Взаимоотношения с обществом. Образ стиляг в искусстве

 

На стиляг устраивали настоящую охоту дружинники, а в провинциальных городах расправа со стильно одетыми молодыми людьми и вовсе выходила за рамки цивилизованной "борьбы с недостатками": стиляг ловили, стригли их под полубокс, а узкие штаны распарывали и вшивали красные сатиновые клинья.

 

Подобное  отношение вызывало ответную реакцию  — стиляги замыкались внутри своих  компаний и от простого восхищения западной поп-культурой переходили к неприятию советской действительности.

 

Музыкант Алексей Козлов говорил: "У стиляг было такое отработанное бессмысленное выражение глаз. Не потому что мы придурки. Просто если бы мы обнажили свой взгляд, если бы смотрели, как мы чувствуем, — все бы увидели, как мы их ненавидим. За этот взгляд можно было поплатиться. Вот мы и придуривались" [10]

 

В пуританской хрущёвско-брежневской  стране нужно было обладать немалой  смелостью, чтобы выглядеть и  вести себя как стиляга.

 

В официальной прессе нагнеталось  настолько брезгливо-презрительное отношение к стилягам, что их называли "плесенью" на теле советского общества. Это, однако, только способствовало дальнейшей популяризации течения, подобно тому как "поиски красных под кроватью" в США вызвали рост левых настроений среди молодёжи.

 

Комсомольские папарацци караулили  стиляг "на местах преступления": танцплощадках или улицах, где  они любили собираться. Затем снимки, снабженные ядовитыми подписями, появлялись на стендах в городе или стенах вузов.

 

Ни одно уважающее себя издание не обходилось без карикатур на стиляг, часто нарисованных действительно очень талантливо.[12]

 

В своем стремлении обличить "разлагающихся  элементов" журналисты не останавливались  даже перед откровенной клеветой. Особенно страдали девушки – однажды  попав под горячее перо борцов за нравственность, они расплачивались сломанными судьбами.

 

Бывший ленинградский стиляга  Олег Яцкевич вспоминает, что тоже стал героем возмутительной статьи в  газете "Смена". В фельетоне "Прожигатель  жизни" он был изображен настоящим исчадием ада и половым разбойником.

 

"Единственная правдивая фраза  в статье была первая: „Ему  еще нет двадцати лет"", –  рассказывает Яцкевич. Объектом  насмешек и оскорблений становилось  все, что любили стиляги. Виктор  Лебедев вспоминает:

 

- "За любовь к этой музыке и к Западу о нашей компании, в которой было человек семь, был фельетон „Сорняк", и прототипом „Сорняка"" выбрали меня. Я был жутко худой, и прозвище у меня было "Циркуль". И нарисовали столб на углу Невского и Литейного, и меня – обвивающим этот столб: как образец мерзкого такого стиляги, низкопоклонника перед Западом. А главным персонажем был Юра Надсон. Он был пасынок композитора Ивана Дзержинского. А потом, по иронии судьбы, он стал полковником милиции – после окончания юридического факультета университета. И поговорка эта – "Сегодня он любит джаз, а завтра родину продаст" – относилась ко мне".[8]

 

Анатолий Кальварский рассказывает:

 

- "Мне нравилось носить узкие  брюки, за что меня протаскивали  во всяких стенгазетах школьных  и в музыкальном училище. Я помню одну из карикатур на меня: в узких брюках, в ботинках на толстой подошве – у меня действительно были такие ботинки на толстой подошве, – и в одно ухо у меня влетал "Голос Америки", а в другое влетал "БиБиСи". Вот это было опасно. Но, слава богу, корзину готовить не пришлось".

 

Впрочем, действия властей зачастую приводили к реакциям, диаметрально противоположным тем, на которые  рассчитывали критики. Возможно, многие поклонники "попугайского стиля" довольно скоро изменили бы образ  жизни – повзрослев или просто переключившись на другие интересы. Но фельетон в "Крокодиле", выходившем тиражом в 300 000 экземпляров, нарисовал очень даже привлекательную картину молодого человека и его девушки, которые "словно сошли с обложки журнала мод". Сейчас, когда большинство тинейджеров подражают людям с обложек этих журналов, такой эпитет ни в коем случае не звучит негативно – не был таким он и в 1949-м году. И даже картинка, иллюстрирующая фельетон, не выглядит так уж карикатурно: вполне симпатичные, "стильные" парень и девушка, к тому же окруженные эдаким манящим ароматом запрета. И вот, вместо того, чтобы посмеяться над героем фельетона, ему начинают подражать. Благодаря этому движение стиляг в начале 50-х расширяется, а в середине десятилетия становится еще более многочисленным.[12]

 

Конечно, со смертью Сталина стиляги  вздохнули свободнее. По этапу –  по крайней мере, за один только внешний  вид – никого уже не пускали. Те, кто все-таки оказывался за решеткой, были осуждены по статьям за фарцовку, тунеядство или мелкое хулиганство. Но быть полностью уверенными в своей физической безопасности стиляги не могли – угроза расправы оставалась. Как правило, жертвам "блюстителей советской нравственности" удавалось отделаться испорченной прической или одеждой, распоротой бдительными народными дружинниками и участниками "Комсомольского патруля". Старшеклассников выгоняли из школы, студентов – из института. Часто стиляг отлавливали и доставляли в милицию. Случалось – избивали. Причем набрасывались, как правило, на одиночных, субтильных модников. А если парень оказывал сопротивление, то "из-под земли" появлялась милиция, и конечно, виновным оказывался именно пытавшийся защититься стиляга, а это уже – статья за хулиганство.

 

Журналист и один из идеологов горбачевской перестройки Егор Яковлев вспоминает о том времени, когда стал первым секретарем Свердловского райкома комсомола:

 

- "Мы начали думать, что делать  со стилягами. Был удивительный  человек такой Гера Мясников, и он выдумал о том, что  давайте патрулировать улицу  Горького от стиляг. (Ничего более незаконного и неприличного, я сегодня не могу даже прибавить и придумать.) Но, тем не менее, это было принято. Этим очень увлеклись. Мы это делали абсолютно сознательно, мы это делали максимально публично. Машины, грузовые машины подъезжали к Свердловскому райкому партии на улице Чехова 18, выходили патрули с повязками, потому что все должны видеть, что они есть, они ехали на улицу Горького, публично выходили и начинали просто-напросто публично задерживать стиляг и приводить в 50 отделение, которое называлось "полтинником"".[9]

 

Впрочем, случались и более серьезные  происшествия. Студент, отправивший  письмо Председателю Президиума Верховного Совета СССР Ворошилову, пишет, что  он и его друзья стали жертвами форменного погрома. Разъяренная толпа окружила молодых людей, осыпала оскорблениями и побоями, пыталась сорвать одежду, жестоко избила девушку.

 

- "За что избили эту девушку,  за что оскорбили нас? Нам  это до сих пор непонятно.  Особую роль играла при этом  милиция. Она появилась только тогда, когда вся площадь была запружено народом, только тогда, когда была совершена расправа с девушкой. А кто-нибудь из хулиганов был задержан? Нет, этого не произошло. Встает вопрос, где же были в это время работники милиции, где были комсомольские патрули, почему не остановили вовремя распоясавшихся хулиганов, почему, наконец, создали в центре такой беспорядок?" – возмущается автор письма.

 

Подобные случаи не были такой уж редкостью. Владимир Лебедев пишет, что в мае 1957 года настоящая война  между стилягами и "жлобами" разгорелась в Самаре.

 

- "Видя тщетность своих усилий  и решив привлечь "массы", комсомольские  активисты начали буквально натравливать  на стиляг учащихся ремесленных  училищ и школ ФЗО. Те по  наивности своей восприняли задачу  буквально. В один из вечеров большая группа ремесленников вышла на Куйбышевскую и начала поголовно избивать каждого в узких брюках. В ход шли не только кулаки, но и ремни с бляхами. Кое-где они получили отпор, но численное преимущество было велико, и стиляги вынуждены были в этот вечер ретироваться с Брода. Милиция, видимо, получившая соответствующую установку, это событие как бы не заметила. На другой день, сплотив свои ряды и укрепив их спортсменами, стиляги провели ответную акцию. Некоторых особо рьяных "ремесленников" для охлаждения пыла покидали через парапет в Волгу. На этом в битве была поставлена точка, и стиляги бодрым шагом вернулись на Брод". [7]

 

По-настоящему свободно стиляги смогли вздохнуть только после Фестиваля  молодежи и студентов, прошедшего в  Москве в 1957 году, уже в начале хрущевской "оттепели". Столько иностранцев – молодых, свободных, веселых, модных – советские люди еще не видели! Зарубежные гости щедро делились с хозяевами и вещами, и пластинками, и журналами, и просто информацией – о том, как живут там. Конечно, власти пытались блюсти, предотвращать и не пущать. Но толком поделать уже ничего не могли. После фестиваля жизнь в СССР стала необратимо меняться, изменилось и официальное отношение к стилягам, да и сами они стали другими – внешне и внутренне. Борцам за светлое коммунистическое будущее пришлось искать новые объекты для критики: "битломаны" и хиппи. Несмотря на угасание "стиляг" как субкультуры, их мировоззрение оказало большое влияние на умонастроения последующих молодёжных неформальных объединений. Стилягам было важно не только выделить себя из толпы, из "серой массы", при помощи одежды или образа жизни, но и при помощи особого языка, точнее — жаргона. Частично этот сленг был воспринят стилягами от джазистов. Вот некоторые слова и выражения, принятые в языке стиляг и затем частично распространившиеся за его пределы:

 

- Бродвей (или Брод) — как  правило, центральная улица города, служившая для стиляг местом  встреч. В Москве "Бродвеем" была  улица Горького (ныне — Тверская). В Ленинграде — Невский проспект, в Баку — улица Торговая, в Ташкенте — улица Карла Маркса (сейчас Сайёлгох), в Одессе — улица Дерибасовская, в Алма-Ате — парк по улице Калинина (сейчас Кабанбай батыра). Свои "Бродвеи" были в каждом городе или даже городском районе.

 

- Чувак — проверенный молодой человек, которого приглашали на "процесс" (узкую вечеринку) в "хату", Человек Уважающий Высокую Американскую Культур.

 

- Чувиха (чува) — девушка.

 

- Хилять — ходить, фланировать.

 

- Кинуть брэк — пройтись с  целью "людей посмотреть — себя показать". Как правило, звучало, как "кинуть брэк по Броду".

 

- Чуча — песня Поезд на  Чаттанугу ("Chattanooga Choo Choo…") из  культовой картины "Серенада  солнечной долины".

 

- Совпаршив — искаженное от "СовПошив", отечественные изделия  лёгкой промышленности.

 

- Динамо, Динамо-машина — такси.

 

- Динамить — сбегать.

 

- Шузы — ботинки стиляг на  высокой подошве. Обычно можно  было приобрести исключительно  у фарцовщиков. Советский аналог "шузов" — так называемая "манная каша" — на советские  ботинки наклеивался по форме толстый кусок пластмассы или резины.

 

- Хата — свободная квартира, предназначенная для проведения  вечеринки..

 

- Фазер — отец стиляги

 

- Лукать — смотреть

 

- Жлобы — представители "серой  массы"

 

Что же касается искусства, образ стиляги  в советском кинематографе 1950-х годов был сугубо карикатурен и жалок.[13] Это — недалёкий, надменный франт, презирающий "серую массу", и от этого становящийся ещё более смешным. Таков герой Эдик (исп. Олег Анофриев) из фильма "Секрет красоты" (1955): в городской школе парикмахеров идут экзамены. Неспособная ученица Кукушкина (Тамара Носова) просит своего приятеля, стилягу Эдика, сесть в её кресло. Влюблённый Эдик соглашается — и надолго прощается со своим стильным "коком". В кинофильме "Сверстницы" (1959) (мелодрама о трёх подругах, окончивших школу) одна из героинь проводит время с двумя бездельниками-стилягами (то, что стиляга — тунеядец не должно было вызывать никаких сомнений). В детективе "Дело пёстрых" (1958), снятом по роману Аркадия Адамова, показана преступная и подлая сущность стиляги Арнольда и его приятелей. От высокомерного чванства и любви к "красивой жизни" — к преступлению: такова мораль произведения.

 

Короткометражная комедия "Иностранцы" (одна из частей киноальманаха "Совершенно серьёзно" (1960) высмеивает тех, кто преклоняется перед всем заграничным, дежурит в вестибюлях гостиниц, занимаясь скупкой иностранного "ширпотреба". Молодой журналист (исп. Александр Белявский) решает разоблачить и высмеять двоих стиляг и их подружку (Илья Рутберг, Валентин Кулик, Татьяна Бестаева): он представляется им богатым американцем.[6]

 

В кинофильме "Покровские ворота" (1982) с ироничной ностальгией показан  маленький эпизод: главный герой  Костик (исп. Олег Меньшиков) "на хате" танцует рок-н-ролл со своей приятельницей Светочкой (исп. Татьяна Догилева).

 

В 1996 году режиссёром Алексеем Габриловичем был снят документальный фильм "Бродвей  моей юности", посвящённый стилягам, а также моде, танцам и фильмам 1950-х годов. Фильм снят в форме  интервью с известными людьми —  Галиной Волчек, Натальей Фатеевой, Олегом Анофриевым, Аркадием Аркановым и другими.

 

В декабре 2008 года вышел музыкальный  фильм режиссёра Валерия Тодоровского "Стиляги" (рабочее название "Буги на костях"). В ролях: Антон Шагин, Оксана Акиньшина, Максим Матвеев. [7]

 

В 1958 году Николаем Погодиным была написана пьеса "Маленькая студентка", посвящённая молодёжи. Одним из отрицательных  действующих лиц пьесы является стиляга по фамилии Ларисов. Вообще, стиляги в произведениях часто  носили "иноземные" имена (Эдуард, Арнольд) и нелепые фамилии. В 1975 году драматург Виктор Славкин написал пьесу "Взрослая дочь молодого человека" (по первоначальному замыслу — "Дочь стиляги"). В основе пьесы — вечный конфликт отцов и детей. На первом плане — сложные взаимоотношения бывшего стиляги Бэмса и его дочери — хиппи Эллы. Однако этим конфликтом поколений тема не исчерпывается — Бэмс живёт прошлым, он ничего не забыл и ничего не простил. Противостояние с бывшим комсомольским лидером Ивченко продолжается и теперь, когда Бэмс "влачит существование" простого инженера, тогда как Ивченко "выбился в люди". Самая известная постановка "Взрослой дочери…" принадлежит режиссёру Анатолию Васильеву, осуществившему спектакль на сцене Московского драматического театра им. К. С. Станиславского в 1979 году.

 

В 1980-е годы в СССР возник интерес  молодёжи к ретро-стилю, в частности  к субкультуре стиляг. На волне  этого увлечения возник стиль  группы "Браво", возглавляемой  Евгением Хавтаном. В песнях группы — нежная и печальная ностальгия по давно ушедшим "старым добрым временам". Образ романтичного стиляги гармонирует с идеалистическими представлениями молодых людей о 1950—1960-х годах (композиции "Ленинградский рок-н-ролл", "Вася — стиляга из Москвы", "Оранжевый галстук", "Московский бит" и другие).

 

В творчестве ленинградской группы "Зоопарк" в некоторых композициях прослеживается интерес к "стиляжному" прошлому — "Я люблю буги-вуги", "Мажорный рок-н-ролл" (обе написал Майк Науменко), "Она не понимает", "Отправляйся за ней", "Кеды", "Тысяча пластинок" и др.