Политическая история князя Меттерних

Работы Венского конгресса, тянувшиеся медленно и бесплодно, пошли живее; вопрос об устройстве Германии был выдвинут вперед, и Меттерних стал употреблять все усилия, чтобы сделать это устройство по возможности сложным и неповоротливым, а связь между отдельными частями -- по возможности слабою и неопределенною. Он остался верен роли австрийского министра и считал самое слово "Германия" простым географическим термином. Предложенный им проект делит всю Германию на семь округов; по два округа приходится на Австрию и на Пруссию и по одному на Баварию, Ганновер и Виртемберг. Австрийский император и короли прусский, баварский, ганноверский и виртембергский должны составить совет, в котором первым двум членам, как представителям двух округов, принадлежит по два голоса, а остальным трем членам -- по одному; этот совет должен заведовать иностранными делами и решать вопросы о войне и мире. Рядом с этим советом должен существовать другой совет с законодательною властью, составленный из мелких владетелей, из представителей вольных городов и из членов первого собрания. При таком устройстве Германии Австрия и Пруссия, решившись действовать согласно, могли вести за собою весь союз и распоряжаться войсками мелких владетелей, как своими собственными. Из семи голосов четыре принадлежали Австрии и Пруссии, стало быть, большинство голосов было на стороне их мнения; мелкие владетели испугались за свою самостоятельность, и проект Меттерниха встретил себе непреодолимую оппозицию. Дело осталось нерешенным. Когда за него снова принялись в 1815 г., в конце мая, его окончили в одиннадцать поспешных заседаний, и Германия получила свою теперешний облик. Усилия Меттерниха увенчались успехом; у Германии отнято единство, отнята возможность энергического дружного действия; ее политическое значение ничтожно, потому что раздробленность ее доходит до крайних пределов; она представляет собою не федеративное государство, а союз из отдельных, замкнутых в самих себе государств, без общего правительства, без инициативы.

Самому Меттерниху Венский конгресс принес чрезвычайно много пользы. Благодаря посредственности прочих деятелей знаменитого конгресса австрийский министр стал во главе европейской дипломатии, и притом в такую решительную минуту, которая навсегда должна была остаться в памяти современников и потомства. Перед мудростью князя Меттерниха стали благоговеть даже многие из тех людей, которые не могли уважать его как человека; на него посыпались знаки отличия, титулы, денежные вознаграждения, пенсионы и подарки землями и поместьями. Семейные дела Меттерниха значительно поправились, и огромные долги отца и сына стали погашаться. Князю Меттерниху досталась доля из той контрибуции, которую Австрия взыскала с Франции; неаполитанский король, восстановленный после изгнания Мюрата при содействии Меттерниха, пожаловал ему титул герцога Портелла, с которым был связан ежегодный доход в 60 000 франков; союзники подарили Меттерниху землю бывшего бенедиктинского монастыря Иоганнисберга в рейнском округе; император Александр, возвращаясь в Россию, просил Меттерниха поддерживать с ним дружескую неполитическую переписку и определил ему на издержки 50 000 червонцев ежегодного пенсиона.

Как ни ссорились, как ни интриговали дипломаты Венского конгресса, а наконец генеральное  размежевание Европы совершилось полюбовно; за Австриею была упрочена значительная часть северной Италии, именно: все Ломбардо-Венецианское королевство; кроме того, австрийский императорский дом находился в родственных связях с владетелями Тосканы, Модены и Пармы и вследствие этого мог иметь сильное влияние на внешнюю и внутреннюю политику этих второстепенных государств. Таким образом, можно было сказать заранее, что Австрия будет добиваться и действительно добьется преобладания в Италии. Как только Бурбонская династия была восстановлена в Неаполе, Меттерних заключил с неаполитанским королем тайный союзный договор и обязал его не давать Неаполю таких законов, которые в каком бы то ни было отношении будут отличаться от австрийских законов, господствующих в Ломбардо-Венецианском королевстве. В то же время был заключен наступательный и оборонительный союз с великим герцогом тосканским, с целью обоюдной защиты, для поддержания в Италии спокойствия и порядка; точно так же поступил Меттерних в отношении к Модене. Но Пьемонт на подобный союз не согласился; папа также пожелал сохранить свою самостоятельность; план Меттерниха, старавшегося отгородить австрийские владения в Италии от всякого доступа зловредных якобинских идей, расстроился, потому что ближайший сосед Ломбардии, сардинский король, не захотел подчиниться австрийскому уставу. Если бы вся Италия управлялась по одной норме, тогда жителям Ломбардии не представлялось бы искушения; на это рассчитывал Меттерних; когда этот расчет лопнул, тогда он счел нужным отрезать австрийских подданных от остальной Италии и заставить их забыть, что они итальянцы. Меттерних сам сказал маркизу Ст.-Марцано: "Император, желая подавить дух итальянского единства, не принял и не примет титула итальянского короля; поэтому он распустил итальянское войско и уничтожил все те учреждения, которые могут подготовить образование большого национального королевства. Он хочет убить дух итальянского якобинства и обеспечить таким образом спокойствие Италии".

Соблюдая такую дипломатическую  осторожность в совещаниях с итальянскими патриотами, обращаясь так бережно  на словах с их национальным чувством, Меттерних так же деликатно обращался на деле с лучшими верованиями и стремлениями австрийских итальянцев; он ввел ненавистную для них конскрипцию, навязал им непривычные для них австрийские законы, австрийское судопроизводство, австрийскую методу воспитания.

В короткое время эти мудрые и своевременные распоряжения сделали  то, что итальянцы, поступившие под  управление Австрии без особенного отвращения, возненавидели ее господство тою пламенною ненавистью, которая  свойственна южным народам романского племени. Интригам и насилию правительства народ стал противопоставлять заговоры, тайные общества и возмущения; правительство еще туже стало стягивать оковы; Меттерних опутал всю страну сетью полицейских сыщиков и шпионов; глухое раздражение итальянцев сделалось еще более серьезным и замкнутым. Правительство и народ не доверяли друг другу, боялись друг друга, и это взаимное недоверие, вызывая с одной стороны новые полицейские меры, с другой – новые попытки к восстанию, должно было увеличиваться с каждым годом.

   Политика  Меттерниха в Германии нисколько  не отличается от его политики в Италии; та же боязнь национальных стремлений, та же ненависть ко всякому усовершенствованию существующих учреждений, та же обширная система шпионства. Чувствуя полнейшее отвращение к ярким и крутым мерам, Меттерних не решился идти напролом против тех идей и тенденций, которые возбудила в немецком народе война за освобождение Германии. Действуя окольными путями против германского единства, он точно так же хитро и осторожно повел интриги против конституционных идей, пользовавшихся сочувствием нации и начинавших укореняться в умах владетельных особ и министров. Над проектом прусской конституции работали в то время Гарденберг и Вильгельм Гумбольдт, о конституции говорили и писали в Баварии и Виртемберге, и все эти толки, собрания, произносимые речи чрезвычайно не нравились Меттерниху; во-первых, они нарушали то спокойствие, которое он считал высшим благоденствием; во-вторых, они увеличивали значение Пруссии, на которую вся Германия начинала смотреть с любовью и надеждою.

   Как представительница чистого абсолютизма и как соперница Пруссии, Австрия должна была относиться враждебно к конституционному движению и противодействовать ему всеми мерами своей изобретательной дипломатии. Меттерних разослал ко всем посланникам своего двора инструкции и приказания всячески противодействовать осуществлению этих тенденций; в то же самое время представитель Австрии на германском сейме, по инструкции того же Меттерниха, говорил языком более приличным и не являлся отъявленным противником тех начал, в которые горячо веровала вся живая Германия. Здесь, как и везде, Меттерних вел параллельно две политики, официальную и неофициальную, явную и тайную, которые сближались или расходились между собою, смотря по обстоятельствам. Официальный представитель Австрии говорил одно, а тайные инструкции, сообщаемые посланникам, тайные и конфиденциальные письма к государям и министрам говорили совершенно другое. Вступить в открытый и честный бой с опасными идеями века Меттерних не решался; он подкапывал их потихоньку, и результаты его подземных работ не оставались бесплодными; конфиденциальные письма его тревожили впечатлительные умы тогдашних государей и парализовали их честные намерения. Гарденберг, бесхарактерный прусский министр, поверил внушениям Меттерниха, оттолкнул от себя своего помощника Гумбольдта и отшатнулся от дела конституции; окончательное решение вопросов затянулось на неопределенное время.

   Интригуя  таким образом против того, что  целый германский народ считал  своею потребностью, Меттерних, конечно,  не мог чувствовать особого расположения к печатной гласности. Журналистика, обращавшая внимание общества на те вымышленные препятствия и пустые отговорки, которыми затягивались совещания о важных вопросах, журналистика, напоминавшая обществу его нужды, возбуждала в Меттернихе самые серьезные опасения; в ней видел он самое страшное орудие агитации, и против нее начал он принимать постепенно усиливающиеся меры. Сначала он выдвинул против органов либеральной партии свои органы, проводившие в возможно приличной форме идеи и симпатии австрийского правительства. Главным бойцом меттерниховского лагеря был известный публицист Генц, человек умный и ловкий. Блестящие статьи этого политического писателя помещались в "Австрийском наблюдателе", которого официальным редактором был Иосиф Пилат, домашний секретарь князя Меттерниха; ожесточенная полемика этого журнала с "Рейнским Меркурием", издававшимся под редакциею талантливого и честного писателя Герреса, обратила на себя внимание всей читающей Германии, и Меттерних увидал, что спорить с либералами значит распространять и популяризировать их идеи; он повел дело правительственным путем и упросил Гарденберга запретить ненавистный журнал; но Геррес не унялся и начал издавать брошюры и летучие листки, которые покупались и читались нарасхват; тогда Меттерних задумал устроить в обширных размерах полицейское управление Германии и по возможности всей континентальной Европы.

   Опираясь  на трактат Священного союза,  в котором подписавшиеся государи  обязывались совокупными силами  поддерживать в Европе общественное спокойствие и наблюдать за народною нравственностью, Меттерних осенью 1818 года устроил в Ахене конгресс и членам этого конгресса представил самым убедительным образом необходимость дружно действовать против общего врага, т.е. против того духа якобинства, который, если дать ему волю, опрокинет весь социальный порядок. Увещания Меттерниха, указавшего на грядущие бедствия с воодушевлением истинного пророка, подействовали как нельзя лучше; члены конгресса воротились восвояси с сильным предубеждением против пагубных идей века и с тою спасительною боязнью революции, из которой нетрудно было развить со временем самые крутые меры реакции. Меттерних стал ковать железо, пока оно было горячо, и через год после ахенского конгресса пригласил немецких министров в Карлсбад для совещаний "о тех мерах, которые должно принять против демагогических неурядиц". Неурядицы эти, требовавшие общегерманского конгресса, состояли в нескольких речах, произнесенных на студенческих сходках, да еще в том, что молодой патриот Занд убил известного писателя Коцебу, поддерживавшего подозрительные сношения с одним иностранным правительством. Поднимать из-за этого тревогу было почти смешно, но правители Германии на все смотрели глазами Меттерниха, а Меттерних старался преувеличивать опасность, чтобы показать необходимость систематического преследования известных идей и стремлений. Карлсбадские конференции состоялись, и система Меттерниха восторжествовала. Две статьи союзного акта -- статья 13-я, обещавшая отдельным государствам Германии представительное правление, и 18-я, объявлявшая свободу печати -- были истолкованы так ловко, что потеряли все свое значение. Через месяц после карлсбадских конференций союзный сейм объявил, что, желая уберечь Германию от бедствий анархии, он сам даст общую норму, по которой должны быть выработаны конституции отдельных государств; что сейму, как верховной правительственной и законодательной инстанции, должно иметь в своем распоряжении вооруженную силу для исполнения решений; что вредное направление университетского преподавания требует строгого надзора за студентами и профессорами; что вредное направление литературы должно быть обуздано цензурой и что в Майнце должно устроить центральную следственную комиссию для того, чтобы разузнавать и разрушать революционные замыслы. Князь Меттерних поступал таким образом по мелкому, трусливому чувству самосохранения; его личная судьба была тесно связана с участью Франца I, и потому он во что бы то ни стало старался упрочить могущество Австрии и ее преобладание в Германии.

   Гениальные  люди не становятся в оппозицию  с требованиями времени, потому  что они в состоянии всецело  понять эти требования и вынести  их на своих плечах. Меттерних  сознательно принимается за преследование  прогрессивных идей; это доказывает, с одной стороны, что он не в состоянии быть проводником этих идей, с другой стороны -- что честность не может быть поставлена в число его человеческих добродетелей. Ум его не выходит из размеров мелкой изворотливости; честность останавливается на той степени, которая мешает человеку залезть в чужой карман, но не доходит до искренности и стойкости убеждений. Меттерних сходен в этих двух отношениях с Талейраном, с тою только разницею, что Талейран еще более Меттерниха пуст и мелочен и еще менее Меттерниха способен от отдельных фактов возвышаться до общих идей.

Обеспечив себя со стороны Германии, Меттерних поставил себе за правило решительно сопротивляться всякому изменению существующего  порядка вещей во всей Европе; всякая попытка нации улучшить свое положение считалась уголовным преступлением, которое должны были преследовать всеми мерами все европейские правительства. Когда в Неаполе в 1820 году вспыхнула революция, вынудившая конституцию у короля Фердинанда, Меттерних поставил австрийскую армию в Италии на военное положение и отправил к итальянским государям циркулярную ноту, в которой объявлялось, что Австрия ручается за неприкосновенность их владений и даже, в случае надобности, отправит свои войска для усмирения мятежников. Неаполитанское правительство отправило посланника к венскому двору; посланника этого не приняли и не признали в его должности; после частного разговора с Меттернихом он получил приказание немедленно оставить австрийские владения. Этим, конечно, дело не кончилось; Меттерних, заботливый блюститель порядка, обратился к своему любимому средству, к конгрессу. В Тропаве осенью 1820 года собрались представители великих держав, и начались совещания о том, какие меры пустить в ход для вразумления заблуждающихся грешников. Меттерних собственноручно написал проект нового союза, в котором принцип вмешательства во внутренние распоряжения государств был развит до последних пределов.

На тропавском конгрессе было решено пригласить неаполитанского  короля в Лайбах и там, вместе с  ним, фундаментально обсудить положение его королевства. Король приехал, с радостью согласился по приглашению Меттерниха взять назад ту конституцию, в ненарушимости которой он полгода тому назад клялся перед лицом своего народа, и с восторгом принял от Австрии 50 000-ное вспомогательное войско. Сопротивление неаполитанского парламента было задавлено без труда; конституция -- уничтожена... В начале 1821 года произошло движение в Пьемонте; австрийский корпус задавил это движение, и торжественный циркуляр, подписанный тремя великими державами, объявил всем правительствам о решительной победе Священного союза над пагубными стремлениями злоумышленников, якобинцев и карбонариев. Но еще не успели закрыть лайбахского конгресса, как пришло известие о восстании греков; Меттерних хотел и в этом случае пустить в ход принцип вооруженного вмешательства, но на этот раз он встретил решительное сопротивление со стороны Франции, Англии и России и согласился отложить рассмотрение греческого вопроса до будущего года.