Теории выбора брачного партнера

Советское государство с  первых дней своего существования приступило к активному реформированию гражданского законодательства, в том числе  в части, регулирующей брачно-семейные отношения. Прежде всего из процесса этой регуляции была исключена Православная церковь. Так, уже в 1917 году «18 декабря  отнята у церкви регистрация рождений и браков. 20 декабря введен гражданский  брак как единственно имеющий  юридическую силу» .

Хотя официально аборты не были узаконены, в первые три года Советское правительство относилось к ним достаточно терпимо. Поскольку  эта операция часто производилась  людьми неквалифицированными, в антисанитарных условиях, что приводило к тяжелым  последствиям и летальным исходам, декрет от 18 ноября 1920 г. предписывал  производить аборты под строгим  медицинским контролем. Хотя к абортам  был приклеен ярлык «пережитка прошлого», женщинам не возбранялось пойти на этот шаг, при условии, что операция будет производиться врачами  в больничных условиях. Это был  тоже первый закон такого рода .

Говоря о новом законодательстве в области семьи и брака, В.И. Ленин подчеркивал его направленность на освобождение женщины и ребенка, на защиту их прав: «…законы (Советской  России. – С.Г.) не освящают лицемерия  и бесправного положения женщины  и ее ребенка, а открыто и от имени государственной власти объявляют  систематическую войну против всякого  лицемерия и всякого бесправия» .

Обсуждение проекта нового кодекса законов о браке и  семье в начале 20-х годов сопровождалось призывами к отмене любых форм регистрации брака, в том числе  и светской государственной регистрации: «Уничтожая суеверие необходимости  церковного венчания для законности брака, нет надобности заменять его  другим суеверием – необходимости  облечения свободного союза женщины  и мужчины в форму регистрированного  брака» .

Второй советский кодекс законов о браке, семье и опеке  был принят в 1926 году. В целом кодекс продолжал западническую либеральную  традицию в сфере семьи и семейных отношений, сложившуюся в первые послереволюционные годы. Так, например, регистрация браков стала необязательной, поскольку кодекс признавал легитимными  существующие фактические браки. При  этом фактическим признавался брак, которому соответствовали следующие  условия: «Факт совместного сожительства, наличие при этом сожительстве общего хозяйства и выявление супружеских  отношений перед третьими лицами в личной переписке и других документах, а также, в зависимости от обстоятельств, взаимная материальная поддержка, совместное воспитание детей и пр.» .

Заметим, что в первое десятилетие советской власти в  нашу жизнь и соответственно в  русский язык вошла гендерно ориентированная  часть новояза, касающаяся, прежде всего, положения женщин и их участия  в строительстве социализма/коммунизма . Это замечание важно, поскольку  изменения в языке являются индикатором  изменений в повседневной жизни.

Мы знаем, что марксистская идеология не содержит никаких доказательств  в пользу сохранения семьи; скорее она  приводит к противоположному выводу. В первые дни революции было распространено мнение, что семья – это не более как «буржуазный пережиток» и что процесс ее «устранения» неотвратим.

Так, видный российско-американский социолог П.А. Сорокин в статье «О влиянии войны», опубликованной в  журнале «Экономист» № 1 за 1922 год, представил следующие данные по состоянию  петроградской семьи после революции 1917 года: «На 10 000 браков в Петрограде теперь приходится 92,2% разводов – цифра  фантастическая, причем из 100 расторгнутых браков 51,1% были продолжительностью менее  одного года, 11% – менее одного месяца, 22% – менее двух месяцев, 41% – менее 3–6 месяцев и лишь 26% – свыше 6 месяцев. Эти цифры говорят о  том, что современный легальный  брак – форма, скрывающая по существу внебрачные половые отношения и  дающая возможность любителям «клубники» «законно» удовлетворять свои аппетиты», чем вызвал неудовольствие В.И. Ленина .

Затем наступила столь  сильная реакция, что посредством  законодательства стало осуществляться гораздо более сильное принуждение  граждан к выполнению своих семейных обязанностей, чем это имело место  в большинстве стран Запада. Можно  предположить, что возник некоторый  комплекс сил, действующих в этом направлении, что могло совпасть с политикой правящей верхушки .

Институт семьи, пошатнувшись в 1920-е годы, когда в СССР были еще сознательные марксисты, а сам  марксизм еще не прошел через полосу перерождений, на волне сталинского  термидора уже в 1930-е годы не только полностью восстанавливает, но даже укрепляет свои позиции. В Советском  Союзе не только не проявилось сколь-либо значимой тенденции к отмиранию  государства, что должно было произойти  согласно марксистской теории, но проявилась прямо противоположная тенденция  к его укреплению. Уже в 30-е  годы прошлого века советское государство  сумело подняться в «предгорья»  имперской организации и могущества, достигнув этих вершин уже после  окончания Второй мировой войны .

Недаром во все времена, начиная  с Античности, стабильные семейные отношения считались мощным политическим стабилизирующим фактором. Монархи  и политические диктаторы, пытаясь  консолидировать общество под своим  руководством, взывали к семейным ценностям, сравнивая государство  с одной большой семьей, рассматривая себя как «отца нации» или «Большого  Брата».

В процессе установления сталинской диктатуры усилились политическая централизация и государственная  ориентация на ускоренное строительство  социализма. Жизнь граждан Советского Союза, как мужчин, так и женщин, контролировалась внеэкономическим принуждением к труду, политическими репрессиями , установлением жесткого контроля за сексуальным и репродуктивным поведением граждан страны. Но политика государственных репрессий в  отношении семьи имеет лишь ограниченную эффективность. Так, знаменитый автор  романа-антиутопии «1984» Дж. Оруэлл определил  семью как «очаг верности не партии, а друг другу». Но и это правило  содержит в себе определенный процент  исключений; советские люди хорошо помнили о выборе Павла Морозова, который сделал выбор не в пользу семьи, но в пользу Советского государства.

Находящемуся во врвждебном капиталистическом окружении СССР были нужны солдаты и бесплатная рабочая сила для осуществления  «великих строек коммунизма», что предполагало сублимацию сексуальной энергии  человека (как известно, в СССР секса  нет) и использование ее для нужд советского государства. С другой стороны, в своем идеальном состоянии  советская женщина фертильного  возраста рассматривалась и как  многодетная мать, и как экономически дешевая, готовая работать за идею рабочая  сила. Права женщин, как, впрочем, и  права человека вообще, советское  руководство 30-х годов особенно не беспокоили, и в 1930 году в стране были закрыты женотделы. И.В. Сталин объявил об окончательном разрешении женского вопроса. «Кульминации это  достигло в 1936 г., когда был принят новый семейный кодекс, запрещавший  аборты… государство стало бороться за укрепление семьи: “свободную любовь“  заклеймили как антисоциалистическую» .

Советское правительство  во второй половине 30-х годов, как  осознанно, так и неосознанно  обратилось к российским социокультурым традициям, отойдя от одержимости идеей  практичекого воплощения мировой революции, полной и повсеместной переделки  мира. В армии вводились погоны и офицерские звания старой русской  армии, красных командиров учили  танцам и правилам поведения в  обществе, в общественных садах заиграли духовые оркестры. Это был частичный  поворот к прошлому, к тому старому  миру, который пользовался столовыми  приборами и танцевал на балах. Оказалось, что переделать мир и быт человека во всех его проявлениях не всегда нужно, часто старое лучьше. Это был, как говорят историки, «консервативный  откат», который означал кроме  всего прочьего, переход к консервативной, охранительной политике в отношении  семьи.

Этот откат, наступающий  рано или поздно после любой революции, был  лишь частичный, церковное венчание как обязательный элемент социокультурной легитимации брака, не восстановили, но семью стали защищать на заседаниях парткомов и профкомов , в стране были запрещены аборты, чуть ли не еинственная тогда форма регулирования рождаемости и планирования советской семьи.

Вообще в истории наблюдается  общая закономерность, связывающая  степень традиционализма политического  режима со степенью поддержки большой  патриархальной семьи.

В этом вопросе соверешенно  непримеримо встечаются интересы, симпатии и антипатии социальных консерваторов  и либералов. В качестве одного из наиболее чистых примеров консервативного, охранительного, мы бы даже сказали  сохранительного подхода к семье, можно отметить подход немецких консерваторов  и консервативных революционеров.

Мы позволим себе процитировать  внушительный отрывок из статьи, опубликованной 14 октября 1931 года в ежедневной национал-социалистической газете «Фолькишер Беобахтер» («Народный  обозреватель»): «Сохранение уже  существующих больших семей определяется социальным чувством, сохранение формы большой семьи определяется биологической концепцией и национальным характером. Большую семью необходимо сохранять… потому что она является важной и необходимой частью немецкого народа.

Большая семья важна и  необходима не только потому, что только она может обеспечить сохранение населения в будущем, но еще и  потому, что национальная мораль и  национальная культура находят в  ней самую сильную поддержку. Сохранение существующих больших семей  и сохранение формы большой семьи  суть две нераздельные проблемы. Сохранение формы большой семьи диктуется  национальной, культурной и политической необходимостью… Прекращение беременности противоречит смыслу существования  семьи, чья задача заключается в  воспитании будущего поколения. Кроме  того, прекращение беременности приведет к окончательному уничтожению большой  семьи» .

Да, это размышления немецких социальных консерваторов, реноме которых  изрядно подпорчено самой историей Германии того периода, но опровегнуть  их трудно, в них заложана не только забота о выживании нации, но и  самого человека как биологического вида.

В послевоенной Германии постепенно повышается уровень жизни, а с  ним и уровень массового социального  эгоизма. Сегодняшние немецкие газеты пестрят объявлениями о сдаче  внаем квартирантам без детей  и домашних животных. Их раздражает детский плач и собачий лай. Это  признак заката нации, изнеженного  геданизма, за которым последует  лишь медленный уход в небытие, растворение  в сохранившем социокультурные  основания-традиции своей жизни  океане незападного человечества.

Большая патриархальная семья  стала исчезающим историческим анахронизмом. Немцы стали в большей мере думать о своих личных интересах, а не об интересах нации, стали  гедонистами, а не милитаристами, одной  из самых «свободных» в отношениях между полами страной в Европе. Сегодняшняя «реальность скачкообразно  возросшего числа «незарегистрированных  браков» (вероятно) далеко превосходит  данные официальной статистики браков и разводов. По оценкам, в ФРГ ныне живут в незарегистрированном браке  примерно 1–1,5 млн. человек .

Но о немецкой семье  мы еще поговорим в нашем следующем  параграфе, сейчас же вернемся к эволюции советской семьи и семейных отношений  в контексте нашей не столь  далекой истории. Возвращение к  некоторым элементам революционной  политики 20-х годов мы видим уже  после смерти И.В. Сталина в 1953 году. Н.С. Хрущев инициировал реформы, которые, в частности, привели к открытию большего количества новых школ, детских  садов и к увеличению выплачиваемых  государством субсидий на детей, в стране были вновь легализованы аборты.

Эти меры государственной  поддержки человека, принимаемые  вне зависимости от его семейного  положения, в том числе и поддержка  так называемых неполных семей, улучшение  медицинского обслуживания и усиление социальной защиты, в том числе  постепенное распространение пенсионной системы на крестьян-колхозников, вкупе  с вовлечением в производственную сферу, науку, образование, здравоохранение  огромного количества женщин – подорвали  экономические и социальные функции  патриархальной семьи в РСФСР.

И это начавшееся освобождение от груза авторитарно-патриархальной социокультурной традиции куда более  длительной, чем несколько десятилетий  советской власти, было воспринято советскими людьми вполне позитивно. Вспоминая  атмосферу, царившую в советском  обществе в 60-е годы ХХ века, П. Вайль  и А. Генис обобщают свои воспоминания следующим образом: «Родина была абсолютно прекрасна. У нее не было пороков. Вся она была, как  старший брат, как отец, как мать, как одна большая семья. И своя, личная, семья казалась всего лишь филиалом общегосударственного единства» . По большому счету это и был  тот желаемый результат, к которому стремилось советское руководство  со времен Октябрьской революции.

Кратко рассмотрев эволюцию семьи, нравов, демографических особенностей в Советской России, подведем теперь некоторые итоги. В результате революционных  преобразований советской эпохи  были решены некоторые проблемы, стоявшие перед Россией, проведены индустриализация, урбанизация, совершен переход от патриархальной к эгалитарной семье, в том  числе и демографический переход, достигнут невероятный прогресс в обеспечении всеобщей грамотности, медицине, социальной сфере вообще. Но цена революционного пути для страны оказалась невероятно высокой, свершения  в своей основе амбивалентны, достигнуты на основе мобилизации, перенапряжения всех жизненных сил общества, что  во многом предопределило цивилизационный  слом постсоветской эпохи.

Насилие над женщиной в семье

Введение

Проблема насилия над женщиной имеет место, в той или иной степени, во всех странах мира. Женщины  веками страдали от насилия и от страха быть изнасилованными. Хотя насилие  и представляло собой огромную медицинскую, психологическую, психиатрическую, юридическую  проблему и проблему общественной безопасности, оно фактически игнорировалось обществом. До недавнего времени почти не существовало юридических служб  защиты и лечебных учреждений. Не было никаких профилактических программ. Очень мало проводилось исследований для лучшего понимания проблемы. А неверные представления о насилии  над женщинами способствовали существованию  дискриминационных законов и  практики, приводили к бесчеловечному обращению с жертвами в правоохранительных органах и судах. Большинство  жертв в этих условиях молчали, не просили о помощи, в которой  так отчаянно нуждались. Создался порочный круг: мало кто из женщин заявлял  о насилии, немного возбуждалось уголовных дел, а масштабы насилия  возрастали.