Первая мировая война в восприятии современных историков

Приближение революции сознавали  и буржуазные лидеры. В IV Думе либеральные  партии образовали Прогрессивный блок, который выдвинул требование о создании «министерства доверия». Лидеры Прогрессивного блока резко критиковали царских министров за их неспособность руководить обществом, доходя до прямых обвинений в измене. Царская Россия первая среди воюющих стран подошла к революционному порогу в начале 1917 г.

2. Взгляд современных российских историков на события Первой мировой войны

Роль российского Балтийского  флота в экономической блокаде  Германии в1914—1917 гг. подвергает анализу в своей статье Д.Ю. Козлов, который указывает на то, что освещение действий отечественного военно-морского флота на коммуникациях противника, к сожалению, не является сильным местом отечественной историографии первой мировой войны⁵.

Важным новшеством, реализованным  немцами при организации обороны  морских коммуникаций, стало введение конвойной системы. В марте 1916 г. Адмирал-штаб, который фактически руководил всем торговым судоходством на Балтике через союз гамбургских судовладельцев, ввел в действие специальное положение об охране судоходства в Балтийском море. Документ предусматривал организацию с 25 марта (7 апреля) системы конвоев на обеих основных коммуникационных линиях — трассе вдоль побережья Швеции и коммуникации в южной и юго-восточной частях театра, по которой осуществлялись воинские перевозки. Еще раньше — во второй половине 1915 г. — началось вооружение транспортов артиллерией. В целях маскировки судам рекомендовалось закрасить все знаки национальной принадлежности⁶.

Оперативная обстановка, складывавшаяся на Балтике в кампанию 1916 г., а также значительное усиление миноносных и подводных сил позволяли русскому флоту развернуть широкомасштабные действия на германских морских коммуникациях. Однако начальник Морского штаба главковерха вице-адмирал А.И. Русин не счел нужным внести нарушение неприятельских сообщений в число задач флота на кампанию, ограничившись упоминанием о «возможных активных операциях» и «нанесении противнику возможного вреда». Ставка, таким образом, проигнорировала ценный опыт предыдущей кампании на Балтике. «Хотя субмарины доказали свою высокую эффективность в борьбе с торговым судоходством между шведскими и немецкими портами, атаки грузовых судов не были включены в число официальных задач подводных лодок Балтийского флота. Основной акцент был сделан на уничтожение неприятельских военных кораблей», — справедливо замечают авторитетные зарубежные исследователи.

Всего в кампанию 1916 г. силами русского Балтийского флота было уничтожено или захвачено 12 неприятельских грузовых судов общей вместимостью 28 426 брт. Несмотря на то, что действия Балтфлота  не смогли парализовать сообщения между Германией и Швецией, они вынудили неприятеля прибегнуть к введению системы конвоев, что неизбежно привело к значительному снижению оборачиваемости грузового тоннажа. Таким образом, в кампании 1916 г. боевая деятельность Балтийского флота впервые с начала войны оказала сколь-нибудь существенное влияния на интенсивность и объемы морских перевозок противника. Вместе с тем Балтийский флот и в 1916 г. не смог помешать противнику увеличить объемы поставок шведкой руды (на 100 тыс. т по сравнению с 1915 г.). Причину этого следует искать в том, что российское командование — как верховное, так и флотское — недооценило значение действий на морских коммуникациях противника и, как следствие, выделило для их нарушения недостаточные силы.

В кампанию 1917 г. эта задача по-прежнему относилась к числу второстепенных. Отметим, что на несколько пренебрежительное отношение ставки и командования флота к борьбе с неприятельскими перевозками на Балтике не смогли, как ни странно, повлиять даже аргументированные суждения авторитетных экономистов. Среди специалистов, которые к началу четвертой военной кампании вполне осознали масштабы влияния экономических факторов на исход войны, наибольшим влиянием пользовался профессор П.Б. Струве, с 1914 г. возглавлявший Межсоюзный блокадный комитет в Петрограде (открытое наименование этого органа — Экономическая канцелярия Министерства торговли). В письме вице-директору дипломатической канцелярии при Штабе главковерха Н.А. Базили от 5 (18) января 1917 г. Петр Бернгардо-вич справедливо отметил, что «война из стадии столкновений вооруженных сил как таковых уже давно вступила в стадию состязания целых народнохозяйственных организмов». Боевые действия на коммуникациях противника вели только подводные лодки, однако оперативное напряжение подводных сил, и без того не слишком высокое, в завершающей кампании еще более снизилось: лодки выходили в море в среднем один раз в месяц на пять-шесть суток. Эти обстоятельства на фоне усиления противодействия со стороны противника и снижения боевой выучки личного состава не позволили Балтфлоту добиться успехов в уничтожении неприятельского тоннажа. Наши подводники пополнили свой боевой счет только пароходом «Фридрих Каров» (873 брт), который 27 июля (8 августа) был торпедирован подводной лодкой «Вепрь» в Ботническом заливе. Однако известная напряженность, создаваемая присутствием подводных лодок на коммуникационных линиях, заставила германцев продолжить практику конвоирования транспортных судов⁷.

Итак, в годы первой мировой войны  нарушение морских коммуникаций противника входило в число задач русского флота Балтийского моря и, более того, на некоторых этапах (например, в кампанию 1916 г.) становилось, по существу, основным содержанием его боевой деятельности. С точки зрения развития военно-морского искусства представляет безусловный интерес расширение спектра форм и способов применения сил и средств флота на неприятельских сообщениях: начав в 1914 г. с активных минных постановок, в последующих кампаниях командование флота организовало боевые действия подводных лодок и тактических групп надводных кораблей, а затем внедрило в боевую практику новую форму применения группировки разнородных сил — морскую операцию на сообщениях противника.

Предметом рассмотрения в статье И.Н. Гребенкина становится офицерство российской армии в годы первой мировой войны. По мнению автора статьи, в трудах историков получили отражение социальные качества и политическое поведение самых многочисленных групп населения России времен первой мировой войны — крестьян, рабочих, солдат. Не меньший интерес представляет анализ процессов, происходивших в тот период внутри офицерского корпуса российской армии, если учитывать его роль и важность для хода вооруженной борьбы, которую вела Россия, а также дальнейших событий революции и гражданской войны.

Объявленная летом 1914 г. мобилизация положила начало формированию офицерского корпуса военного времени. В нем прежняя кадровая основа сочеталась с массой людей, отобранных и обученных в условиях войны. Если к весне 1914 г. численность офицерского  корпуса армии составляла около 46 тыс. человек, то с призывом офицеров из запаса и досрочным производством выпускников военных учебных заведений она достигла 80 тыс. человек. Значительные потери в первые месяцы военных действий и продолжавшиеся мобилизационные мероприятия потребовали создания системы массовой подготовки офицеров военного времени — прапорщиков. В военных училищах и школах прапорщиков их обучали в ускоренном порядке, в зависимости от рода войск и образовательного уровня контингента подготовка продолжалась от трех до восьми месяцев. Нижних чинов производили в офицеры и без специальной подготовки: на фронте — за боевые отличия, а в тыловых частях — лиц со средним и начальным образованием — «по удостовению строевого начальства». Всего за годы войны в офицеры было произведено около 220 тыс. человек. В совокупности с кадровым составом и призванными в первые месяцы войны по мобилизации офицерами запаса — 300 тысяч. Потери всех видов (убитые и умершие от ран, раненые и отравленные газами, пропавшие без вести и пленные) среди офицерского состава превысили 71 тыс. человек, из их числа к осени 1917 г. в строй вернулось не менее 20 тысяч3. В октябре 1917 г. численность офицерского корпуса русской армии составляла около 250 тыс. человек4. В рядах действующей армии однодневной переписью 25 октября 1917 г. было учтено 138 273 офицеров, то есть примерно 55% от строевого состава⁸.

Считается, что  кадровое офицерство за два первых года войны оказалось фактически истреблено. Однако этот стереотип  требует критического к себе отношения. Справедливым его можно считать в отношении кадровых обер-офицеров пехоты, выступивших на фронт в качестве младших офицеров и командиров рот. В других родах войск и категориях командного состава потери не были столь велики. И на втором, и на третьем году войны во главе армии находился и продолжал определять ее лицо прежний кадровый генералитет и штаб-офицерский корпус. Эти генералы и офицеры командовали соединениями и частями, работали в штабах, преподавали в военных учебных заведениях. Возросшие потребности военного времени создавали различные возможности для их производства в чинах как в действующей армии, так и в тылу.

Несомненно, что  часть офицерской молодежи не стремилась жестко следовать канонам воинской этики, сознательно перенося в армейскую среду свой социальный опыт и манеры. Появление такого типа офицеров было отмечено и оценено солдатами⁹.

В целом же, несмотря на разницу  в поведении начальства, моральном  климате и состоянии частей, заметная часть младших командиров из числа  офицеров военного времени, в особенности отличавшиеся мужеством, тактическими способностями, умением завоевать авторитет у личного состава, а нередко известной долей авантюризма, добивалась успеха и продвижения. Состоявшись на фронте именно в качестве боевых командиров, они восприняли наиболее ценные качества и традиции офицерского корпуса, освоили и полюбили свою воинскую профессию. К 1917 г. многие, командуя ротами, командами и даже батальонами, достигли чинов поручика и штабс-капитана, были отмечены высокими наградами и, таким образом, в боевых заслугах не уступали кадровым коллегам. Из их числа выдвинулись наиболее известные командиры, представлявшие обе сражающиеся стороны в годы революции и гражданской войны: А.И. Автономов, Р.Ф. Сивере, И.Л. Сорокин, А.И. Тодорский, Н.В. Скоблин, А.В. Туркул, В.Г. Харжевский и многие другие.

Политическому самоопределению офицерства уже не препятствовали и такие, некогда  непререкаемые, формальные ограничения, как даваемая на верность престолу присяга.

В конце 1916 г., когда непопулярность правительства достигла пика, взоры  офицеров все более обращались к  его главному легальному критику  — Государственной думе.

Естественным для невысокого уровня политической культуры в офицерской среде являлось объяснение проблем и военных неудач России наличием внутреннего заговора, германским влиянием в правящих верхах, деятельностью шпионов.

Первая мировая война явилась  фактором огромных социальных и политических перемен, предопределивших пути последующего развития многих стран — участниц конфликта. Особое место в этих процессах принадлежало представителям той части населения, которая непосредственно была вовлечена в военные действия, именно они со своим жизненным опытом и социальной активностью в наибольшей мере повлияли на исход войны для своих стран и их послевоенное будущее. В этом смысле весьма значимым представляется пример России, для которой участие с мировой войне хотя и не привело к военному поражению, но обернулось полным крушением прежнего общественного строя и государственного порядка, положило начало их революционному преобразованию.

Важную и, несомненно, повлиявшую на развитие революционных настроений, тему поднимает М.В. Оськин в своей  статье «Русская армия и продовольственный кризис в 1914-1917 гг.»

Война есть явление энергозатратное, связанное с неимоверными в мирное время нагрузками физического и  психологического характера — на войне каждый миг может стать  последним: «Атака без мясной порции — плохая атака». Поэтому в русской армии начала XX в. мясной паек составлял значительную величину. Для страны, где крестьянское население редко видело мясо на своем столе, это обстоятельство играло громадную роль в пищевом рационе военнослужащего. Перед первой мировой войной потребление мяса, по данным скотных боен, составляло 95,5 млн пудов, или 22 фунта в год на человека. При этом средний крестьянин потреблял не более 1,3 пуда (21—22 кг) мяса в год, а в армии норма составляла около 4 пудов (64 кг) в год. Помимо того, «по статистическим данным опросов новобранцев оказывается, что 40% из них почти первый раз по поступлении на военную службу ели мясо...»¹⁰.

С началом первой мировой войны  мясной паек в действующей армии  являлся главным поставщиком  калорий для бойца. Поэтому, военное ведомство пошло на его неоправданное повышение: если перед войной мясной паек составлял 1 фунт (410 г), то с ее началом уже — 1,5 фунта (615 г); каждый день армии требовалось более 17 тыс. голов крупного рогатого скота. Всего за войну количество израсходованного русской армией порционного скота достигло 32 млн голов. Но лишь первые три месяца войны армия могла пользоваться трофеями. С ноября 1914 г. снабжение фронта продовольствием и фуражом всецело зависит от подвоза из тыла (только летом 1915 г. войска пользовались эвакуируемым с оставляемой территории скотом).

Ввиду отсутствия специального продовольственного органа за снабжение фронта продуктами питания отвечало Министерство земледелия, глава которого в августе 1915 г. возглавил  Особое Совещание (ОСОпп) по продовольствию. В отношении снабжения войск мясом, в феврале 1915 г. «Для смягчения мясного кризиса в Действующей армии Совет министров принял следующие решения: 1) Усилить закупки крупного рогатого скота в районах, ближайших к ТВД... 2) Стремиться к замене говяжьего мяса свининой и бараниной... 3) Уменьшить дачу мяса. Существующая на фронте 1,5-фунтовая дача мяса совершенно не отвечает обычному питанию огромного большинства населения страны и является несколько преувеличенной... 4) Развить заготовку солонины, которая является привычным предметом питания населения и легче других мясных продуктов переносит летнюю перевозку. 5) Расширить производство мясных консервов... 6) Учитывая возможность недостатка мяса, несмотря на все меры к усилению его заготовок, использовать для питания войск соленую, сушеную и вяленую рыбу, а также некоторые другие продукты, например, яйца, которые из-за отсутствия вывоза за границу, могут быть заготовлены в больших количествах»¹¹.

Еще осенью 1914 г. часть мясного пайка вследствие транспортных затруднений стала выдаваться солониной, так как ее перевозка была легче и удобнее. Эволюция мясного пайка показывает его постепенное понижение. Приказ по армиям Северо-Западного фронта от 7 октября 1914 г. устанавливал паек в 3/4 фунта мяса и 1/4 фунта солонины. В марте 1915 г., когда Ставка поманила победой в Карпатах — фунт мяса на Юго-Западном фронте. Приказ от 17 мая 1915 г. на Северо-Западном фронте: 1/2 фунта мяса, 1/4 фунта солонины, а также «стоимость 1/4 ф. мяса обращать на улучшение пищи нижних чинов, приобретая те продукты, какие окажется возможно приобрести на местах». Это уже ниже нормы мирного времени. В январе 1916 г. видно улучшение:... 3/4 фунта мяса (307 г) для войскового района и 1/2 фунта (204 г) для тылового района. С 7 апреля 1916 г. и до конца войны мясной паек составлял 1/2 фунта мяса, «причем было разрешено засчитывать в счет мяса рыбу, а также мясные отходы».