает, что в них преобладали традиционные и аффективные действия. Их сущностный признак – отсутствие господства формально-рационального начала. В политике аффективные действия выражаются во внеправовом снятии чиновника с должности под влиянием страхов или зависти, в неадекватном выполнении служебных обязанностей из-за нахлынувших страстей и эмоций. Действительно, любой политик или чиновник – прежде всего человек, он имеет те или иные слабости, и человеческие страсти ему не чужды. Поэтому аффективные действия всегда влияли, и неизбежно будут влиять на политику, характер принимаемых решений любого общества. Наверное, именно здесь кроиться загадка падений всех империй. Несмотря на более высокий уровень развития изо аффектов некоторых сферах (политической, экономической, социальной и военной)  они проигрывали менее развитым народам.

Вебер, анализируя современное ему  капиталистическое общество, определяя  при этом и судьбу капитализма  в принципе, отмечает, что это  общество характеризуется не столько  свободой спекуляций, завоеваниями и  другими авантюрами, сколько тенденцией увеличения целерациональных действий, рационализацией жизни в целом, достижениями максимального успеха и прибыли, прежде всего, через рациональную организацию труда и производства. «Стремление к предпринимательству», «стремление к наживе», к денежной выгоде. Само по себе ничего общего не имеет с капитализмом, - писал он. – Это стремление наблюдалось и наблюдается у официантов, врачей, кучеров, художников, кокоток, чиновников-взяточников. Капитализм может быть идентичен обузданию этого иррационального стремления, во всяком случае, его рациональному регулированию». Я думаю, что восхваление Вебером капитализма можно объяснить из его биографии. Именно эта система по праву наследства выдвинула его в люди, дала путевку в жизнь, неизвестно кем бы он стал, будь он сыном обычного рабочего, например.

По Веберу, рационализация есть всемирно-исторический процесс. В современном индустриальном обществе утверждается рациональность сама по себе, формальная рациональность становится господствующей тенденцией. Рационализируются мировоззренческие установки, концентрированное выражение которых воплощено в протестантской этике, поскольку экономический успех был возведен ей в религиозное призвание. А это означает, что религия стала на сторону материального, а не духовного, хотя по идее должна находиться именно на ней. Рационализируются социальные действия людей и их образ жизни в целом. Соответственно, рациональные действия людей конструируют и рациональную социальную реальность в виде возрастающей рационализации всех общественных и политических институтов, а также способа ведения хозяйства, управления экономикой. И отсюда я делаю заключение рационализация не есть ключом к всеобщему развитию и процветанию. Так как например в капитализме рационально поглотить слабого и самому стать сильнее. И еще замечу что рационально выгодно разным людям могут быть абсолютно разные вещи. Ведь если экономическое преуспевание это религиозное призвание то я смело могу оправдать действия главного героя фильма «Крестный отец» Майка Карлионе, кто смотрел тот меня поймет. Как по мне то нельзя впутывать рационализацию в религию ибо очень много у них различий.

Если использовать веберовскую  методологию при анализе современного украинского общества, то его исторический уровень следует определять не по экономическим и политическим структурам как таковым (независимым от государства и предприятий, наличия множества политических партий и т.д.) и даже не по стремлениям людей к предпринимательству или политическому успеху, а по тенденциям формально-рационального регламентирования экономической и политической жизни, по тому, насколько целерациональные действия стали типичными в поведении и управляющих, и управляемых.

4. М.Вебер и проблема  интерпретации рациональности

Проблема интерпретации рациональности, предложенная для обсуждения А. Г. Здравомысловым российский социолог, имеет принципиальное значение для понимания природы социологической теории. Сама постановка этой проблемы и ее обсуждение представляет собой выход за пределы чистого эмпиризма, рассмотрения социологии в качестве совокупности фактов, а социологического исследования в качестве способа собирания эмпирических данных. Во всяком исследовании должно присутствовать некоторое теоретическое содержание, так или иначе связанное с трактовкой рациональности.

При обсуждении проблемы рациональности мы, естественно, сталкиваемся с многозначностью этого понятия. С одной стороны, рациональность рассматривается в качестве методологического  инструмента анализа, с другой, она  выступает и как предмет анализа. Третий аспект проблемы состоит в том, что рациональность выступает в качестве ценности. Эти три разных определения и контекста рассмотрения проблемы влекут за собой как минимум три понимания рациональности.

В этой связи необходимо напомнить  о контексте, в каком вводил понятие рациональности сам М. Вебер. Как это ни парадоксально, если иметь в виду наше обсуждение, М. Вебер стремился ввести понятие рациональности как ценностное нейтральное понятие, работая с которым, социология не переставала бы быть наукой. Не становилась бы совокупностью "хорошестей" или набором оценочных суждений, превращающих науку в лучшем случае в метафизику, и в худшем - в идеологию. Здесь явно проявляется нелюбовь к Марксу, так как его социология превратилась в идеологии.

Время деятельности Вебера - особый период в развитии немецкой мысли. Это период, когда было введено понятие рациональности, которое призвано было заменить гегелевское понятие "Разума" с большой буквы. Произошла, если угодно, замена "Божественного разума" на разум человеческий, сведенный к простой способности индивида поступать целесообразно, пребывая в здравом уме и твердой памяти. И это надо особенно отчетливо себе представлять, когда мы говорим о рациональности как ценности. Понятие рациональности вышло на передний план, по выражению М. Хоркхаймера, в эпоху "помрачения разума". И вот для того, чтобы спасти "сухой остаток", сохранившийся после далеко зашедшей позитивистской секуляризации "Разума", Вебер и предлагает "ценностное нейтральное" понятие рациональности.

Это был конец просветительский обожествленного разума. Того самого прогрессирующего разума, который, по Гегелю, толкает в спину человечка, хитроумно ведя его "куда следует". У Маркса он берет этого же человечка за шиворот и тащит его "куда надо". В результате происходит тоже самое: прогресс Разума ведет человечество прямехонько к "Социократии" (идеал О. Конта). Везде один и тот же тип прогрессистского сознания, где разум действительно фигурировал как высшая ценность. Его ли прославлять нам сегодня?

Что же касается М. Вебера, то он стремился, прежде всего (и в этом его решающее отличие от Хабермаса) сделать необходимые выводы из неизбежного, по его мнению, процесса секуляризации Разума. Прогресс рациональности, заменивший доминирование Разума не обещает человеку, по Веберу, ничего "хорошего", то есть "ценного". Единственное, что он обещает с несомненностью - это универсальную рационализацию, предполагающую, между прочим, и тенденцию к "универсальной бюрократизации". И единственное, что еще остается людям, так это - по возможности ограничивать этот процесс. Ограничить рациональность, чтобы оставить место для свободы.

Отсюда и веберовская  типология человеческих действий (поведения). Если рассматривать последовательность предложенных в ней типов возрастающей (или убывающей, если изменить их порядок) рациональности. Но ясно одно - все эти типы социального действия людей для Вебера в принципе одинаково необходимы, и в этом смысле одинаково "ценны". В реальности между ними идет непрерывная "война", аналогичная той "войне богов", которую ведут между собой сами ценности, воплощаемые в социальной жизни различными типами человеческого поведения и их каждый раз исторически конкретной "констелляцией". Целерациональный тип действия, наиболее адекватно воплощающий, согласно Веберу, именно рациональную ("чисто целесообразную") мотивацию человеческих действий, - это ведь лишь один из четырех типов социально значимого поведения людей. Остальные - более или менее нерациональны. Таким образом, идея Парето о конечной иррациональности мотивации поведения оказывается "снятой" в веберовской типологии (хотя, конечно же, не на диалектический манер). И также, как и у Парето, социология представляет в глазах Вебера, как научное (то есть, рациональное) объяснение (и толкование) иррационального - по преимуществу - поведения людей, хотя и поступающих в здравом уме и твердой памяти, а потому "вменяемых" как в этическом, так и в юридическом смысле.

Само же понятие рациональности выступает здесь не в субстанционалистском понимании. Речь идет о предельной целесообразности, максимальном соответствии целей и средств их достижения в любой из сфер человеческой деятельности - теоретической или практической, хозяйственной или научной, политической или правовой. Это тоже своего рода идеальный тип.

А что такое (по Веберу) идеальный тип? Это мысленная конструкция. Вебер не "извлекает понятия рациональности из самой жизни". Он его конструирует. "Конструирует" (так он вообще любил говорить, характеризуя понятие идеального типа) как своего рода утопию, как заострение некоторых черт человеческого поведения, сведенных воедино. И что здесь самое важное - Вебер конструирует это понятие всего-навсего как инструмент, средство познания, в том числе познания самой этой рациональности. Для чего же? А для того, чтобы сквозь это понятие, как сквозь увеличительное стекло, вглядываться в действительность, выясняя, приближается ли исследуемый нами способ теоретического или практического поведения людей к этому его "идеальному типу" или же наоборот, "удаляется". Не торопясь при этом с оценкой, хорошо это или плохо. Ведь "идеальность" идеального типа вовсе не тождественна у Вебера с его "хорошестью", "идеальный" - значит здесь предельно тождественный самому себе, своей собственной сущности.

Не случайно таким  сложным и непредсказуемым для  некоторых социологов оказался "феномен Жириновского" 1993 года. С одной стороны, нельзя не признать известной рациональности его поведения. Хотя бы уже потому, что оно со всей его "алогичностью" и апелляцией к "массовым предрассудкам" оказывается гораздо более эффективным, чем поведение сугубо "рационалистически" настроенных соперников этого политика по предвыборной борьбе. А, кроме того, как сказал один из шекспировских персонажей (Полоний в "Гамлете"): "Даже если это и безумие, то в нем есть система". А система - это тоже нечто рациональное.

А с другой стороны, отождествлять  рациональность с разумностью мы так привыкли ("рационально - значит хорошо"), что тут же осекаемся: "как так - "рационально", если бесстыдно, бессовестно, а подчас просто по-дурацки?" Вот на таких-то примерах мы и учимся понимать, что такое рациональность в веберовском ценностно-нейтральном смысле. Это как нож, которым режут хлеб, но могут ведь и убить человека. И чем ближе нож к своему "идеальному типу", тем легче сделать с его помощью как то, так и другое.

Но чем ценностное "нейтральнее" эта рациональность, тем большая нагрузка ложится на рационально действующего человека, понявшего, что сама по себе она вовсе не обязательно ведет к добру. Ибо добро - не в ней (в отличие от того, что думали и писали и Гегель, и Конт, и Маркс), а в самом человеке с его (свободно избираемой!) системой ценностей.

Как видим, "система  отсчета" М. Вебера была существенно  иной, чем та, которую мы подчас норовим  приписать ему, когда обсуждаем  социологически операционализированное (и соответственно "нейтрализованное") им понятие рациональности.

Вебер пытался сохранить  социологию как науку в ситуации, когда прежняя "система отсчета", покоившаяся на идеях просветительски  толкуемого разума и прогресса, потерпела  крах, и под угрозой оказался сам принцип рациональной научности, нуждавшийся в новом обосновании. Эту задачу и пытался решить М. Вебер, ограничивая в кантовском духе притязания Разума. Однако в отличие от Канта, делая это не для того, чтобы освободить место для веры. Но для того, чтобы спасти остатки разумности в условиях безверия, секуляризации, или, пользуясь веберовской терминологией, "раз-волшебствления" мира.

Для того чтобы представить  себе размеры опасности, угрожавшей остаткам человеческой разумности, вспомним 3. Фрейда, который также (хотя и с совсем иных позиций, чем Вебер) полемически противопоставлял Разуму "рациональность" или "рационализацию". Что она означает у 3. Фрейда? Это рациональное объяснение (точнее, оправдание) таких моих поступков, которые, в общем-то, имеют совершенно иррациональную основу, а потому - в принципе - не имеют никакого отношения к разумности. Но поскольку человек все-таки живет во власти этой идеи, и у него сохраняется привычка как-то все объяснять, прибегая к рациональным доводам, он и не успокаивается, пока их не отыщет. Такова у Фрейда рационализация по сути дела. Как видим, Фрейд заходит гораздо дальше в ограничении разумности, чем Вебер. Последний помещает ее в формально-рациональные рамки, отстаивая ее "ценностную нейтральность", тогда как Фрейд (а затем и неофрейдисты и фрейдомарксисты) прямо-таки разоблачают ее как "ложное сознание".