Концепция кризиса культуры в ХХ веке в работе Х.Ортеги-и-Гассета "Восстание масс"

...видя мир так великолепно  устроенным и слаженным, человек  заурядный полагает его делом  рук самой природы и не в  силах додуматься, что дело это  требует усилий людей незаурядных.  Еще труднее ему уразуметь,  что все эти легко достижимые  блага держатся на определенных  и нелегко достижимых человеческих  качествах, малейший недобор которых  незамедлительно развеет прахом  великолепное сооружение... не видя  в благах цивилизации ни изощренного замысла, ни искусного воплощения, для сохранности которого нужны огромные и бережные усилия, средний человек и для себя не видит иной обязанности, как убежденно домогаться этих благ, единственно по праву рождения».

2. История и  причины феномена масс, массы  и элита

 Исследую вопрос возникновения  феномена масс, Ортега подробно  анализирует европейскую историю.  Так он постепенно приходит  к выводу, что массовое общество  и поведение – закономерный  результат развития западной  цивилизации.

Собственно примеров массового  поведения даже в древней истории  немало. Даже город с самого начала сам по себе был местом сборища  масс. Начинался он с пустого места  – с площади, рынка, агоры в  Греции, форума в Риме; все остальное  – было лишь придатком, необходимым  для ограждения этой пустоты. Первоначальный “полис” был не скоплением жилых  домов, а прежде всего местом народных собраний, то есть специальным пространством  для выполнения общественных функций. “Город не возник, подобно хижине или  дому, чтобы укрыться от непогоды растить  детей и для прочих личных и  семейных дел. Город предназначен для вершения дел общественных”. Характерный пример массового поведения в Риме – бои гладиаторов, собиравшие огромные толпы людей, желавших посмотреть на эти “экстремальные” побоища (бои, говоря современным языком социологии, стали предметом “престижного потребления”).

Рассматривая предтечи современной  цивилизации, Ортега утверждает, что  в основе ее лежит XIX век, успех которого слагается из двух крупных элементов: либеральной демократии и техники. Все это заключается в одном  слове “цивилизация”, смысл которого раскрывается в его происхождении  от слова civis – то есть гражданин, член общества. Все достижения цивилизации  тогда служат тому, чтобы сделать  общественную жизнь возможно более  легкой и приятной. Если мы вдумаемся  в эти основные элементы цивилизации, мы заметим, что у них одна и  та же основа – спонтанное и все  растущее желание каждого гражданина считаться со всеми остальными.

Хосе Ортега исследует  в динамике изменение представлений  усредненного человека о жизни и  ее благах. Человек XIX века ощущал в  жизни растущее общее материальное улучшение. Никогда раньше до этого  средний человек не решал своих  экономических проблем с такой  легкостью. Наследственные богачи относительно беднели, индустриальные рабочие обращались в пролетариев, а люди среднего калибра  с каждым днем расширяли свой экономический  горизонт. Каждый день вносил что-то новое  и обогащал жизненный стандарт. С  каждым днем положение укреплялось, независимость росла. То, что раньше считалось бы особой милостью судьбы и вызывало умиленную благодарность, стало рассматриваться как законное благо, за которое не благодарят, которого требуют.

Такая свободная нестесненная жизнь неминуемо должна была вызвать  “в средних душах” ощущение, которое  можно охарактеризовать как освобождение от бремени, от всех помех и ограничений. В прошлые же времена такая  свобода жизни была абсолютно  недоступна для простых людей. Наоборот, для них жизнь была всегда тяжелым  бременем, физическим и экономическим. С самого рождения они были окружены запретами и препятствиями, им оставалось одно – страдать, терпеть и приспособляться.

Еще разительнее эта перемена проявилась в области правовой и  моральной. Начиная со второй половины девятнадцатого века, средний человек  уже был свободен от социальных перегородок. Заурядный человек привык осознавать, что все люди равны в своих  правах.

XIX век стал по существу  революционным, но не потому, что  он стал известен многочисленными  потрясениями, а потому, что он  поставил заурядного человека, то  есть огромные социальные массы,  в совершенно новые жизненные  условия, радикально противоположные  прежним.

Тот факт, что весь феномен  вполне вероятно вызван только лишь развитием  либеральной демократии, приводит Ортегу к следующим выводам:

1.   либеральная демократия, снабженная творческой техникой, представляет собою наивысшую  из всех известных нам форм  общественной жизни;

2.   если эта форма  и не лучшая из всех возможных,  то каждая лучшая будет построена  на тех же принципах;

3.   возврат к форме  низшей, чем форма XIX века, был  бы для общества самоубийством.

Отсюда следует неутешительный вывод: “…мы должны теперь обратиться против XIX века. Если он в некоторых  отношениях оказался исключительным и  несравненным, то он столь же, очевидно, страдал коренными пороками, так  как он создал новую породу людей  – мятежного “человека массы”. Теперь эти восставшие массы угрожают тем самым принципам, которым  они обязаны жизнью. Если эта порода людей будет хозяйничать в  Европе, через каких-нибудь 30 лет  Европа вернется к варварству. Наш  правовой строй и вся наша техника исчезнут с лица земли так же легко, как и многие достижения былых веков и культур…”.

Ортега развивает мысль  о том, что современное общество и его культура поражены тяжелой  болезнью – засильем бездуховного, лишенного каких-либо стремлений человека-обывателя, навязывающего свой стиль жизни  целым государствам. В критике  этого ощущаемого многими философами явления Ортега идет вслед за Ницше, Шпенглером и другими культурологами.

По Ортеге, обезличенная “масса” – скопище посредственностей, - вместо того, чтобы следовать рекомендациям  естественного “элитарного” меньшинства, поднимается против него, вытесняет  “элиту” из традиционных для нее  областей – политики и культуры, что, в конечном счете, приводит ко всем общественным бедам нашего века.

Вопреки обычному мнению, Ортега дает иное определение человека элиты: он “проводит жизнь в служении. Жизнь не имеет для него интереса, если он не может посвятить ее чему-то высшему. Его служение – не внешнее  принуждение, не гнет, а внутренняя потребность. Когда возможность  служения исчезает, он ощущает беспокойство, ищет нового задания, более трудного, более сурового и ответственного. Это жизнь, подчиненная самодисциплине – достойная, благородная жизнь. Отличительная черта благородства – не права, не привилегии, а обязанности, требования к самому себе”. Благородная жизнь для Ортеги означает жизнь напряженную, всегда готовую к новым, высшим достижениям. Он противопоставляет благородную жизнь обычной, косной жизни, которая “замыкается сама в себе, осужденная на perpetuum mobile – вечное движение на одном месте, - пока какая-нибудь внешняя сила не выведет ее из этого состояния”.

Но при этом взгляды  Ортеги-и-Гассета отнюдь не следует  уподоблять марксистскому учению о  “революционных массах”, делающих историю. Для испанского философа человек  “массы” – это не обездоленный и эксплуатируемый труженик, готовый  к революционному подвигу, а прежде всего средний индивид, “всякий  и каждый, кто ни в добре, ни в зле не мерит себя особой мерой, а ощущает таким же, “как и все”, и не только не удручен, но и доволен собственной неотличимостью”. Будучи неспособным к критическому мышлению, “массовый” человек бездумно усваивает “ту мешанину прописных истин, несвязных мыслей и просто словесного мусора, что скопилась в нем по воле случая, и навязывает ее везде и всюду, действуя по простоте душевной, а потому без страха и упрека”. Такого типа существо в силу своей личной пассивности и самодовольства в условиях относительного благополучия может принадлежать к любому социальному слою от аристократа крови до простого рабочего и даже “люмпена”, когда речь идет о “богатых” обществах. Вместо марксистского деления людей на “эксплуататоров” и “эксплуатируемых” Ортега, исходя из самой типологии человеческой личности, говорит о том, что “радикальнее всего делить человечество на два класса: на тех, кто требует от себя многого и сам на себя взваливает тяготы и обязательства, и на тех, кто не требует ничего и для кого жить – это плыть по течению, оставаясь таким, какой ни на есть, и не силясь перерасти себя”.

"Под маркой синдикализма  и фашизма в Европе впервые  появляется тип человека, который  не считает нужным оправдывать  свои претензии и поступки  ни перед другими, ни даже  перед самим собой; он просто  показывает, что решил любой ценой  добиться цели. Вот это и есть  то новое, небывалое: право  действовать без всяких на  то прав. Тут я вижу самое  наглядное проявление нового  поведения масс, причина же –  в том, что они решили захватить  руководство обществом в свои  руки, хотя руководить им они  не способны".

Под угрозой оказались  все ценности, и земля, и все, что  на ней созидалось, – все, над, чем трудился дух. И Ортега предостерегает: нужна борьба с этой эпидемией, которая может задеть каждого в той или иной мере, прямо или косвенно.

Ортега-и-Гассет ввел также  понятие "исторического камуфляжа". ""Камуфляж" - то, что кажется  чем-то иным, внешность не выявляет сущность, но скрывает ее". Феноменом "исторического камуфляжа" объясняется  историческая преемственность между  атеистическим советским государством, внешне порвавшим с прошлым, и  православной Империей. "Я ожидаю, появления книги, которая переведет сталинский марксизм на язык русской истории. Ведь то, что составляет его силу, кроется не в коммунизме, но в русской истории". Государства не возникают из ничего, и уж никак не являются результатом общественного договора или произвола законодателей.

В работе «Восстание масс»  Ортега одним из первых зафиксировал феномен возникновения «массового сознания» в европейском менталитете: «масса» у Ортеги трансформируется в толпу, представители которой  захватывают господствующие позиции  в иерархии общественных структур, навязывая собственные люмпенские псевдо-ценности остальным социальным движениям. Основное свойство существа из «массы» - не столько его стандартность, сколько физическая инертность. «Масса»  конституируется, согласно Ортеге, не на основе какого-либо определенного  общественного слоя. Речь идет о  таком «способе быть человеком», в  рамках которого предпринимаются насильственные попытки преобразовывать устройство общества, принципиально игнорируя закономерности его функционирования. Репрезентанты «массы» живут без определенного «жизненного проекта», находя смысл существования в достижении предельной идентичности с другими. Они не осознают, что демократические культурные институты требуют постоянной поддержки, бдительности людей - «человек массы» социально безответствен. Всю свою жизнь он готов передоверить государственной власти.

Основная мысль анализируемого произведения – это, на мой взгляд, европейское единение в защиту общей  западной культуры против варварства масс.  «Растущая цивилизация, - поясняет Гассет — не что иное, как жгучая проблема. Чем больше достижений, тем  в большей они опасности. Чем  лучше жизнь, тем она сложнее. Разумеется, с усложнением самих  проблем усложняются и средства для их разрешения. Но каждое новое  поколение должно овладеть ими во всей полноте. И среди них, переходя к делу, выделю самое азбучное: чем  цивилизация старше, тем больше прошлого за ее спиной и тем она опытнее. Словом, речь идет об истории.

Историческое знание —  первейшее средство сохранения и  продления стареющей цивилизации, и не потому, что дает рецепты  ввиду новых жизненных осложнений, — жизнь не повторяется, — но потому, что не дает перепевать наивные  ошибки прошлого. Однако, если вы помимо того, что состарились и впали  в тяготы, ко всему еще утратили память, ваш опыт, да и все на свете  вам уже не впрок Я думаю, что  именно это и случилось с Европой». Ортега пришел к выводу, что достигнутый прошлым веком технический и социальный прогресс повысил уровень жизни и понизил уровень самого человека — словом, улучшил покрой, но ухудшил материал, а в итоге сделал человека большим варваром, чем был он сто лет назад: “В массу вдохнули силу и спесь современного прогресса, но забыли о духе; естественно, она и не помышляет о нем”. Авансцену истории захватил новый герой, неспособный выдумать порох, но вполне способный им воспользоваться.                                                                                                

 Уже не обремененный  нуждой, но еще не обремененный  культурой, он торопится завладеть  плодами цивилизации и бездумно  подрывает ее корни. Потребительский  эгоизм и массовая косность  избавляют от личной ответственности  за мир и свои действия в  нем — и автоматически ведут  к вождизму, стадности и добровольному  превращению в безликую деталь  безликой государственной машины. Так, по словам Ортеги, “скелет  съедает тело”.

В сущности, “Восстание масс”  посвящено болезни века, унесшей  столько жизней. Ортега исследовал не облик, а природу тоталитаризма, общую для всех его ипостасей, и нащупал корни еще до того, как расцвела их буйная поросль. Недаром  немецкий перевод “Восстания масс”  был в третьем рейхе одной  из самых читаемых подпольных книг.

Интересно отметить, что  Ортега-и-Гассет, в сущности, достаточно либеральный по своим политическим взглядам жалуется в то же время и на демократизм эпохи, на вхождение вульгарной, неподготовленной массы во власть и сочувствует принципу аристократического правления, понимая под ним, примерно, то же, что и вождь национал-социалистов, хотя сам фашизм он причисляет к чисто массовым явлениям эпохи.

Толпа, как считает И. С. Кравцов, слаба духовно и ментально  – не обладает истинным умом. Если человек  слаб духовно, но понимает, что надо стремиться в высшему, он может пересилить себя и стать последователем гения. В духовной, умственной и научной сфере на протяжении веков так и обстояли дела, поэтому, наверху, у власти в этих духовных сферах стояли Леонардо да Винчи, Моцарт, Платон, Аристотель. Но массам тяжело стремиться к высшему, в наше время они более не хотят заставлять себя мыслить о высоком. Массы пришли к власти, закрепив свои права на тупость «Но для нынешних дней характерно, что вульгарные, мещанские души, сознающие свою посредственность, смело заявляют свое право на вульгарность, и, причем повсюду»