Сподвижники Петра I

Когда Петр I бывал в Петербурге, он не пропускал дня, чтобы не завернуть часа на два в Адмиралтейство, где участвовал в строительстве кораблей. Он достиг большого искусства в этом деле; современники считали его лучшим корабельным мастером в России. Он мог сам сработать корабль с основанием до всех технических мелочей его отделки.

Он  гордился своим искусством в этом мастерстве и не жалел денег, ни усилий, чтобы распространить и упрочить его в России. Отсюда же, видимо, происходил и его истинно морской аппетит. Современники говорили, что он мог есть всегда и везде. Когда бы он ни приехал в гости, до или после обеда, он сейчас же готов был сесть за стол. Вставая рано, часу в пятом, он обедал в 11-12 часов и по окончании последнего блюда уходил спать. Даже на пиру, в гостях, он не отказывал себе в этом сне и, освеженный им, возвращался к собеседникам, снова готовый есть и пить.

Петр  ни в чем не терпел стеснений и  формальностей. Он, привыкший чувствовать себя хозяином везде и всюду, конфузился и терялся среди торжественной обстановки, тяжело дышал, краснел и обливался потом, когда ему приходилось на аудиенции, в присутствии двора выслушивать высокопарный вздор от представлявшегося посланника. Будничную жизнь свою он старался устроить как можно проще и дешевле. Монарха, которого в Европе считали одним из самых могущественных и богатых на свете, часто видели в стоптанных башмаках и чулках, заштопанных его женой или дочерьми. Дома, встав с постели, он ходил в простом стареньком халате, выезжал или выходил в незатейливом кафтане из толстого сукна, который не любил часто менять. Ездил он обычно на одноколке или на плохой паре и в таком кабриолете, в каком, по заключению иноземца-очевидца, не всякий московский купец решился бы ехать. В торжественных случаях, когда, например, его приглашали на свадьбу, он брал экипаж напрокат у генерал-прокурора Ягужинского.

В домашнем быту Петр до конца жизни оставался  верен привычкам древнерусского человека: не любил просторных и  высоких залов и за границей избегал  пышных королевских дворцов. Казалось, что, выросши на вольном воздухе, привыкнув к простору во всем, он не мог жить в комнате с высокими потолками и, когда попадал в  такую, приказывал делать искусственный  низкий потолок из полотна.

Скорее  всего, тесная обстановка детства выработала в нем эту особенность. В селе Преображенском, где он вырос, он жил  в маленьком и стареньком деревянном домишке.

При Петре во дворе не видно было ни камергеров, ни камер-юнкеров, ни дорогой  посуды. Обыкновенные расходы двора, поглощавшие прежде сотни тысяч  рублей, при Петре не превышали 60 000 руб. в год. Обычная прислуга царя состояла из 10-12 молодых дворян, большею частью незнатного происхождения, называвшихся денщиками.

Ту  же простоту и непринужденность Петр вносил и в свои отношения с  людьми. Петр вообще не отличался тонкостью в обращении, не имел деликатных манер. На заведенных им в Петербурге зимних ассамблеях, среди столичного бомонда, поочередно съезжавшегося к тому или иному сановнику, царь запросто садился играть в шахматы с простыми матросами, вместе с ними пил пиво и из длинной голландской трубки тянул их махорку, не обращая внимания на танцевавших в этом или соседнем зале дам.

После дневных трудов, в досужие вечерние часы, когда Петр по обыкновению  или уезжал в гости, или у себя принимал гостей, он бывал весел, обходителен, разговорчив, любил и вокруг себя видеть веселых собеседников. На этих досужих товарищеских беседах щекотливых тем, конечно, избегали, хотя господствующая в обществе Петра непринужденность располагала неосторожных или чересчур прямолинейных людей высказывать все, что приходило на ум. Привыкнув поступать во всем прямо и просто, он и от других прежде всего требовал дела, прямоты и откровенности и терпеть не мог уверток.

Добрый  по природе как человек, Петр был  груб как царь. Любимец Петра Алексашка  Меншиков в молодости не раз испытывал на своем продолговатом лице силу петровского кулака. Однажды на большом празднестве один иноземный артиллерист, назойливый болтун, в разговоре с Петром расхвастался своими познаниями, не давая царю выговорить слова. Петр слушал-слушал хвастуна, наконец не вытерпел и, плюнув ему прямо в лицо, молча отошел в сторону.

Петр  был прямолинеен во всем. Он, например, так оправдывал строгие наказания, которыми он грозил ослушникам своих указов: «С другими европейскими народами можно достигать цели человеколюбивыми способами, а с русскими не так: если бы я не употреблял строгости, то уже давно не владел Русским государством и никогда не сделал бы его таковым, каково оно теперь. Я имею дело не с людьми, а с животными, которых хочу переделать в людей».

Петр, несомненно, был одарен здоровым чувством изящного, тратил много денег и  хлопотал, чтобы доставлять хорошие картины и статуи из Германии и Италии: он положил основание художественной коллекции, которая теперь помещается в Эрмитаже. Он имел вкус особенно в архитектуре. Об этом говорят увеселительные дворцы, которые он построил в Петербурге и для строительства которых выписывал за дорогую цену с Запада первоклассных мастеров, вроде, например, знаменитого в свое время Леблона. Построенный этим архитектором Петергофский дворец Монплезир с его кабинетом, украшенным превосходной ручной работой, с видом на море и тенистыми садами, вызывал заслуженные похвалы посещавших его иностранцев. Привычка вникать в подробности дела, работа над техническими деталями развили у него геометрическую меткость взгляда, удивительный глазомер, чувство формы и симметрии; ему легко давались пластические искусства, нравились сложные планы построек.

Петр  прожил свой век в постоянной и  напряженной физической деятельности и развил в себе внешнюю восприимчивость, удивительную наблюдательность и практическую сноровку. Но он не был любителем  досужих общих рассуждений; во всяком деле ему легче давались подробности  работы, чем ее общий план; он лучше  представлял средства и цели, чем  следствия; во всем он был больше делец, мастер, чем мыслитель.

Такой склад его ума отразился и  на его политическом и нравственном характере. Петр вырос в среде, совсем неблагоприятной для политического  развития. Это было семейство и  придворное общество царя Алексея Михайловича  полные вражды, мелких интересов и  ничтожных людей.

Придворные  интриги и перевороты были первоначальной политической школой Петра. Злоба сестры выбросила его из царской обстановки и оторвала от ее политической атмосферы. Мастеровой характер усвоенных с  детства занятий, ручная черная работа мешали размышлению, отвлекали мысль  от предметов, составляющих необходимый  материал политического воспитания, и в Петре вырастал правитель без правил, одухотворяющих и оправдывающих власть, без элементарных политических понятий и общественных сдержек. Жестокие уроки, данные ему в первом походе на Азов, под Нарвой и на Пруте, постепенно указывали ему на политическую неподготовленность, и по мере этого начиналось и усиливалось его политическое самообразование.

Он  стал понимать, что имеет крупные  пробелы в своем воспитании, и  вдумываться в понятия, вовремя им не продуманные, о государстве, народе, о правоте и долге, о государе и его обязанностях. Он умел свое чувство царского долга развить до самоотверженного служения.

Вся его преобразовательная деятельность направлялась мыслью о необходимости  и всемогуществе властного принуждения; он надеялся только силой навязывать народу недостающее ему блага  и, следовательно, верил в возможность  своротить народную жизнь с ее исторического русла и вогнать  в новые берега. Поэтому, радея  о народе, он до крайности напрягал его в труде, тратил людские средства и жизни безрасчетно, безо всякой бережливости. Петр был честный и  искренний человек, строгий и  взыскательный к себе, справедливый и доброжелательный к другим, но по направлению своей жизни  и  деятельности он больше привык обращаться с вещами, с рабочими орудиями. Чем  с людьми, а потому и с людьми обращался как с орудиями –  умел пользоваться ими, быстро угадывал, кто на что годен, но не умел и  не любил входить в их положение, беречь их силы. Петр знал людей, но не умел или не всегда хотел понимать их, хотя между ними и можно заметить некоторую генетическую связь, историческую преемственность ролей и типов.

Таким образом, Петр не был похож на своих  предшественников, хотя между ними и можно заметить некоторую генетическую связь, историческую преемственность ролей и типов.  Петр был великий хозяин, лучше всего понимавший экономические интересы, более всего интересовавшийся источниками государственного богатства. Подобными хозяевами были и его предшественники, цари старой и новой династий, но те были хозяева-сидни, белоручки, привыкшие хозяйничать чужими руками, а из Петра вышел подвижный и деятельный хозяин-чернорабочий, самоучка, царь-мастеровой.

Сподвижники Петра I

Все великие свершения Петра I не могли быть сделаны без группы единомышленников, часто называемых «птенцами гнезда Петрова». Петр окружал себя людьми, подобными ему самому: деятельными, энергичными, волевыми. О них и пойдет речь, ибо без них невозможны были бы те реформы, которые провел Петр.

Из  всех современников великого царствования несравненно выше других стояли трое: Ромодановский, Шереметев и Меншиков. Первые два пользовались привилегией, которой не имела даже Екатерина: во всякое время входить к государю без доклада. Отпуская их, Петр провожал их до дверей своего кабинета. Но первых своих сподвижников он приобрел в любимой им Немецкой Слободе.

Состав  иноземных товарищей Петра отличался  большой пестротой во всех отношениях: среди них были французы, немцы, голландцы, англичане, шотландцы; католики, лютеране, кальвинисты; генералы и офицеры, художники, лекари, аптекари, купцы, часовщики и т.д. Большей частью это были люди, много видавшие на своем веку, и беседа с ними доставляла Петру большое удовольствие. Они рассказывали ему много интересного о Западной Европе и обучали его различным ремеслам, какие только знали сами.

Наибольшим  расположением царя в это время  пользовались Гордон и Лефорт. Гордон, к которому Петр относился всегда как ученик к любимому учителю, был, по определению В.О, Ключевского,  «степенный шотландец, пожилой, аккуратный генерал, наемная сабля, служившая  в семи ордах семи царям, по выражению  нашей былины».

Он  постоянно получал из Англии книги, карты, инструменты и всегда что-нибудь показывал и объяснял молодому царю: то военные упражнения, то новые машины, то способы приготовления фейерверка.

Если  Гордон  был для царя уважаемым  учителем, то Лефорт был его задушевным другом. Франц Яковлевич Лефорт приехал  в Россию еще при Алексее Михайловиче, в 1675 году. Он поступил на военную службу, но в ней ничем особенно не отличился. Петру он понравился с первого  же знакомства. «Это был человек  малосведущий, - говорил о Лефорте  Н. Н. Костомаров, но зато умевший обо  всем хорошо говорить, человек веселого нрава и необыкновенно приятный собеседник. Если он имел мало основательных  сведений в военном устройстве и  в кораблестроении, зато с жаром  и восторгом говорил об этом перед  Петром и располагал Петра к усвоению наружных признаков иноземного строя».

Лефорт  принимал самое активное участие  в «потешных» маневрах Петра. Чтобы  убедить царя в преимуществах  иноземной военной формы, он несколько  раз являлся к Петру в разных формах и достиг того, что Петр сам  надел иноземный мундир и своих  «потешных» солдат велел обмундировать  в иноземную форму. Лефорт был  произведен в генерал-майоры и всегда сопровождал царя во время походов  с «потешными войсками», а также  на все пиры и попойки.

Он  же ввел Петра в общество Немецкой Слободы. Только он один и мог успокоить  страшного в гневе царя. Князь  Куракин в своих записках так  отзывается о Лефорте: «Лефорт был  человек забавный и роскошный, денно  и нощно был в забавах: балы, банкеты, картежная игра, дебош с дамами и питье непрестанное, оттого и умер во время своих лет под пятьдесят».Смерть  Лефорта крайне  опечалила Петра. Перед выносом тела царь приказал открыть его гроб и, рыдая, долго целовал холодный труп своего любимца. Лефорта Петр и поставил во главе «Великого посольства» 1697 года, с которым поехал за границу, зачислив самого себя в свиту «великих послов» под именем Петра Михайлова.

Особую  роль играл при Петре I А. Меншиков. Согласно преданию, он в юности был простым пирожником. Отец Меншикова не пошел в Преображенском полку дальше капрала, а сам он около 1698 года был только сержантом.

Возможно, что в это время он совмещал должность сержанта с разноской пирогов. Уже в это время юный Меншиков был, по-видимому, в большой милости у царя, называвшего его ласкательным именем Алексашка. По одной из версий, Меншиков заслужил царскую милость следующим образом. Однажды, когда Петр отправлялся на обед к одному из бояр, с ним заговорил пирожник. Петру понравилось его лицо, он взял его с собой и во время обеда велел ему стоять за своим стулом. Вдруг в ту минуту, когда царь протянул руку за каким-то блюдом, пирожник остановил его и произнес шепотом несколько слов. Оказалось, что несколько часов тому назад ему удалось пробраться в кухню боярина и там он увидел приготовления к попытке отравить царя. Кушанье было отдано собаке, которая тут же подохла. Таким образом, отравление было доказано, и это послужило началом блестящей карьеры Меншикова.

Меншиков  родился в 1673 году, на год позже  Петра. Высокий, хорошо сложенный, с  приятным лицом, он отличался большой  чистоплотностью и даже щегольством. Это обстоятельство впоследствии побудило Петра назначить его во внешнее  представительство. Воспитание Меншикова  не получил никакого, никогда не умел ни читать, ни писать и выучился только подписывать свое имя.

Но, по примеру Петра, хотя и сильно отставая от него, он приобрел поверхностные  сведения обо всем, вплоть до великосветских манер. Он был как бы тенью гениального  монарха. Он сопровождал его в походе на Азов и жил с ним в одной палатке; следовал за ним за границу и учился вместе с ним; принимал участие в усмирении стрельцов и хвастался, говоря, что собственноручно отрубил голову двадцати мятежникам.