Социальные жаргоны

Некоторые арготизмы, перейдя  в молодёжный жаргон, значительно  изменили свою семантику. Например: гопник - примитивный, интеллектуально неразвитый и крайне агрессивный человек (ср. угол. гопник - уличный грабитель), лох – человек, не достойный уважения, доверия (ср. угол. лох - жертва преступления, тот, кого намечено обмануть, ограбить или убить).

Отдельного рассмотрения требует небольшая группа жаргонных  единиц, номинирующих реалии, близкие  к криминальной сфере (например, арест, задержание полицией, некоторые виды оружия), но выработанных не уголовным  арго, а молодёжным жаргоном (поскольку  носителям молодёжного жаргона  так или иначе приходится сталкиваться с подобными явлениями). Сюда можно  отнести такие жаргонизмы: аквариум - помещение для задержанных людей, бобик - автомобиль патрульной группы полиции, винтить – арестовывать, мусора в коробке – полицейские в машине.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Школьный жаргон.

Школьный жаргон можно  квалифицировать как корпоративный  молодёжный жаргон. В нём выделяется лексическая группа, которая является ''ядром'' школьного жаргона - входящие в нее единицы реализуются  в речи большинства школьников без  каких-либо (например, территориальных) ограничений.

В речи школьников имеются  такие жаргонизмы, как училка (учительница), классуха (классный руководитель), дерюга (директор школы). На самом деле, такие «прозвища» не несут никакого отрицательного настроения. Скорее, данные жаргонизмы были придуманы для того, чтобы снизить статус учителя в глазах самого ученика, хотя бы на момент говорения. Такие жаргонизмы встречаются в каждой школе, и «звания» удостаивается практически каждый учитель или работник общеобразовательного учреждения. Ученики именуют своих преподавателей чаще всего коллективно и исходя из каких-то внешних отличительных признаков или из-за особенного поведения, помимо этого учитывается и то, какой предмет преподаётся учителем. Например: алгеброид – учитель алгебры; истеричка – учительница истории; файл – учитель информатики; таракан – прозвище преподавателя, который носит усы. Также прозвища могут даваться из-за внешнего сходство с героями книг, кинофильмов, мультфильмов, телепередач, например: Бонифаций, Колобок, кот Леопольд, Клювдия.

Как правило, такие лексемы  носят ярко выраженный «локальный»  характер и реализуются в речи учеников именно той школы, где были выработаны. Они экспрессивны и фамильярны.

 

 

 

 

 

 

 

 

Студенческий  жаргон.

 

Студенческий жаргон ещё  одно уникальное явление в области  лексики. Условно студенческий жаргон можно разделить на две группы.

Первая группа включается в себя, скажем так, традиционные жаргонизмы, которые передаются из поколения  в поколение и являются неотъемлемой частью студенческого обихода.

Например: абитура  - абитуриенты; академка – академический отпуск; бомба, шпора, крокодил, гармошка – названия шпаргалок; ботан, букварь – заучка; курсач – курсовая работа; завал, хвост – предмет, в связи с которым есть проблемы; общага – общежитие; объява – объявление.

Вторая группа студенческого  жаргона – это уже новые  слова, придуманные в ходе обучения. Студенческий жаргон во многом ''вбирает'' в себя жаргон школьников. Пример этого: два жаргонизма - шпора (шпаргалка) и бомба (разновидность шпаргалки, содержащая полный текст ответа) - представлены (в одном и том же значении) одновременно в обоих жаргонах.

 

Вывод: главная черта молодёжного жаргона – постоянная эмоциональность, экспрессивность, оценочность и образность речи молодых людей. Вместе с речью развивается и постоянно обновляется молодёжный жаргон. Это способствует общей динамике русского литературного языка.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Воровской жаргон.

Уголовный жаргон — социальный диалект (социолект), развившийся в среде деклассированных элементов общества, как правило, преступников. Представляет собой систему терминов и выражений, призванных изначально идентифицировать участников преступного сообщества как обособленную часть социума, противопоставляющую себя законопослушному обществу. Воровской жаргон, как правило, отражает внутреннюю иерархию преступного мира, закрепляя наиболее обидные и оскорбительные слова, клички и т. д. за теми, кто находятся на самой низкой ступени иерархии, а самые уважительные слова и выражения — за теми, кто имеет наибольшую власть и влияние.

Воровской жаргон — наречие  городского «дна», созданное специально для сокрытия мыслей своих — как  их ни мало—"от посторонних" . Его называли «блатной музыкой», «байковым языком». Некоторые слова и выражения позднее вошли в разговорную речь города: оголец, амба, для близиру, для форсу, двурушничать, достукаться, жох, зашился, засыпался, завсегдатай, темнит, не каплет, захороводила, забуреть, кемарить, шебаршить, манатки, чинарик, чихирь, башка, зубы за-говаривать, трепаться, охмурять, кирюха, клёвый, лады (или ладно), лататы задал, мокрое дело, липовый (или липа), слабо, стырить и настырный, подначивать, на ширмака, чумичка и многие другие, включая сюда и знаменитую малину. Источником их были слова финские, татарские, цыганские, турецкие, даже китайские, но больше всего слов немецких и еврейских. Сравнение с воровскими «языками» других народов показывает общий тип мышления уголовников.

Д. С. Лихачев, специально изучал в 30-е годы воровской жаргон, и  заметил, что и в вывернутом наизнанку  обычном русском слове, и в  таинственном звучании чужого слова  проглядывало желание скрыться, хотя бы на время исчезнуть из вида и  со слуха. То была попытка магическим отношением к миру зашифровать этот мир непонятным словом. Воровская  речь очень экспрессивна. Она вся  рассчитана на непосредственность чувства, на эмоцию, с помощью особого слова  пытается внушить нечто важное для  воровской среды. В почете особые клички, запретные слова или слова, заменяющие одно другим. Подобная речь, воздействуя на эмоции, не рассчитана на длительное существование. «Плодовитость  воровской речи, — писал Д. С. Лихачев, — напоминает плодовитость рыб —  чем больше они мечут икры, тем  больше её погибает».

Такой она и была —  неустойчивая по значениям и слишком  выразительная по эмоциям, чтобы  служить долго. Это не язык и даже не речь как живая форма народного языка. Это жаргон. В 20-е годы экспрессия воровского жаргона казалась живой и привлекательной, и она захватила многих. Засорение подобными вульгаризмами русской речи приняло такие размеры, что пришлось специально писать исследования и, составляя справочники и словари, настойчиво предостерегать молодёжь против злоупотребления жаргоном.

Однако для многих стало  неожиданностью то, что некоторая  уголовная лексика прижилась  среди горожан. В 30-е годы XX в. тихо, сначала как будто в шутку  и всегда в переносном смысле вошло  в разговорную речь выражение «по блату» - «незаконным образом». Впервые слово «блат» возникает в русском лексиконе в «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова с пометкой: «новое», «просторечное», «вульгарное». В новейших словарях это имя существительное, без всяких пометок. Так же за этим словом мы легко разглядим слово «blat», т. е. «посвященный» (из идиш), которое поначалу перешло в польский язык (там оно значит «укрыватель» либо «взятка»), а оттуда и в русский воровской жаргон.

Пользующихся феней (то есть уголовным жаргоном) можно разделить на две основные группы - соответственно двум основным группам обитателей тюрьмы - братве и остальным, т.н. пассажирам. Для первых это как родная стихия, это носители языка, для вторых - это скорее иностранный язык, который они изучают по необходимости. Первые иногда и не умеют выражать свои мысли по-другому. Они думают на фене. Вторые зачастую достаточно быстро начинают ее понимать, но вот пользуются с трудом, обычно только для обозначения понятий, специфических для тюрьмы и блатного мира, и отсутствующих в вольной жизни.

Есть и немаленькая  прослойка так называемых «наблатыканых» - представители второй группы, своим поведением и языком стремящиеся "проконать" под блатных.

Феня также не однородна. Свои оттенки, особенности лексики имеет каждая тюрьма и зона. Различаются немало западные, южные и восточные "диалекты". На Украине миска называется нифель, в России - шлемка. В одних местах камерный стол зовут дубок, в других - общак. И таких примеров немало. Кроме того, каждая преступная профессия - карманники, домушники, фармазонщики, кидалы и т.п., имеют свой специфический словарный запас.

Но назвать феню (уголовный жаргон) полноценным языком, конечно же, не представляется возможным. Она скорее сродни профессиональному жаргону.

Напоследок хочу развлечь небольшим отрывком стихотворения (если это можно так назвать) Фимы Жиганца. Поскольку, на мой взгляд, они являются хорошим примером данной темы. Представляю вам фрагмент перевода "На смерть поэта" М. Лермонтова.

 

Кранты жигану.

Урыли честного жигана 
И форшманули пацана, 
Маслина в пузо из нагана, 
Макитра набок - и хана! 
Не вынесла душа напряга, 
Гнилых базаров и понтов. 
Конкретно кипишнул бродяга, 
Попер, как трактор... и готов! 
Готов!.. не войте по баракам…

 

Смерть поэта.

Погиб Поэт! - невольник чести - 
Пал, оклеветанный молвой, 
С свинцом в груди и жаждой мести, 
Поникнув гордой головой!.. 
Не вынесла душа Поэта 
Позора мелочных обид, 
Восстал он против мнений света 
Один, как прежде... и убит! 
Убит!.. к чему теперь рыданья…

 

 

 

 

Обиходная речь.

Смешение различных говоров,  жаргонов, стилей речи в городских  условиях породило различные типы речи обиходной, т. е. как бы специально предназначенной  для бытового общения между всеми  горожанами.

Разновидности устной речи:

• разговорный вариант литературного языка (обычно речь интеллигенции)
• просторечие
• фамильярности
• вульгаризмы
• совершенно неприемлемый жаргон

Но строго очерченных стилистических границ между словами нет —  все они входят в систему русского языка.

Если взять словари XVIII века, то там мы можем увидеть  такие слова как: рожа, сопли, дурь, одурелый и т. д. без каких-либо стилистических пометок. Все эти слова были в живом употреблении и не осознавались как грубые, просторечные, поскольку описывали вполне естественные состояния.

Некая цензура на подобные слова начала вводиться в XIX в. Именно тогда естественность ощущений и  чувств, стали прятать за эвфемизмами (нейтральное по смыслу и эмоциональной  «нагрузке» слово) и отвлеченными оборотами  речи. Однако в том же словаре слова быт, вполне, жадный, заносчивый, удача, чопорный, отмечены как «просторечные». А слова барахтаться, белобрысый, взбалмошный, жеманный, белоручка, дребедень, зубоскал, лачуга, малютка, пачкать, тормошить и другие названы в словаре простонародными, т. е. диалектны ми.

Однако к XIX в. слова закадычный, рубашка или глаголы шляться, взбеситься и др., почитались «неприличными», их «не услышишь в хорошем обществе» (вместо рубашка говорили сорочка и т.д.). По-видимому, неприемлемость иных слов определенно объяснялась классовым отношением к тому, что слово обозначало, социальная позиция ограничивала и употребительность слов.

В середине XX в. слова обиходной  речи всё шире проникают в расхожую речь города: получка, подружка, зануда, именинник, парни, ребята, вроде, как будто, кажется, вперед, покупать, гулять быть в отпуске, справлять (праздник, свадьбу, костюм и пр.), получить, заявиться, заполучить, заснять, задействовать, погореть, пропесочить  и многие другие. Что же говорить о современных, новейших вульгаризмах, которые представляют нам словари новых слов: распсиховаться, гробануться, слинять и т. д.

Многие обиходные слова  пока ещё не смогли укорениться в  речи. Например, выражение общительный характер осуждается, поскольку оно неграмотно: нужно говорить сообщительный. Многие писатели смешивали в употреблении слова начихать и начхать, мужицкий и мужичий, ледовый и ледяной, зубрячка и зубряжка (но никогда не употреблялась современная форма зубрёжка), сутолока и сутолочь, пошлец и пошляк, подонок и поддонок, насест и нашест и др. Долго идут споры, как правильно писать: обмишулиться или обмишуриться, щулить или щурить глаза, вертляность или вертлявость, оттарабанил или оттарабарил . Почему пишут по щиколотку, а не по щиколку, давал стречка, а не стрекача, прикорнул, а не прикурнул и пр.

Самая выразительная особенность  просторечного словообразования заключается  в следующем: в единственной —  глагольной — форме, изъятой из всех возможных для неё контекстов, как бы сжимается вся совокупность свойственных слову значений, глагол становится не просто экспрессивным, он наполняется символическим смыслом. XIX век подарил нам множество  таких форм: «Вы улыбаетесь при слове отваливать: в хорошем обществе оно не в ходу; но у нас [у моряков.— В. К.] здесь отваливай — фешенебельное слово» (И. А. Гончаров); философы друг друга пощипывают (П. Н. Ткачев); мы ещё не созрели (В. И. Ламанский);  а также широко известные в XIX в. перехватить «закусить наскоро», накрыть (на месте преступления), столкнуться «встретить, неожиданно увидеться», разгулялся (о дожде) и пр. 

А теперь, исследуя ситуацию XXI века, можем сделать следующие  выводы: просматривается разительный  контраст с деликатными, намекающими  значениями слов прошлого века.

1. Современные переносные  значения довольно грубы, а  в «научном» их варианте —  корявы (смотримость и т. п.).

2. Переносное значение  не всегда метафорично. Например, в глаголе брать (в значении покупать) нет никакой образности, это первобытно-метонимический перенос по смежности. И таково большинство новых значений, которые, не накладываются на уже известные образные значения тех же слов (например, брать, гулять).

Подводя итоги, можно с  уверенностью сказать: сегодня правит бал жаргон. Именно он подавляет  теперь все творческие силы городского просторечия. Процветают субъективизм выражения, раздражительность, временами  просто поспешность. Такие слова  не войдут в литературный язык, разве  что попадут в современную  повесть неразборчивого автора.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение.

Жаргоны объединяют людей  одного рода занятий, увлечений, хобби, профессии, а в случае с молодёжным жаргоном - и одного возраста.

К сожалению, а может быть и к счастью, на данный момент никто  не может предсказать судьбу того или другого жаргонизма. Слово  может забыться через год, а может  остаться на века.