Автор работы: Пользователь скрыл имя, 31 Октября 2013 в 08:25, курсовая работа
Совсем недавно крещеный, а по сути, все еще языческий, русский народ постепенно усваивал учение Христа и был готов к переменам в сознании, быту и даже поступках. Однако одной теории для этого явно не хватало, ибо сказано, что «вера без дел мертва». Для перелома, который должен был произойти, требовались герои, готовые на практике исполнить заповеди библейских притч, и такие герои вскоре появились. Борьба за власть при Владимире Крестителе велась исключительно по языческим понятиям, жёстко и беспринципно. Сын восставал на отца, отец убивал сыновей, и хорошим тоном считалось отплатить своему врагу за смерть близкого тем же - смертью, поэтому кровная месть была в то время вполне обычным явлением.
Введение
Объектом исследования является.
Предметом исследования являются.
Цель работы – раскрыть сущность и особенности.
Задачи работы:
1. Рассмотреть
2. Проанализировать
3. Сформулировать выводы по теме.
Великий князь Киевский Ярослав Мудрый позаботился о том, чтобы разыскать останки святого Глеба, бывшие 4 года непогребенными, и совершил их погребение в Вышгороде, в храме во имя святого Василия Великого, рядом с мощами святого князя Бориса. Через некоторое время храм этот сгорел, мощи же остались невредимы, и от них совершалось много чудотворений. Один варяг неблагоговейно стал на могилу святых братьев, и внезапно исшедшее пламя опалило ему ноги. От мощей святых князей получил исцеление хромой отрок, сын жителя Вышгорода: святые Борис и Глеб явились отроку во сне и осенили крестом больную ногу. Мальчик пробудился от сна и встал совершенно здоровым. Благоверный князь Ярослав Мудрый построил на этом месте каменный пятиглавый храм, который был освящен 24 июля 1026 года митрополитом Киевским Иоанном с собором духовенства. Множество храмов и монастырей по всей Руси было посвящено святым князьям Борису и Глебу, фрески и иконы святых братьев-страстотерпцев также известны в многочисленных храмах Русской Церкви.
Святые Борис и Глеб - традиционные персонажи литературных произведений агиографического жанра, среди которых особое место занимает «Сказание о Борисе и Глебе«, написанное в середине XI века в последние годы княжения Ярослава Мудрого. Позднее «Сказание» дополнилось описанием чудес святых («Сказание о чудесах»), написанных в 1089-1115 годы последовательно тремя авторами. Всего «Сказание о Борисе и Глебе» сохранилось более чем в 170-и списках, а возможным автором на основании изысканий митрополита Макария и М. П. Погодина считают Иакова Черноризца.
Существует также «Чтение о Борисе и Глебе«, написанное преподобным Нестором Летописцем. По мнению ряда исследователей, «Чтение» было написано раньше «Сказания», созданного, по их версии, после 1115 года на основе «Чтения» и летописного материала.[11]
В отношении рассказов об убийстве Бориса и Глеба в древнерусских летописях существует мнение, что все они до статьи 6580 (1072 год) являются более поздними вставками, сделанными не ранее перенесения мощей братьев, описанного в этой статье. Это связано как с началом зарождения культа святых братьев, так и с осмыслением в середине - третьей четверти XI века истории их смерти в контексте библейской заповеди «не убий» после отмены на Руси кровной мести.[
С. М. Михеев полагает, что источником всех сочинений является варяжская легенда об убийстве Бориса, дополненная затем русским рассказом о гибели Глеба и о борьбе Ярослава со Святополком. На их основе была создана летописная повесть о Борисе и Глебе, а затем «Чтение» и «Сказание». По мнению А. А. Шахматова «Чтение» и «Сказание» являются результатом творческой переработки общего протографа, которым, по его мнению, является «Древнейший киевский летописный свод» второй четверти XI века.
Почитание на Руси святых благоверных князей Бориса и Глеба отражено, прежде всего, в памятниках агиографии (житийной литературы, от гр. агиос - святой). Агиография - важнейший раздел древнерусской литературы, развитие которого было теснейшим образом связано с историей русской святости. Однако хронологические вехи первой и второй очень часто не совпадали. Например, первыми по времени жизни и христианского подвига были благоверная княгиня Ольга († 969), мученики-варяги Феодор и Иоанн († 983), равноапостольный князь Владимир († 1015). Однако так и остается неизвестным, когда же точно они были причислены к лику святых и когда на Руси началось их церковное почитание. Более того, память о них так и не была закреплена в настоящих, литературно полноценных «Житиях», их прославляли в других, сопряженных с агиографией, но вторичных по отношению к ней литературных формах, - богослужебных текстах, похвальных словах, кратких проложных сказаниях. Но опять-таки и сами эти формы памятословия возникли сравнительно поздно.
Тем не менее, иной раз происходило совсем по-другому: народное почитание каких-то авторитетных лиц очень быстро после их смерти достигало общерусского масштаба и утверждалось Церковью, что, соответственно, отражалось в развитых агиографических, панегирических (прославляющих; от гр. логос панегюрикос - торжественная похвальная речь или гимнографических (гимнография от гр. хюмнос - гимн, славословие и графо - пишу) формах литературного творчества.
Именно так сложилась история почитания Бориса и Глеба - «первых венчанных избранников Русской Церкви», ее первых чудотворцев и небесных молитвенников «за новые люди христианские». В ней все случилось как бы не по правилам. Во-первых, признание святости князей чуть ли не сразу после их убийства становится общенародным и на много лет упреждает их официальную канонизацию. Во-вторых, задолго до появления первых житийных текстов о Борисе и Глебе было положено начало их литургическому прославлению: еще в перв. пол. XI в. киевский митрополит Иоанн I установил день празднования их памяти (24 июня) и составил первую службу им. В-третьих, совершенно не типичной для христианской святости и Византийской Церкви, под влиянием которой находилась Русская, была история, происшедшая с Борисом и Глебом: они погибли не как мученики за Христа, но как жертвы политического преступления, княжеской распри, и, кроме того, были мирянами, то есть с точки зрения церковно-иерархических отношений принадлежали к разряду церковного народа, представителей которого весьма редко признавали святыми праведниками. Наконец, само почитание Бориса и Глеба на Руси выразилось в удивительном разнообразии литературных форм: об их смерти рассказывалось в летописной повести, в пространном сказании, в житии, в кратких проложных повествованиях, их духовный облик и религиозное значение прославлялись в похвальных словах и рассказах о чудесах, в гимнографических песнословиях и паремийных чтениях.
Внешним поводом для возникновения такого литературного цикла послужили конкретные события русской истории. В 1015 г. вследствие смерти Владимира Святославича пасынок последнего, Святополк Ярополчич, объявил себя великим киевским князем, и в общем это было законно и вполне согласовалось с тогдашним порядком престолонаследования. Но Святополк, стремясь укрепиться на престоле, убивает своих братьев Бориса, Глеба и Святослава. Другой сын Владимира, новгородский князь Ярослав выступает против Святополка и после длительной борьбы с ним сам становится великим киевским князем в 1119 г. Гибель Бориса и Глеба от руки святополковых наемников истолковывается как смерть мученическая, что подтверждается чудесными явлениями на местах их погребения, и это служит поводом для распространения их особого почитания в народе. Ярослав Мудрый актом канонизации укрепляет последнее в качестве национального культа и добивается признания святости князей со стороны Византийской Церкви. В связи с этими обстоятельствами и появляются литературные тексты о Борисе и Глебе.
Из всех произведений, составивших борисо-глебский литературный цикл, наибольший интерес в плане истории древнерусской литературы представляют, прежде всего, нарративные, то есть сюжетно-повествовательные тексты. К их числу относятся:
1) летописная повесть, представляющая собой статью Повести временных лет за 1015 г.;
2) «Сказание, и страсть, и похвала святую мученику Бориса и Глеба» - отдельное произведение неизвестного автора;
3) «Чтение о житии и о погублении блаженую страстотерпца Бориса и Глеба» - произведение, созданное преп. Нестором Летописцем.
Все три литературных памятника издавна привлекают интерес ученых. Однако, несмотря на наличие огромной исследовательской литературы, до сих пор остаются спорными вопросы о времени их создания, о характере их текстуальных взаимоотношений, о их литературных достоинствах и ценности как исторических источников. И все же очевидно одно: при решении всех этих вопросов ключевое положение занимает именно анонимное «Сказание», текст которого был наиболее популярным на Руси.
К настоящему времени известно около 200 списков «Сказания» и выявлены его разные редакции. Древнейший список «Сказания» содержится в рукописном сборнике рубежа XII-XIII веков, принадлежавшем некогда Успенскому собору Московского кремля (ныне хранится в ГИМ). Здесь к его тексту непосредственно примыкает другое в жанровом отношении повествование: «Сказание чудес святую страстотерпцу Христову Романа и Давида» (в этом заглавии указаны крестильные имена князей). Однако русские книжники нередко переписывали оба произведения порознь, так что не ясно, представляли ли они собой изначально единое целое или же были созданы в разное время и, соответственно, разными авторами. Но как бы то ни было, наиболее интересно в историко-литературном отношении все же собственно «Сказание, и страсть, и похвала…».
Речь о нем и пойдет главным образом. Структурно произведение четырехчастно. Начинается оно с краткого вступления. Основной раздел посвящен теме убийства князей Бориса и Глеба. Тема третьего раздела - возмездие виновнику преступления Святополку и его бесславная смерть. Последний раздел представляет собой похвальное слово, обращенное к убиенным князьям. Наконец, в Успенском списке «Сказания» за завершающим его текст словом «аминь» следует лаконичное описание внешности и морально-нравственных достоинств Бориса, что уникально для древнерусской литературы. Соответственно, текст всего «Сказания» разнохарактерен в сюжетно-стилистическом отношении.
Итак, благословясь, автор, прежде всего, сообщает о сыновьях Владимира Святославича, «иже и святыимь крьщениемь вьсю просвети сию землю Русьску», от разных жен. При этом особое внимание уделено здесь Святополку, а именно неправедному происхождению «оканьнааго», ибо он родился в результате многократного греха: насильственного расстрижения черницы и ее двойного брака, убийства и кровосмешения («от двою отьцю и брату»). Таким образом, его преступная жизнь предписана была ему на роду.
В рассказе об убийстве главное внимание уделено Борису и Глебу, и рассказ этот полифоничен (многогласен) по интонации. Присущий летописям повествовательный принцип документально-фактографической констатации обогащен в нем описанием напряженных эмоционально-психологических ситуаций и лирическим пафосом. Соответственно, изложение имеет драматическую природу: персонажи не столько действуют, сколько произносят внутренние монологи и речи в виде молитв, плачей, прошений, раздумий, да и сам автор все время говорит, соучаствуя в событиях собственными размышлениями о них то в виде панегириков, то в виде филиппик. Надо отметить, что Борис и Глеб, хотя и олицетворяют собой вполне определенные и схожие идеи, но под пером автора все же по-разному изображены перед лицом смерти.
Об убийстве Бориса «Сказание» повествует значительно подробнее. Прежде всего, автор подчеркивает послушливость и смирение Бориса: князь с радостью выполняет волю отца, отправившись с походом против печенегов, и безропотно предается в руки посланных Святополком убийц, следуя закону подчинения младших старшему в роде. Борис знает, что ожидает его после кончины отца, он растерян и вместе с тем готов принять уготованное ему, дабы стать мучеником перед лицом Божиим: «Сьрдьце ми горить, - обращается он к умершему, - душа ми съмыслъ съмущаеть, и не вемь, къ кому обратитися и къ кому сию горькую печаль простерети. Къ брату ли, его же быхъ имелъ въ отьца место? Нетъ, мьню, о суетии мирьскыихъ поучаеться и о биении моемь помышляеть. Да аще кръвь мою пролееть и на убийство мое потъщиться, мученикъ буду Господу моему. Азъ бо не противлюся…». Вообще думы Бориса лихорадочно тяжелы. Решившись идти к Святополку, Борис, однако, исполнен сомнений, но сомнения его вызваны не страхом смерти, он боится, что люди соблазнят его, как некогда его отца, на борьбу со старшим братом «славы ради и княжения мира сего»; он боится в таком случае погрязнуть в грехах, за которые придется держать ответ на грядущем суде в мире ином; и он понимает, вспоминая слова царя Соломона, что все земное - власть, слава, богатство - «суета и суетие суетию буди», что истинное спасение достигается только добрыми делами, правой верой и нелицемерной любовью. И все же «богоблаженному» Борису до слез жаль себя - своей красоты и здоровья, его одолевают уныние и сокрушение, так что и спутники его, видя это, «стонааше горестию сьрдьчьною» и «съмущаахуся о печали». И только обетование Спасителя: «Иже погубити душю свою мене ради и моихъ словесъ, обрящети ю въ животе вечьнемь съхранить ю» - утешительно для Бориса, слова эти заставляют его забыть «скърбь съмьртьную» и преисполниться в уповании на «премилостивого» Господа душевной радости.
Совершенно противоположно описывается в «Сказании» поведение Святополка. В отличие от брата он полностью, без страха и сомнений, предался воле дьявола. По наущению последнего Святополк, ложно изъявив Борису свою любовь, приглашает его к себе, а сам, как некогда Каин, задумывает братоубийство ради достижения единовластия. «Оканьный треклятый» князь призывает вышегородских людей во главе с Путьшей и подговоривает их убить «отай» (тайно - прим. ред.) Бориса.
А Борис тем временем останавливается у реки Альты. Сопровождавшие его воины предлагают ему пойти на Киев и силой сесть «на столе отьни». Но Борис отказывается «възяти рукы на брата своего». Дружина его покидает. Он остается почти совсем один, - «тъкъмо съ отрокы своими», по-прежнему переживая раздвоение чувств. Наступает «дьнь суботьный». С «удручьнъмь сьрдьцьмь» и с «душою радостьною» Борис молится у себя в шатре: «Сльзъ моихъ не презьри, Владыко, да яко же уповаю на тя, тако да с твоими рабы прииму часть и жребий съ вьсеми святыими твоими, яко ты еси Богъ милостивъ, и тебе славу въсылаемъ въ векы. Аминь». Вспоминания о святых, мученически убитых собственными родственниками за исповедание ими веры во Христа, наконец, духовно успокаивают его.
Замечательно описание смерти «блаженааго страстотьрпьца». На следующий день, «въ святую неделю», рано утром Борис велит своему священнику начать «заутрьнюю» и сам поет стихи по Псалтири. В это время приходят посланцы Святополка. Борис слышит их «шпътъ зълъ окьстъ шатьра», его охватывает трепет, он в слезах, и вместе с тем он благодарит Господа за то, что ему дарована возможность «зависти ради» принять «горькую смерть и все престрадати любъве ради словесе» Божия. Спутники Бориса сопереживают ему. Убийцы же, подступив к шатру, «насунуша» свои копья прямо сквозь полотно. Отрок Бориса, «родъмь угринъ, имьньмъ же Георгий», закрывет его собой, так что князь только «ураненъ». «В оторопе» он выскакивает из шатра. Убийцы, растерявшись, кричат: «Чьто стоите зряще! Приступивъше сконьчаимъ повеленое намъ!» Однако Борис просит их дать ему возможность помолиться в последний раз и вновь славословит Бога за то, что он сподобил его «убежати отъ прельсти жития сего льстьнааго», совершить труд «святыихъ мученикъ» и «съконьчати хотение сьрдьца» своего. В молитве князь еще раз говорит о своем смирении, своей послушливости и о том, что принимает смерть от «съродника» ради Христа, но при этом призывает Бога не осуждать Святополка за такой грех. Помолившись, Борис в слезном умилении говорит убийцам: «Братие, приступивъше, съконьчаите служьбу вашу! И буди миръ брату моему и вамъ, братие!». И от молитвы князя, и от этих его слов убийцы - «къжьдо в душе своей» - преисполнились горькой жалости к нему и восхищения его поведением. При этом здесь чувствуется какая-то недоговоренность: не сообщено, кто же все-таки нанес последний удар Борису, хотя констатируется, что он «усъпе» «месяца июлия въ 24 дьнь» и что многие из его окружения были перебиты. Видимо, все же жалость к князю помешала вышегородцам, его соотечественникам, довершить свое дело. Бездыханного Бориса завернули в шатер, положили на телегу и повезли к Святополку, но по пути он очнулся: «начатъ въскланяти святую главу свою». И лишь после этого специально посланные Святополком два варяга - чужеземцы - «прободоста» Бориса «мечьмь въ сьрдьце».