Бертольд Брехт

 В "Жизни Галилея"  — необычайная чуткость Брехта  к мучительным антагонизмам XX в., когда человеческий разум достиг  невиданных высот в теоретическом  мышлении, но не смог предотвратить  использования научных открытий  во зло. Замысел пьесы восходит  к тем дням, когда в прессе  появились первые сообщения об  экспериментах немецких ученых  в области ядерной физики. Но  не случайно Брехт обратился  не к современности, а к переломной  эпохе в истории человечества, когда рушились основы старого  миропонимания. В те времена  — на рубеже XVI–XVII вв. — научные  открытия впервые стали, как  повествует Брехт, достоянием  улиц, площадей и базаров. Но  после отречения Галилея наука,  по глубокому убеждению Брехта, сделалась достоянием лишь одних  ученых. Физика и астрономия могли  бы освободить человечество от  груза старых догм, сковывающих  мысль и инициативу. Но Галилей  сам лишил свое открытие философской  аргументации и тем самым, по  мысли Брехта, лишил человечество  не только научной астрономической  системы, но и далеко идущих  теоретических выводов из этой  системы, затрагивающих коренные  вопросы идеологии. 

 

 рехт, вопреки традиции, резко осуждает Галилея, потому  что именно этот ученый, в отличие  от Коперника и Бруно, имея  в руках неопровержимые и очевидные  для каждого человека доказательства  правоты гелиоцентрической системы,  испугался пыток и отказался  от единственно правильного учения. Бруно умер за гипотезу, а Галилей  отрекся от истины.

 Брехт "отчуждает"  представление о капитализме  как эпохе небывалого развития  науки. Он считает, что научный  прогресс устремился лишь по  одному руслу, а все остальные  ветви засохли. Об атомной бомбе,  сброшенной на Хиросиму, Брехт  в замечаниях к драме писал: "...это была победа, но это  был и позор — запрещенный  прием". Создавая "Галилея", Брехт  мечтал о гармонии науки и  прогресса. Этот подтекст стоит  за всеми грандиозными диссонансами  пьесы; за словно распавшейся  личностью Галилея — мечта  Брехта о "сконструировавшейся"  в процессе научного мышления  идеальной личности. Брехт показывает, что развитие науки в буржуазном  мире — это процесс накопления  отчужденных от человека знаний. В пьесе показано также, что  другой процесс — "накопление  культуры исследовательского действия  в самих личностях" — прервался,  что на исходе Ренессанса из  этого важнейшего "процесса накопления  исследовательской культуры" силами  реакции были исключены народные  массы: "Наука ушла с площадей  в тишь кабинетов".

 

 Фигура Галилея в  пьесе — поворотный пункт в  истории науки. В его лице  давление тоталитарных и буржуазно–утилитарных  тенденций разрушают и настоящего  ученого, и живой процесс совершенствования  всего человечества.

 

 Замечательное мастерство  Брехта проявляется не только  в новаторски–сложном осмыслении  проблемы науки, не только в  блистательном воспроизведении  интеллектуальной жизни героев, но и в создании могучих  и многогранных характеров, в  раскрытии их эмоциональной жизни.  Монологи героев "Жизни Галилея"  напоминают "поэтическое многословие"  шекспировских героев. Все герои  драмы несут в себе нечто  возрожденческое.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 «Драма  "Жизнь  Галилея"  была  написана  в

эмиграции,  в  Дании,  в  1938-1939  гг.  Газеты  опубликовали  сообщение  о расщеплении  атома  урана,  произведенном  немецкими  физиками".  При   всейлаконичности этой заметки она указывала на определенную  связь  исторических

фактов и проливала  свет на философский замысел произведения.

     Не случайно  перед лицом великой революции в  науке,  таящей  в  себе  и могучие  созидательные  и  страшные  разрушительные  возможности,  писатель,

охваченный тревогой за человечество (спустя шесть лет  взрыв  атомной  бомбы

над Хиросимой подтвердил законность этой тревоги), обратился  к  вопросу  об

общественном поведении  ученого. И хотя герой пьесы - Галилей, а не,  скажем,

Альберт Эйнштейн (кстати, в  последние годы своей  жизни  Брехт  работал  над

пьесой об Эйнштейне), и  действие ее происходит не в  наши  дни,  а  в  эпоху

Возрождения, также эпоху  великих социальных и научных  революций, и, наконец,

в пьесе нет ни малейшей модернизации и попытки подменить  Италию  XVII  века

исторически костюмированной  современностью,  все  же  читатель  обязательно

увидит в конфликте  Галилея с  верховной  властью  поразительное  сходство  с

моральными  проблемами,  возникающими  перед  многими  современными  учеными

капиталистического мира. Ибо пьеса Брехта заставит задуматься над  вопросами

о  долге  и  ответственности  ученого  перед   человечеством,   о   полезном

употреблении и опасном  злоупотреблении плодами "чистой  мысли",  о  взаимной

связи  интеллектуального  и  морального  начал  в  науке,  об  общественном,

гражданском лице ученого.

     Галилей - каким  его изображает Брехт - человек  Возрождения, его плоть и

дух освободились  от  власяницы  средневекового  аскетизма,  он  по-язычески

влюблен в земную жизнь  и небесную стремится постичь  уже не  через  священные

тексты, а через телескоп. Но вскоре  читатель  начинает  замечать  оборотную

сторону жизнелюбия Галилея.  Жизнь  для  него  тождественна  наслаждению,  и

моральный закон, гласящий, что во имя жизни нужно иногда  уметь  поступаться

удовольствиями, что долг выше удовольствия, с его точки  зрения, абсурден.  В

этом заключена страшная опасность:  пройдут  годы  -  и  поставленный  перед

неумолимым выбором Галилей  пожертвует высокими  радостями  творческой  мысли

ради низменных плотских удовольствий и бытового комфорта.

     "Как ученые, мы не должны спрашивать себя, куда может повести  истина!"

- восклицает Галилей и   впоследствии,  возможно,  сожалеет  о  том,  что  он

своевременно не поставил перед собой такого вопроса. Вряд ли  он  поднял  бы

руку на птоломеевскую  систему мира, если бы с  самого  начала  отдавал  себе

отчет в том, на какой опасный  путь он вступает, на чьи кровные  интересы  он

посягает своим учением  и какие силы  он  восстанавливает  против  себя.  Но,

окрыленный ощущением  прихода нового времени, Галилей  уверен, что  ему  легко

удастся рассеять мрак невежества и суеверий и,  подвергая  людей  "искушению

доказательств", убедить  их в своей правоте доводами разума,  неопровержимыми

фактами и опытами. Но происходит  неожиданное:  усилия  врагов  Галилея,  во

всяком  случае  наиболее  умных,  направлены  вовсе  не  на  то,  чтобы  его

опровергнуть, а на то, чтобы  заставить его замолчать, ибо  они сомневаются не

в правильности его учения, а в выгодности его для себя и заинтересованы не в

истине, а в сохранении своих социальных привилегий.

     Учение Галилея  становится фактором жестокой  классовой  борьбы.  Господа

его преследуют, ибо оно  противоречит Библии, а они прекрасно  знают,  к  чему

ведет  подрыв   авторитета   Священного   писания,   которое   "обосновывало

необходимость пота,  терпения,  голода,  покорности...".  Зато  на  рыночных

площадях славят "Галилео - разрушителя  Библии".  Народ  переносит  принципы

передовой  астрономии  с  неба  на  землю:  в  открытиях  Галилея,   который

перевернул всю почитаемую веками иерархию  мироздания,  он  видит  сигнал  к

перевороту в общественной иерархии. Простые люди  чтят  Галилея  как  своего

друга и союзника и ненавидят  его врагов, которые "приказывают  земле  стоять

неподвижно, чтобы их замки  не свалились". А  сам  Галилей  лишь  постепенно,

после того как это понял  народ и поняли князья, помещики и монахи,  начинает

понимать, что его учение является могучей революционной  силой  не  только  в

сфере научной мысли, но и  в области общественных отношений.

     И тем более  пагубно предательство со стороны  человека,  который  всегда

проповедовал народность науки и мечтал о времени, когда "об астрономии будут

разговаривать на рынках". И вот, дожив до этого времени, завоевав доверие  и

поддержку широких масс, имея возможность превратить науку  в рычаг  народного

благоденствия, Галилей, поддавшись своим плотским слабостям, изменил  народу,

науке, делу своей жизни, самому себе...

     В предпоследней  картине любимый ученик Галилея  Андреа Сарти, узнав, что

тот все эти годы тайно  продолжал свои исследования, легко  поддается соблазну

понять и оправдать  его поведение. Он готов увидеть  разумный  смысл  во  всех

поступках Галилея: и в  том, что тот продал "венецианскому  сенату  подзорную

трубу, изобретенную другим", и в его сервильном подобострастии перед великим

герцогом Флоренции, и, наконец, в  акте  отречения,  которым  было  выиграно

время для совершения других великих открытий. Андреа оправдывает  Галилея, но

сам Галилей и вместе с  ним Брехт не знают ему оправдания. Когда-то на робкий

вопрос маленького монаха: "А не думаете ли вы, что истина - если это  истина

- выйдет наружу и без  нас?" - Галилей ответил со страстью  и  гневом:  "Нет,

нет и нет! Наружу выходит  ровно столько истины, сколько  мы  выводим.  Победа

разума может быть только победой разумных".  Галилей  понимал,  что  научный

прогресс невозможен без  мужества и активности людей науки. И,  капитулировав

перед темными силами, он  не  только  нанес  поражение  делу  разума,  но  и

совершил роковой по своим  историческим последствиям акт  -  разорвал  тесные

узы между наукой и народом.  Осуждая  себя  за  это  и  предвидя,  на  какой

уродливый и опасный путь может ступить наука, не считающая  для  себя  высшим

законом служение народу, Галилей  пророчески восклицает: "Пропасть между  вами

и человечеством может  в один прекрасный день быть настолько  огромной, что на

ваши крики торжества  по поводу какого-нибудь  нового  открытия  вам  ответит

всеобщий вопль ужаса".

     "Жизнь Галилея"  писалась  в  преддверии  второй  мировой  войны.  Перед

мысленным   взором   писателя   уже   вырисовывались   зловещие    очертания

надвигающейся катастрофы. Поэтому он и обратился со словом предостережения к

совести и разуму человечества, и прежде всего интеллигенции, то есть  людей,

чьи знания могут стать  источником  великого  блага  или  великого  бедствия.

Таким же  предостережением  была  и  знаменитая  историческая  драма  Брехта

"Мамаша Кураж и ее  дети" (1939). Она прозвучала призывом  к немецкому  народу

не обольщаться посулами, не рассчитывать на  выгоды,  не  связывать  себя  с

гитлеровской кликой узами  круговой поруки, узами совместных  преступлений  и

совместной ответственности  и расплаты.