Автор работы: Пользователь скрыл имя, 23 Декабря 2014 в 00:38, курсовая работа
Согласно Беку, риск - это не исключительный случай, не «последствие» и не «побочный продукт» общественной жизни. Риски постоянно производятся обществом, причем это производство легитимное, осуществляемое во всех сферах жизнедеятельности общества - экономической, политической, социальной. Риски - неизбежные продукты той машины, которая называется принятием решений.
Не менее важно, что одни страны, общности или социальные группы, согласно данной теории, только извлекают прибыль из производства рисков и пользуются производимыми благами, другие же подвергаются воздействию рисков.
Однако, замечает Бек, производство рисков весьма «демократично»: оно порождает эффект бумеранга, в конечном счете настигая и поражая тех, кто наживался на производстве рисков или же считал себя застрахованным от них. Отсюда другой вывод: производство рисков – мощный фактор изменения социальной структуры общества, перестройки его по критерию степени подверженности рискам. Это, в свою очередь, означает, что в обществе складывается новая расстановка политических сил, в основе которой лежит борьба за определение, что рискогенно (опасно), а что нет.
Следовательно, «политический потенциал общества риска должен быть проанализирован социологической теорией в терминах производства и распространения знаний о рисках». И далее Бек делает вывод, имеющий непосредственное отношение к экологической политике: «Социально осознанный риск политически взрывоопасен: то, что до сих пор рассматривалось, как неполитическое, становится политическим»16.
Иными словами, риски «политически рефлексивны», т. е. вызывают к жизни новые политические силы (например, социальные движения) и оказывают влияние на существующие социальные институты общества.
В формировании идеологии и политики современного общества одну из ключевых ролей играет наука, производство знаний. Теория «общества риска» утверждает, что с расширением производства рисков, особенно мегарисков, роль науки в общественной жизни и политике существенно изменяется. Ведь большинство рисков, порождаемых успехами научно-технической модернизации, причем наиболее опасных (радиоактивное и химическое загрязнение, неконтролируемые последствия генной инженерии), не воспринимаются непосредственно органами чувств человека. Эти риски существуют лишь в форме знания о них. Отсюда специалисты, ответственные за определение степени рискогенности новых технологий и технических систем, а также средства массовой информации, распространяющие знания о них, «приобретают ключевые социальные и политические позиции»17.
Еще одна проблема – это политическая интерпретация технического и естественно-научного знания. Это знание не может быть использовано непосредственно в политическом процессе. Необходим перевод этого знания на язык политического диалога и решений. Этот перевод осуществляется политически ангажированным научным сообществом, которое «превращается в фактор, легитимизирующий глобальное промышленное загрязнение, равно как и всеобщий подрыв здоровья и гибель растительности, животных и людей»18. Формируется институт экспертов, который приобретает самодовлеющее политическое значение, поскольку именно он определяет, что и насколько опасно. Именно эксперты определяют уровень социально-приемлемого риска для общества.
Привилегированное положение корпуса экспертов влечет за собой негативные последствия. Эксперты превращаются в элиту, третирующую остальное население как алармистов, подрывающих общественный порядок. Разделение общества на экспертов и всех остальных вызывает у населения стойкую реакцию недоверия к науке и технологической сфере, поскольку эксперты систематически скрывают или искажают информацию о рисках, а также не могут ответить на вопросы, выдвигаемые населением и его инициативными группами. Борьба между политически ангажированными экспертами затрудняет оценку истинного состояния среды обитания и поиск адекватных решений. В результате наука как социальный институт разделяется на академическую или лабораторную (наука фактов) и науку опыта, которая, основываясь на публичных дискуссиях и жизненном опыте, «раскрывает истинные цели и средства, угрозы и последствия происходящего»19. Бек полагает, что наука опыта в обществе риска должна не только развиваться, но и быть принята обществом как легитимный институт знаний, уполномоченный принимать решения.
Нам представляются важными еще три положения этой теории.
Во-первых, это пересмотр основополагающей нормативной модели общества. Если нормативным идеалом прошлых эпох было равенство, то нормативный идеал общества риска – безопасность. «Социальный проект общества приобретает отчетливо негативный и защитный характер – не достижение «хорошего», как ранее, а предотвращение «наихудшего». Иными словами, система ценностей «неравноправного общества» замещается системой ценностей «небезопасного общества», а ориентация на удовлетворения новых потребностей – ориентацией на их самоограничение»20.
Во-вторых, в обществе риска возникают новые социальные силы, разрушающие старые социальные перегородки. Бек полагает, что это будут общности «жертв рисков», а их солидарность на почве беспокойства и страха может порождать мощные политические силы.
В-третьих, общество риска политически нестабильно. Постоянное напряжение и боязнь опасностей раскачивают политический маятник от всеобщей опасности и цинизма до непредсказуемых политических действий. Недоверие к существующим политическим институтам и организациям растет. Нестабильность и недоверие периодически вызывают в обществе поиск точки опоры – «твердой руки». Таким образом, возврат к прошлому, в том числе авторитарному и даже тоталитарному, не исключен.
В развитой им концепции риск в социологическом смысле есть систематическое взаимодействие общества «с угрозами и опасностями, инициируемыми и производимыми процессом модернизации как таковым. В отличие от опасностей прошлых эпох риски суть последствия, связанные с угрожающей мощью модернизации и порождаемыми ею глобальной нестабильностью и неопределенностью... В обществе риска неизведанные и неожиданные последствия приобретают характер господствующей силы»21.
Принципиально важно, что это – социологический подход, потому что до сих пор социология, анализируя опасности для человека и природы, порождаемые процессами модернизации, говорила на чужом языке. Сентенции социологов по поводу загрязнения среды, опасностей техногенных аварий и катастроф были, по сути, технократическими и натуралистическими. В социологии сформировался ряд направлений, которые стали изучать эти «побочные» эффекты развития урбан-индустриальной цивилизации. Методологически это означало, что социология продолжает разделять и противопоставлять человека и природу, общество и среду его обитания. «Загрязнение» и подобные понятия, заимствованные социологией из естественных и технических наук, наивно предполагают, что:
Между тем производство рисков – социальный процесс. «В развитом обществе, – говорит Бек, – социальное производство богатства систематически сопровождается социальным производством риска. Соответственно проблемы и конфликты, связанные с распределением дефицита в обществе, соседствуют с проблемами и конфликтами, которые возникают вследствие производства, необходимостью определения и распределения рисков, порождаемых научно-техническими системами»22. И далее Бек выделяет ключевые характеристики общества риска.
Прежде всего, риск «демократичен» в том смысле, что он всеобщ и неустраним. Рано или поздно он поражает тех, кто его производит или наживается на нем. Бек называет это эффектом бумеранга современной цивилизации. В конечном счете, разрастание общества риска есть нарастание процессов «экологического обесценивания и экспроприации». Иными словами, модернизация входит в противоречие с интересами частной собственности и производства прибыли.
Новые противоречия и конфликты, порождаемые расширением сферы риска (сначала между развивающимися и индустриально развитыми странами, а затем и между последними), накладываются на «старые», принадлежащие индустриальной эпохе. Сегодня возможна такая ситуация, когда одни страны или группы будут накапливать богатство и пользоваться всеми благами цивилизации, а другие – только подвержены риску. Но это ситуация переходного периода. Постепенно негативная логика распространения риска «демократизирует» ситуацию, в глобальном масштабе.
Далее, современные опасности не только всеобщи и всепроникающи, но и не воспринимаются человеческими органами чувств. Это еще один вызов социологии и другим наукам о человеке, все теоретические конструкции которых построены на восприятии человеком окружающего мира своими органами чувств. Риски «объективно» существуют» лишь в форме знаний о них. Поэтому наука становится мощной политической силой. «Политический потенциал общества риска должен быть осмыслен социологической теорией в терминах производства и распространения знаний о рисках»23.
Вместе с тем монополия естественных наук на определение риска разрушается. Другие социальные субъекты и институты, например, средства массовой информации и общественные движения, поскольку они формируют общественное мнение и тем самым определяют степень социальной приемлемости риска, также приобретают ключевые социальные и политические позиции. Это означает, что высшего арбитра по вопросу о социальной приемлемости того или иного риска попросту не может существовать.
Итак, если индустриальное общество отмечено позитивной логикой распространения богатства, то общество риска – негативной логикой распространения опасностей. В целом, заключает Бек, это катастрофическое общество. Когда «исключительные условия» превращаются в норму повседневного бытия, риск всеобщ и выхода нет, люди перестают думать об опасностях. Этот «экологический фатализм позволяет маятнику индивидуальных и общественных настроений качаться в любом направлении. Общество риска переходит из состояния истерии к отрешенности, и наоборот»24.
Концепция общества риска обладает высокой степенью генерализации. Однако попробуем продвинуться еще на несколько шагов вперед. Да, риски воздействуют на человека непосредственно. Но одновременно вся измененная человеком среда, опасная и «безопасная», представляет собой новый, ранее не существовавший вид производственной системы. ««Окружающая среда» – теоретически ложный термин. Она не может более рассматриваться как некое «пустое пространство», источник ресурсов и вместилище отходов общественного производства. «Окружающая среда» есть глобальная производственная машина, в которую встроены частичные машины общественного производства – государства, отрасли, корпорации и др. Законы функционирования этой машины доступны лишь комплексу наук. Но если есть геополитика и глобальная экология, то должна быть и глобальная социология – наука, изучающая структуру и динамику социальных институтов этой глобальной машины»25.
Вторая проблема не менее существенна. Концепция общества риска интерпретирует ситуацию, складывающуюся в ходе новейшей фазы модернизации западного мира. Истоки этой ситуации усматриваются в прогрессе науки и технологий.
С моей точки зрения, общество риска в равной мере может быть создано наукой и идеологией, неконтролируемой динамикой технико-технологических систем и тоталитарными и авторитарными режимами. В советской России факторами риска были гражданская война и насильственная коллективизация, идея мировой революции и форсирования индустриализация, концепции «осажденной крепости» и «коллективной ответственности», милитаризация экономики и всеобщая секретность, программа построения коммунизма к концу 1980-х годов и политика всеобщей химизации сельского хозяйства, гонки космических вооружений. Этот список можно продолжать бесконечно.
Но, прежде всего, риск модернизации России был порожден идеологическими факторами. Идеология «сконструировала» политический режим, а он уже сформировал тот процесс модернизации, разрушительные плоды которого мы пожинаем сегодня. Модернизация страны была в целом директивной, форсированной и уж никоим образом не рефлексирующей. Это модернизация без обратной связи со сложившимися природными и социальными экосистемами. Логика накопления общественного богатства, лежащая в основе «нормальной» модернизации, была заменена логикой его расходования, проедания, омертвления во имя строительства и укрепления идеологически сконструированной социально-политической системы.
И Гидденс, и Бек выдвинули концепцию общества риска в рамках концепции модернизации – концепции, предлагаемой в современной западной социологии в качестве своеобразной альтернативы классическому марксизму. Общество риска – закономерный продукт развития индустриального общества, стадия модернизации общественной жизни, этап «рефлексивной модернизации» (Бек) или «высокого модерна» (Гидденс)26.
Как хорошо известно, модернизация – сложнейший, взаимосвязанный комплекс экономических, политических, социальных и культурных изменений, направленных на создание тех типов социальных систем, которые сложились в Западной Европе и Северной Америке в девятнадцатом веке и стали постепенно распространяться на другие страны и континенты.
Источником концепции модернизации явились исследования Вебера. По Максу Веберу, модернизация (или, как он обозначал этот термин, «рационализация») является процессом вытеснения трех основных типов социального действия – ценностно-рационального, традиционного и аффективного – действием целерациональным. Согласно Веберу, реально протекающее поведение индивида ориентировано в соответствии с несколькими типами действий одновременно. В нем имеются и целерациональные, и ценностно-рациональные, и аффективные, и традиционные моменты. В разных типах обществ те или иные виды действия могут быть преобладающими. В традиционных обществах доминируют традиционный и аффективный типы социального действия, а в индустриальном – целерациональный и ценностно-рациональный. Вебер был убежден, что рационализация социального действия, т.е. вытеснение целерациональным действием всех остальных типов социального действия – это тенденция самого исторического процесса.
На определенном этапе своего развития индустриальное общество начинает переходить на стадию т.н. «общества риска». В той же мере, в какой модернизация разрушила основы феодального общества в XIX столетии и произвела на свет индустриальное общество, сегодняшняя модернизация разрушает общество индустриальное, чтобы выявить контуры нового социального образования, приходящего ему на смену.