Социально-экономическая зависимость в Росии

Государство обеспечивало себе возможность аккумулировать основную часть национального дохода, а жизненные блага, превышающие установленный минимум, предоставлялись гражданам в форме «наделения». Работник приходил напредприятие не столько зарабатывать, сколько получать ресурсы за счет общественных фондов потребления – жилье, дефицитные товары, медицинские и санаторно-курортные услуги для себя и членов своей семьи, места в детских дошкольных учреждениях и т.п. Все эти блага гражданин не мог получить вне предприятия по причинам: 1) невозможности оплатить эти блага вследствие низких доходов; 2) отсутствия рынка этих товаров и услуг.

      В результате советский человек оставался, во-первых, экономически зависимым от структур распределительного государства и своего предприятия, во-вторых, абсолютно заменимым с точки зрения выполнения общегосударственных задач.

Последствия ограничения экономической свободы  в СССР выражалась в следующем. Советское государство лишило граждан независимых ресурсов жизнеобеспечения, а тотальная экономическая зависимость людей, в свою очередь, стала основанием для внеэкономического принуждения, подчинения человека государственным интересам. Обеспечивая граждан материально, государство обеспечивало себе полный контроль над их умами и действиями.

      Требование  обязательного трудоустройства  дополнялось мерами огра-

ничения самостоятельной  трудовой мобильности. В рамках советской про-

изводственной идеологии как морально, так и материально (в виде доплаты

за непрерывный  стаж) всегда поощрялась ориентация на стабильное рабочее место. В идеале работник должен был иметь одну-единственную запись в трудовой книжке, а еще лучше – обеспечить межпоколенную привязанность

к предприятию (это выражалось в воспевании трудовых династий). Людей, часто менявших места работы, презрительно называли «летунами».

      Трудодефицитный характер советской экономики обусловил  и отсутствие у людей свободы передвижения – выезда за рубеж, а также перемещений внутри своей страны. Это обеспечивалось институтом «прописки», требованием обязательной регистрации по месту пребывания, «распределением» по окончании учебных заведений, практикой «назначений». Еще в большей степени трудовая и территориальная мобильность граждан ограничивались отсутствием рынка жилья и системой распределения жилплощади.

      Ограничение свободы зависимых от государства  граждан проявлялось и в жестком контроле их доходов, точнее, их ограничении. Важнейшие социальные блага не зарабатывались, а заслуживались, их объем зависел не от востребованности и эффективности трудовой деятельности человека, но от множества других, неэкономических, факторов – непрерывного стажа работы, участия в общественной деятельности.

    При этом у населения формировалась иллюзия «безбедного» существо-

вания. Причинами этого было жесткое  ограничение уровня потребления, мо-

билизация всех ресурсов страны на военные нужды. Дефицит товаров и услуг и слабо дифференцированный уровень заработков обусловливали немонетарный характер советской экономики, ограниченное значение денег как фактора материального благополучия.

      Итак, отношения государственного патернализма являются типичным

примером  манипулирования поведением зависимых  граждан посредством «торга» и «принуждения». Как в свое время писал Л. Мизес, при социализме

государство, объединившее все экономические  блага в своих руках, «сможет

принудить граждан к выполнению любых команд, сможет поставить человека перед выбором между послушанием и голодной смертью». По словам Л. Троцкого, «в стране, где единственным работодателем является государство, оппозиция означает голодную смерть. Старый принцип: кто не работает, тот не ест, – был заменен новым: кто не повинуется, тот не ест».

В основе идеологии тоталитарного «государства-кормильца» лежит представление о гражданине как нуждающемся в руководстве извне, презрение к человечеству вообще как к «беспомощной и слабой расе», с которой надо мягко обращаться, организовывая жизнь людей для их же пользы.

      Мотивационными особенностями зависимой личности является стремление делегировать ответственность за свое благосостояние. Происходило привыкание к гарантированным материальным благам, застрахованности от бедности независимо от экономической деятельности человека. Социально-экономическая зависимость стала нормативной ценностью. Гарантированные блага развращали человека, который не сомневался в своем праве на государственную заботу. В СССР человек был бесправен перед государством, но, тем не менее, воспринимал любые социальные блага как смысл деятельности государства. Советские граждане развили систему убеждений, согласно которой государство должно нести ответственность за обеспечение их важнейшими социальными благами и услугами, обеспечение и воспитание их детей.

      Идеологическое воздействие на граждан формировало у них и эмоциональные характеристики зависимой личности – чувства благодарности и страх лишиться поддержки. Экономически зависимый от государства гражданин должен был постоянно помнить, кому он обязан своим «безбедным существованием». Таким образом предприятия и государство в их лице получали дешевую и лояльную рабочую силу. Командно-административная система превратилась в благодетеля, с которым безнравственно торговаться и говорить на языке взаимных обязательств. Патерналистско-патриархальные отношения между народом и государством выражались газетными штампами «родное Советское правительство», «отеческая забота партии», «наш вождь и учитель». При этом от граждан был скрыт механизм социального обеспечения –аккумулирование всех экономических ресурсов в руках государства, лише-

ние людей  хозяйственной и потребительской  свободы, недоплата их труда. Люди были лишены возможности заработать многие жизненно важные блага, но гарантированная занятость, бесплатное образование и здравоохранение, система административного регулирования цен укрепляла в них веру в то, что о них заботятся.

      Наконец, советская система воспроизводила зависимые поведенческие

характеристики  модальной личности россиянина –  приоритет «Мы» над «Я», конформизм, растворенность личности в массе, восходящие к общинным нормам поведения. Утверждение приоритетности общественных интересов над индивидуальными во всех областях жизни было одним из ключевых пунктов «коммунистического воспитания». Ценность «коллективизма» означала прямое или завуалированное подавление ценностей достижений, амбициозности, инициативы, творчества. Общественная атмосфера тех лет взращивала работника с ярко выраженными конформистскими чертами – лояльного к власти, согласного «быть как все», «не высовываться», не ориентированного на достижения, имеющего установки не на саморазвитие, а на приспособление. Уровень доходов определялся не экономической ценностью труда индивида, а объемом затраченных усилий, тяжестью и вредностью условий труда, выработанным стажем. Такая система соответствовала интересам непритязательного, конформного и маломобильного работника. 
 
 
 

3. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ЗАВИСИМОСТЬ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ

      Переустройство  в стране, начатое два десятилетия назад, идеология «свободного рынка», «гражданского общества», предполагали опору на свободного и независимого индивида, снижение государственно-патерналистских ориентаций у населения. Правительственные подходы к социальной политике были обозначены в Федеральном Законе «Об основах социального обслуживания населения в Российской Федерации» 1995 года. Там, в числе прочих, была выдвинута идея перехода от государственного патернализма и индивидуального социального иждивенчества к активной социальной позиции. Подобно «шоковой терапии» новая социально-экономическая политика «стремилась девальвировать старый «социальный капитал», массовые ожидания субсидий и патронажа от социального государства».

      Однако  воздействие реформ на экономическое сознание и поведение населения России оказалось более сложным и неоднозначным. Социологические исследования показывают высокую степень противоречивости массового сознания, одновременно происходящие процессы либерализации и традиционализации как в различных сферах социальной жизни, так и среди разных социальных групп. Есть основания полагать, что, подобно тому как ранее зависимость от экспансионистского государства и крестьянской общины трансформировалась в зависимость в системе советского государственного патернализма, так и в сегодняшней России социально-экономическая завиимость как феномен не исчезает, а видоизменяется. Появляются новые обладатели ресурсов и те, кто в этих ресурсах нуждается. Трансформируются условия предоставления поддержки, «плата» за эти ресурсы, властные отношения, возникающие в ходе таких «обменов».

      Рассмотрение  проявлений социально-экономической зависимости в современной России мы начнем с анализа зависимости как феномена массового сознания. Анализ трансформации общественного мнения, ценностей и установок в разрезе зависимость / независимость, произошедшей в последние двадцать лет, особенно важен ввиду того, что именно «надстроечные» факторы определяют поведение людей и характер их взаимодействий по поводу удовлетворения своих потребностей. Активистская парадигма в современной социологии подчеркивает особенно важную роль идей и идеологий в формировании экономических и социальных институтов, торможении или блокировании перемен.

      Зависимость как феномен сознания определяет степень субъективной значимости для индивида того или иного объекта, по поводу которого возникают отношения зависимости. Она может проявляться 1) как нормативная ценность, то есть как комплекс установок и ценностей, снимающих с индивида ответственность за свое жизнеобеспечение и вменяющих ее в обязанность другим; 2) как комплекс характеристик «зависимой личности», считающей себя беспомощной в решении проблем своего жизнеобеспечения. Мы связываем преемственность зависимости как нормативной ценности и характеристики «зависимой личности» с тем фактом, что массовое сознание обладает большой инерционностью и не способно быстро перестроиться под влиянием структурных изменений в «экономическом базисе».

      Историческая  память народа хранит те установки, ценности, экономическую мотивацию, нормы поведения, которыми люди руководствовались на протяжении предыдущих десятилетий, и распространенность «зависимых» установок сегодня – это своеобразный «налог прошлого». Р. Дарендорф, анализируя опыт революций в Центральной и Восточной Европе, писал, что политическую сферу можно реструктурировать за 6 месяцев, экономику за 6 лет, а культурные изменения, формирование гражданского общества, потребуют 60 лет. Сегодня в массовом сознании населения России, по терминологии Дарендорфа, наблюдается «эффект постизма», «постсостояния» – резкое противоборство старого и нового, противоречие между радикальным отторжением старого («дурное отрицание») и стремлением к максимальному его удержанию (как чего-то стабильного, стойкой и привычной

опоры). При этом прежние структуры и  образы мышления стремятся обрести новую жизнь в новых структурах и новом мышлении. Существует проблема рассогласованности сдвигов в организационно-политическом и культурно-психологическом пластах российского общества, когда с новыми организационными формами соседствуют прежние нравы, психология, привычки. Это, в свою очередь, ведет к снижению эффективности всех социальных институтов.

      Итак, рассмотрим «нормативные» и «социально-психологические» проявления зависимости в массовом сознании населения. Расширение сферы прав и свобод в современной России обнаружило проблему способности населения воспользоваться ими, соответствия индивидуально-личностных качеств людей диапазону новых возможностей. Широко распространены проявления «социальной некомпетентности» людей – недостаточная вера в себя, боязнь критики и неудачи, недостаточные социальные навыки, боязнь социальных контактов. Как мы отмечали в предыдущих главах, к когнитивным проявлениям «зависимой личности» относятся состояние «выученной беспомощности», недостаток уверенности в себе, экстернальная (внешняя) локализация контроля над значимыми событиями, пессимизм как доминирующее умонастроение. Это тот случай, когда человек считает себя беспомощным в решении проблемы своего жизнеобеспечения.

      Так, в опросе в рамках 11-й волны RLMS (осень 2002 года) 40% респондентов согласились с утверждением «Мне кажется, что у меня мало таких качеств, которые ценятся в сегодняшней экономической ситуации», а 72% выразили обеспокоенность, что не смогут «обеспечивать себя самым необходимым в ближайшие 12 месяцев». В новосибирском исследовании 2001-2002 гг. более половины рабочих и специалистов отметили свою неуверенность в завтрашнем дне и менее 10% из них полагают, что могут

реализовать свои жизненные планы. Результаты исследований других авторов также указывают на то, что большинство россиян не видят перспектив улучшения своего положения за счет собственных усилий и среди них преобладают мнения о «внешних» причинах бедности и богатства. Как указывает Т. Заславская, зависимость размера личных доходов от способностей, личных усилий и качества труда работников ощущают лишь 7% россиян. М. Горшков и Н. Тихонова отмечают, что, в отличие от европейских стран, в массовом сознании россиян при оценке причин бедности речь идет в первую очередь о внешних факторах, личностные же качества бедных оказываются на периферии. Если в Европе быть бедным или вращаться в среде бедных стыдно, то в России бедность воспринимается скорее как несчастье, которое должно вызывать у окружающих сочувствие и желание помочь, то есть как нечто, что позволяет индивиду предъявлять права. Аналогичным образом «внешними» причинами объясняется и благополучие богатых.