Новгородская республика в Ганзейском союзе

По мнению Нефедова, демографический рост в  Новгородской земле в XII – начале XIII веков при незначительном приросте производства сельхозпродукции привел к росту цен на продовольствие.

«Рост цен  был вызван ростом населения Новгорода; в середине XII- начале XIII века город  увеличивается в размерах, рядом  со старыми кварталами появляется «окольный  город», который опоясывают новые  городские стены. Площадь внутри этих стен составляет 200 гектар и специалисты оценивают население Новгорода в 30-35 тысяч человек. В то же время на селе сложилась иная ситуация: по имеющимся данным население долины Ловати не только не возросло, но даже уменьшилось. Это обстоятельство, по-видимому, объясняется «выпахиванием» земли при примитивном пашенном земледелия; вековые леса были в основном сведены, подсечное земледелие стало невозможным, а урожай на пашне не превосходил сам-4 – в несколько раз меньше, чем на подсеке или на перелоге. Урожаи падали, и постепенно нарастала нехватка продовольствия; купцы привозили зерно в Новгород из Смоленска, Полоцка, Суздаля и даже «из-за моря».¹¹

В 20-30-х  годах XV века подобное повторилось.

Однако  почти на тысячу грамот есть лишь одна, где содержится точное указание стоимости  зерна - полвоза ржи за 9 гривен в  первой трети XIII века (что достаточно дорого - это 1,8 кг. серебра). Если предположить, что воз - это 5-6 тонн, то речь идет о 2,5-3 тоннах ржи. Стоит отметить, что примерно в то же время ласт ржи (чуть менее 2 тонн) в немецкой Прибалтике стоил примерно 1-1,2 рижской или готландской марки (200-220 грамм серебра). То есть, цены в Новгороде были выше прибалтийских в тот момент в несколько раз. Грамот, содержащих указания на голод в Новгороде вообще лишь две-три.

Упоминания  о торговле солью (а она привозилась  немецкими купцами) есть только в  двух-трех грамотах, и лишь в одной указано, что «соль немецкая». Между тем, по данным исследователя русско-ганзейской торговли А.Л. Хорошкевич, Новгород получал значительную часть необходимой ему соли из Реваля, отчасти Дерпта (Дорпата) и Риги (с XV века в эту торговлю включились Нарва и Выборг). Эта торговля была заметной и имела тенденцию к увеличению объемов.

В саму Ливонию  соль завозилась из Германии (из Люнебурга, в частности). Только в 1368 году (как удалось реконструировать на основе ганзейских документов) в три ливонских города (Рига, Реваль, Пернау) с целью дальнейшей перепродажи на восток было завезено более 1500 тонн соли. Этого могло хватить на годовое потребление более 250 тыс. человек. Стоит также учесть, что в 1368 году Ганза приняла решение прекратить торговлю солью с Новгородом, поэтому в нормальный год этот показатель мог быть выше (в 1383 году он был выше в три раза, если судить только по дошедшим документам).

Новгородские  купцы приобретали достаточно крупные  партии соли. Так, в 1384 году купец Матвей Друкалов закупил в Ревеле почти 10 ластов соли (около 18 тонн). В начале XV века купцы Перепетица и Федор Безбородый приобрели там же 35 тонн соли¹².

Есть  еще воск, который ганзейцы закупали в Новгороде сотнями килограммов (в пересчете на современные меры веса с шифсфунтов) и даже десятками тонн. По данным таможенных книг Реваля, в 1368 году только в этот город из Новгорода было завезено до 18 тонн воска. Операции русских и немецких купцов в размере 3-6 тонн были отнюдь не редкими. К концу XV века общий объем вывоза воска из Новгорода составил до 100-150 тонн ежегодно.

Помимо  воска (о торговле которым в грамотах вообще нет упоминаний), другой важной статьей новгородской торговли (самой  крупной, скажем так) была пушнина. До 90 % оборота мехов составляла белка. Примечательно, что белкой торговали не только купцы и бояре Новгорода, но и простые горожане и крестьяне (хотя, по мнению Хорошкевич, заметным их участие стало к концу XIV века - до этого преобладал все же средний и крупный опт). Средний крестьянский двор спокойно добывал за год от 30 до 100 белок, что при продажной цене 1000 шкурок в 25-30 марок - в зависимости от сорта - давало ему 2 - 3 марки дохода в год. Но это если не специализироваться, конечно. Валовые объемы всей пушной торговли были не такими уж и маленькими. Из Новгорода ганзейцы, шведы и тевтонцы вывозили ежегодно сотни тысяч шкурок белки разных сортов (возможно, и до миллиона). К примеру, Тевтонский орден только за два торговых года (1399-1400 и 1402-1403) вывез из Новгорода более 300 тыс. штук шкурок белки. При этом орденцы только на эти и другие закупки (воск) в Новгороде ежегодно тратили от 200 до 230 килограммов серебра.

В 1458 году двое ревальских купцов реэкспортировали из Новгорода в Любек более 85 тыс. шкурок. При этом большая часть новгородских мехов продавалась русскими не обработанной (т.е. убил белку, снял шкурку, продал). Дорогие меха соболей или бобров продавали уже поштучно. Самой крупной партией бобров, численно зафиксированной в новгородско-ганзейской торговле, было 60 шкурок. Для понимания: в единичной берестяной грамоте, которая содержит сведения о таких мехах, спокойно указываются аж 40 шкурок (в грамоте №420 содержится упоминание стоимости 40 шкур бобров - 10 гривен, т.е. около 2 кг. серебра)¹³.

Еще одной  важной статьей торговли были ткани. Тканей на Руси тогда почти не производили (если не считать грубой домотканной шерсти), а потому на них существовал всегда повышенный спрос. Несмотря на то, что в угоду политической конъюнктуре некоторые историки и называют Новгород «крупным ремесленным центром», в реальности он таковым не был. По мнению В. Л. Янина, Новгород, как показывают раскопки, был городом не ремесленников и торговцев, а богатых бояр-землевладельцев, имевших обширные владения во всей земле, но живших в Новгороде, где они держали своих ремесленников и торговых людей для обработки и реализации тех природных богатств, которые поступали к ним из их владений. На самом деле, все было даже хуже. За годы раскопок в Новгороде не было обнаружено даже намека на ткацкие мастерские. Также стоит и со скепсисом отнестись к «земельным владениям», что большинство историков не делает.

Как пишет Хорошкевич, «отсутствие упоминаний вплоть до конца XVI века ремесленников-текстильщиках также вызывает сомнение в существовании городского ткачества». Даже простое сукноваление было развито плохо. К концу XVI века в Новгороде было всего 6 сукновалов. Объемы импорта тканей в Новгород оцениваются как весьма крупные. Так, в 1410 году на складах немецких купцов лежало нерасподанными до 200 тыс. терлингов сукна (возможно, это около 80 тыс. метров). Оценить общий объем импорта сложно, но с учетом того, что в Ригу и Ревал из Любека и других городов ежегодно завозилось в среднем от 600 до 750 тыс. метров тканей, потребление тканей в Новгороде было вряд ли сильно меньше 300-370 тыс. метров (если считать, что ливонские города на реэкспорт в Новгород отправляли только каждый второй кусок ткани). В берестяных грамотах, как уже не сложно догадаться, об импортных тканях почти ничего нет (если не считать единичных косвенных случаев - вроде употребления термина «водмол» в грамоте №130).

В берестяных грамотах относительно часто встречаются  упоминания о торговле лошадьми (порядка 12-15 упоминаний), однако привязки к торговле с немцами и тут нет. Хотя известно, что из немецкой Прибалтики в Новгород часто завозились «клепперы» - некрупные рабочие лошади, а также изредка (это было запрещено) - боевые кони. Собственные лошади у новгородцев были скверными, и поэтому лошадей приходилось импортировать¹⁴.

Другая  картина получится, если взять дошедшие до нас ганзейские документы: в Новгороде  шла достаточно активная торговля, участие в которой принимали  не десятки, а сотни и даже тысячи контрагентов. Это, конечно, не уровень  Любека или Брюгге, но по совокупному  объему новгородская экономика примерно соответствовала или (изредка) превосходила Ревал, уступая, наверное, Риге. Тем не менее, практически вся она известна нам только из немецких документов. В берестяных грамотах реальной информации ноль. Объяснить это историки не в силах.

«Почти нет в берестяных грамотах сведений о торговле с немцами. Кроме уже известных документов, имеющих отношение к солеторговле, есть только два текста, упоминающих немцев», констатирует Е.А. Рыбина¹⁵. Надо сказать, что указанные грамоты являются обрывочными и невнятными отсылами на непонятный конфликт. Плюс, еще в одной грамоте упоминается «шуба немецкая». Почти 300-летняя история торговли Новгорода с Готландом, Ганзой, Ливонией, Тевтонским орденом прошла мимо авторов берестяных записок. Или же они просто не участвовали в ней.

Глава 4. Упадок Ганзейского союза.

Несмотря  на все свои коммерческие и ратные успехи, Ганза, консервативная до мозга  костей, сама себе постепенно создавала  трудности. Ее правила требовали, чтобы  наследство делилось между многочисленными  детьми, а это препятствовало накоплению капитала в одних руках, без чего «дело» не могло расширяться. Постоянно не подпуская к власти цеховое ремесленничество, неповоротливые старшие купчины помалкивали низшие классы к кровавому бунту, особенно опасному внутри собственных городских стен. Вечное стремление к монополии возбуждало возмущение в других странах, где росло национальное чувство. Может быть, важнее всего стало то, что ганзейцам недоставало поддержки центральной власти в самой Германии.

В начале XV-го столетия ганзейский союз начал терять свою силу. Главнейшие голландские гавани, пользуясь преимуществом своего положения ближе к океану, предпочли вести торговлю за собственный счет. Новая война Ганзы с Данией в 1427-1435 гг., во время которой эти города оставались нейтральными, принесла им громадные выгоды и тем нанесла ущерб Ганзе, которая, впрочем, сохранила все, чем до тех пор владела. Распадение союза выразилось, однако, уже в том, что за несколько лет до заключения общего мира, Росток и Штральзунд заключили с Данией свой сепаратный мир.

Большое значение имело также то печальное  обстоятельство, что начиная с 1425 г. прекратился ежегодный ход  рыбы в Балтийское море. Она направилась  в южную часть Северного моря, что способствовало расцвету Нидерландов, так как во всем мире, в особенности  на юге, ощущалась сильная потребность  в постном продукте.

Политика  Ганзы также понемногу утратила свою первоначальную предусмотрительность и энергию; к этому присоединилась еще и неуместная бережливость по отношению к флоту, который содержался в недостаточной численности. Ганза  без всякого противодействия  смотрела на соединение в одних руках власти над тремя Северными королевствами, к которым присоединились еще и герцогства Шлезвиг-Голштинские, и допустила образование такой силы, какой никогда на севере еще не существовало. В 1468 г. Эдуард IV, король английский, отнял у Ганзы все ее привилегии и оставил их только за городом Кёльном, который и был вслед за тем исключен из Ганзы. В последовавшей затем каперской войне Ганза понесла большие потери, несмотря на то, что у Англии в те времена военного флота не было.

Ганза была бессильна только против одного государства - России, так как она в те времена  совершенно не соприкасалась с морем; поэтому для Ганзы было сильным  ударом, когда русский царь в 1494 г. неожиданно приказал закрыть ганзейские конторы в Новгороде. При таких  исключительных обстоятельствах Ганза  обратилась за помощью к императору, но последний сохранил с русскими свои дружеские отношения; вот каково было в те времена отношение главы империи к ганзейским городам! Подобное же отношение проявилось и несколько позже, когда король Иоганн Датский выхлопотал у императора повеление об изгнании всех шведов, что нарушило все торговые связи Ганзы со Швецией.

Но тем не менее силы дворянства и духовенства были сломлены, возникло ленное и бюрократическое государство, вследствие чего королевская власть усилилась и даже стала неограниченной. Морская торговля сильно развилась и в последнее время распространилась до Ост и Вест-Индии. Влияние ее на государственное хозяйство, а также значение ввозных пошлин, обнаруживалось все яснее; короли не желали больше допускать, чтобы вся торговля их страны находилась в чужих руках, да притом в руках иностранной державы, что исключало всякую возможность конкуренции. Они не желали более подчиняться воспрещению повышать ввозные пошлины на своих границах и не хотели даже допускать в этом отношении каких-либо ограничений. Вместе с тем и привилегии, предоставленные Ганзе, иногда очень обширные, как например, экстерриториальность, право убежища в подворьях, собственная юрисдикция и проч. давали все сильнее себя чувствовать.

Неприязненное отношение к действиям Ганзы  постоянно возрастало, как у иностранных, так и у германских князей. Конечно, они имели возможность создать  таможенные заставы против портовых городов, но тогда они оказывались  совершенно отрезанными от морских  сообщений. Терпеть эти тяжелые  ограничения, а также независимость  богатых вольных городов, лежащих  в их владениях, делалось все невыносимее  по мере того, как формировались  их взгляды на финансовые вопросы и возрастала собственная власть и величие этих князей. Времена монополий в морской торговле миновали, но руководители Ганзы не понимали признаков новых времен и крепко держались тех целей и тех средств, которые они унаследовали от своих предшественников.

Тем временем изменились и условия судоходства; интересы портовых городов, разбросанных на побережье, на протяжении более двух тысяч километров, все более расходились, при чем частные интересы каждого отдельного города приобретали все более преобладающее значение. Вследствие этого фламандские и голландские города уже раньше отделились от Ганзы, затем из нее был исключен Кёльн, а связь между остальными городами все более ослабевала. Наконец Любек остался почти один с Венденскими городами и городами Передней Померании.

В 1520 г. Карл V, который уже в то время был  испанским королем, был избран германским императором. При разделе со своим  братом Фердинандом, он сохранил за собой  Нидерланды, к которым присоединил  еще западную Фрисландию и Утрехт; вследствие этого Германия утратила богатое побережье с устьями Рейна, Мааса и Шельды. Это, конечно, было очень выгодно для морской торговли Нидерландов. В то же время Христиан II, король датский, сделавшийся зятем Карла V и питавший острую ненависть к Ганзе, начал покровительствовать нидерландской торговле в Балтийском море. Это дало повод Ганзе, несмотря на то, что влияние ее значительно упало, еще раз решительно вмешаться в судьбы Северных королевств.

В 1519 г. Густав Ваза бежал от Христиана II в Любек, который не только отказался его выдать, но даже оказал ему поддержку и помог переправиться в Швецию; Христиан II подчинил себе Швецию, но возбудил против себя в стране сильнейшую ненависть вследствие устроенной им в Стокгольме резни, а когда Густав Ваза поднял восстание, то Ганза открыто стала оказывать ему поддержку. Ганзейский флот опустошил Борнгольм, сжег Гельсингер, угрожал Копенгагену и помогал при осаде Стокгольма.21 июня 1523 года датский комендант города поднес ключи от города ганзейскому адмиралу, который в свою очередь передал их Густаву Вазе, уже ставшему Густавом I. Густав в награду за оказанную помощь предоставил Ганзе значительные привилегии.