История создания цикла стихотворений «Еврейские мелодии»

Оглавление:

1. Введение.
2. Глава 1. История создания цикла стихотворений «Еврейские мелодии»;
3. Глава 2. Анализ стихотворений;
4. Заключение.
5. Список литературы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение.

Отражение тем и мотивов Библии в мировом искусстве и литературе является важной проблемой современного литературоведения, что связано  с растущим в последнее время  интересом к духовным истокам  европейской культуры. В настоящей  работе будет исследован один из аспектов этой проблемы, касающийся восприятия Библии и использования ее материала  в литературе английского романтизма на примере художественного творчества Д. Г. Байрона (1788-1824).

Актуальность работы обусловлена  тем, что в России и за рубежом  в течение последнего десятилетия в байроноведении ощущался недостаток новых исследований. Последний всплеск интереса к наследию Байрона пришелся на 1988 год — год двухсотлетия со дня рождения поэта. В целом для литературоведения 80-х- начала 90-х была характерна тенденция к подведению итогов длительного изучения творчества Байрона. Между тем в настоящее время возникает задача пересмотра ряда традиционных подходов к произведениям Байрона, что связано с необходимостью вовлечения наследия поэта-романтика, в широкий общекультурный контекст. В частности, важным представляется рассмотрение позднего творчества. Байрона, в связи с общими тенденциями развития английского романтизма.

Предметом исследования в работе является библейский материал, содержащийся в  цикле стихотворений «Еврейские мелодии» Байрона, созданный во время  неудачного замужества с Анабеллой Мильбанк. Отечественные и зарубежные специалисты единодушно подразделяют поэтическую деятельность Байрона на два этапа, имея в виду серьезный душевный, мировоззренческий и творческий перелом, пережитый поэтом после семейной драмы и вынужденного отъезда из Англии. Эти события, по словам Н. Я. Дьяконовой, «послужили толчком, который стал началом подлинной душевной и поэтической зрелости Байрона». Современные исследователи в целом в отличие от современников поэта отдают предпочтение именно поздним его произведениям, на ходя их «наиболее значительными, смелыми, самобытными».  Творчество Байрона этого периода обладает спецификой, обусловленной переменами в сознании поэта и его новыми художественными исканиями. Так, существенно изменяют свое звучание традиционные для Байрона темы, возникает новая проблематика, связанная с попытками осмысления отношений мира и человека в обобщенной и универсальной форме.

В произведениях, избранных в качестве объекта анализа, ощутимо последовательное стремление поэта представить отношения  человека и мира в обобщенной и  универсальной форме. Это позволяет  рассматривать вышеназванные произведения в качестве образцов романтического мифотворчества, основой для которого служит библейский материал. Такая  постановка проблемы правомерна и обусловлена  тем, что мифотворчество, выражающее потребность романтиков в осмыслении первооснов бытия в предельно  обобщенном, «мифологизированном» виде, является формой романтического мышления, а также способом художественного  воплощения романтического идеала. Между  тем основополагающая роль мифотворческого  начала в художественном наследии Байрона  недостаточно осознана исследователями. В данной работе предпринята попытка  восполнить этот пробел и исследовать  специфику мифотворчества Байрона  в его поздних произведениях. Такова цель работы.

Результатом длительного и плодотворного  изучения личности и творчества Байрона в отечественной и зарубежной филологической науке стало существование к сегодняшнему дню более сотни исследований разного уровня па всех европейских языках. Фундамент современного российского байроноведения составили труды таких ученых, как Н. Я. Дьяконова. А. А. Елистратова, М. С. Кургинян, А. С. Ромм, .Л. Ъ. Сидорченко и др. В развитии зарубежного байроноведения основополагающую роль сыграли работы Б. Блэкстоуна. Э. Бостеттера. Р. Гликнера, М. Джозефа, Э. Догерти, В. Кальверта, Л. Марчанда, Дж. Макганна, Дж. Риденаура, С. Чыо и др.

Необходимо отметить, что проблема использования библейского материала  в творчестве Байрона возникала  преимущественно в работах зарубежных ученых, тогда как в российском байроноведении она за редким исключением не становилась ранее предметом специального внимания. Вместе с тем и в зарубежном литературоведении тема библеизмов в творчестве Байрона не исчерпала себя; изученными остаются далеко не все ее аспекты, и возникает необходимость продолжить работу в этом направлении, опираясь на результаты, достигнутые в исследованиях последних десятилетий.

Последовательное изучение личности и творчества английского романтика  начинается в начале XX века, когда  далеко не научный интерес к фигуре Байрона уступает место попыткам осмыслить наследие поэта в литературном и общекультуриом контексте. Способствует возникновению научного интереса издание на рубеже веков шеститомного собрания дневников и писем Байрона ("Letters and journals by Lord Byron": in 6 vol. / Ed R. E. Prothero, 1898-1901) и семитомного собрания сочинений ("The poetical works of Lord Byron": in 7 vol. / Ed. E. H. Coleridge, 1898-1904).

 

Немногочисленные до тридцатых  годов XX столетия российские и зарубежные исследования носят по преимуществу биографический [Ве-се.човскпй. 1902; Brecknock. 1926] и описательный, популярный [Dick, 1913; Nichol, 1919] характер. Большое научное значение имеет изданная в 1924 г. книга С. Чью «Байрон в Англии. Его слава и посмертная слава» [Chew, 1924], построенная на анализе документальных материалов (рецензий, журнальной полемики, писем читателей и пр.), отражающих восприятие творчества Байрона его современниками.

В критических исследованиях тридцатых-пятидесятых  годов намечаются основные тенденции  изучения мировоззрения и творчества поэта и формируется поле относительно устойчивых позиций байроноведения. Последнее пополняется целым рядом новых работ биографического плана [Drinkwater, 1937; Quennell, 1941; Gray, 1947; Borst, 1948; Wulliamy, 1948; Read, 1951; Bigland, 1956], а. также исследований, ставящих проблемы философских, религиозных и эстетических воззрений Байрона

[Calvert. 1935: Marjarum, 1938: Fairchild, 1949; Wilson Knight, 1952] и специально анализирующих отдельные произведения поэта [Boyd, 1945; Trueblood, 1945: Ridenour, 1960]. В середине века появляются первые отечественные монографические труды, ставящие перед собой цель всестороннего анализа творчества Байрона в контексте его эстетических, философских и политических взглядов [Елистратова, 1956; Кургинян, 1958; Ромм, 1961]. Несмотря на высокую степень социологизации и идеологизации, свойственную советскому литературоведению тех лет, они отличаются глубиной осмысления исследуемого материала.

Проблема использования библейского  материала в творчестве Байрона  давно заняла свое место в кругу  актуальных вопросов байроноведения. Концепции, разработанные специалистами, а также отдельные замечания, имеющие отношение к проблеме стали отправной точкой для дальнейших исследований.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава 1. История создания цикла  «Еврейские мелодии»

Осенью 1814г. Лорд Байрон познакомился через посредство общих друзей с  композитором Исааком Натаном, даровитость  которого вызывала к нему расположение знаменитого уже тогда поэта. Слава Байрона на родине тогда, как  и после, состояла из следующих элементов: восторженное признание со стороны  немногочисленных друзей, успехи среди  анонимной массы читателей, охотно раскупавших его поэмы, ворчливая и придирчивая критика присяжных журнальных зоилов, и наконец репутация безнравственного кутилы и опасного донжуана, привлекавшая ему эпидемическое поклонение светских леди и суровое осуждение остальной части чопорного английского сообщества. Высокомерное презрение поэта к своим глупым, а в большинстве случаев и лицемерным врагам и непрошенным поклонницам окрашивалось часто в беспощадную мизантропию, которой он любил давать подкладку философского пессимизма. Однако это не мешало ему испытывать искреннюю и теплую симпатию ко всем скромным, простым душам, вступавшим без предвзятой идеи в сферу притяжения его обаятельной личности. К таким именно беспритязательным симпатизирующим натурам принадлежал Исаак Натан, которому к тому же, как еврею, были чужды английские традиционные представления о нравственном поведении, требующие соблюдения форм, а не духа общепризнанных законов нравственности. Словом, между Байроном и Натаном установилась, если не дружба – размеры их личности были слишком несходны для этого, - то во всяком случае расположение со стороны поэта, поклонение и преданность со стороны музыканта. Предложение Натана сочинить текст для романсов, для которых он написал бы музыку, было принято Байроном, и в январе 1815г. вся серия «Еврейских мелодий», вдохновивших впоследствии столько других выдающихся композиторов, была готова к печати.

Мысль эксплуатировать библейскую поэзию внушена была Байрону, конечно, национальностью композитора. Восток вообще привлекал поэтов той эпохи, как романтическая страна яркой и красивой жизни в противоположность серой прозе окружающей действительности. Но в данном случае решающим моментом несомненно являлось близкое знакомство Байрона с Библией и любовь его к ней, как поэтическому памятнику. Первое знакомство Байрона с Библией относится к раннему детству: няня его, Мэй Грей, укладывая его спать, пела ему песни, рассказывала сказки и легенды, а также заставляла его повторять за ней псалмы; в числе первых вещей, которые он знал наизусть, были 1-й и 23-й псалмы. В письме 1821г. из Италии он просил своего друга Муррэя прислать ему Библию. «Не забудьте этого, - прибавляет он, - потому что я усердный читатель и почитатель этих книг; я их прочел от доски до доски, когда мне еще не было и восьми лет, - т.е. я говорю о Ветхом Завете, ибо Новый Завет производил на меня впечатление заданного урока, а Ветхий доставлял только удовольствие». На последнем этапе жизненного пути поэта, с Миссолонги, Библия всегда лежала на его столе. Сотрудник его по греческой экспедиции, д-р Кэннеди, убежденный пиэтист, стремившийся обратить к религии великую, но заблудшую душу Байрона, часто беседовал с ним о Библии, но поэта и тогда привлекала больше художественная сторона священных книг. Я помню, - рассказывает один из свидетелей этих бесед, Финлей, - он (Байрон) спросил доктора (Кэннеди), верит ли тот в приведения, прочел рассказ о появлении духа Самуила перед Саулом и сказал, что это одно из самых величественных мест Писания; действительно, как уже часто было отмечено, мало кто был более начитан в священных книгах (чем Байрон), и я слышал от него, что очень редкий день проходит, чтобы он не прочел ту или другую главу из маленькой карманной Библии», которая всегда была при нем. Рассказ об Аэндорской волшебнице (1-я кН. Царств, гл. XXVIII), конечно, заслуживает вышеприведенный отзыв, а отзыв этот в свою очередь показывает, как тонко умел Байрон ценить строгую и безыскусственную простоту литературных средств такой отдаленной эпохи. Мы имеем в данном случае весьма любопытный пример того, что критическое чутье Байрона порой превосходило его собственную силу поэтической реализации. Одно из стихотворений, входящих в цикл «Еврейских мелодий», под заглавием «Саул» является переложением упомянутого места Библии, и надо сказать, что при всей звучности Байроновских стихов, при всей картинности его образов он здесь далеко не достиг красоты источника. Появление тени Самуила описывается у него слишком пространно и эффектно, в соответствии с распространенным тогда вкусом к загробным ужасам:  «Земля разверзлась; он стоял в центре облака; свет изменил свой оттенок, исходя из его савана. В его пристальных глазах сквозила смерть. Его руки поблекли, его жилы иссохли; его ноги сверкали костлявой белизной, тощие, лишенные мускулов и обнаженные, как у скелета. Из его неподвижных губ, из его бездыханной грудной клетки исходили глухие звуки, как ветер из пещеры. Саул увидел и упал на землю, как падает дуб, сраженный ударом грома». В Библии, как известно, Саул не видит Самуила и только слышит его голос: «И увидела женщина Самуила, и громко вскрикнула… и сказал ей царь: не бойся; что ты видишь? И отвечала женщина: вижу как бы Бога, выходящего из земли. – Какой он видом? – спросил у нее Саул. Она сказала: выходит из земли муж престарелый, одетый в длинную одежду. Тогда узнал Саул, что это Самуил, и пал лицом на землю и поклонился.» Также романтизирован другой библейский мотив о «Дочери Иефая» (Кн. Суд., гл. XI). Это вообще одно из слабейших стихотворений цикла, и мы упоминаем о нем лишь для характеристики поэтических приемов Байрона в данный период. Стихотворение Байрона кончается словами девушки к отцу: «Пусть память обо мне будет твоей славой, и не забудь, что я улыбалась, умирая!» Насколько проще и трогательнее говорит она в Библии: «Сделай мне только вот что: отпусти меня на два месяца; я пойду на горы и оплачу девство мое с подругами моими».

Таковы стихотворения, в которых  Байрон стремился объективно поэтизировать  литературный материал, заимствованный из Библии. В них видно его мастерство, но не видно того высокого лиризма, который делает его гениальность поэтом всегда, когда затронуто лично  им пережитое чувство. Гораздо ярче поэтому проявился талант Байрона  там, где он пользуется не эпическими, а лирическими мотивами из «Псалмов», «Экклезиаста» или «Книги Иова». Особенно близко к образу мыслей и  привычному настроению автора подходят пессимистические изречения Экклезиаста о «суете сует».  В стихотворении на эту тему он сумел сохранить верность духу (если не букве) подлинника и вместе с тем дать выражение собственному разочарованию в земных благах и радостях.

Но далеко не всегда поэт придерживается определенного библейского текста, и многие из лучших «Еврейских мелодий» носят только легкий восточный колорит, а в сущности представляют совершенно оригинальные по содержанию и по форме произведения. К этому числу принадлежат все те стихотворения, в которых оплакивается печальная судьба избранного народа после пленения и расселения по чужим землям. В них отражается присущее постоянно Байрону сочувствие угнетенным народам, и их можно сопоставить с лучшими местами его поэм, посвященными порабощенной Италии и Греции. Глубоко прочувственный мрачный лиризм здесь соединяется с необыкновенно выразительными и яркими образами, напоминающими «Плач Иеремии». Недаром поэты других народов, огорченные утратой родины, находили в этих стихотворениях отзвук своим чувствам и перекладывали их на свой язык в применении к своему отечеству. Так например заключительные стихи прекрасной элегии «О, плачьте о тех»: «У дикого голубя есть гнездо, у лисицы нора, у людей родина, у Израиля только могила», почти дословно переведены Зигмундом Красинским с заменой Израиля поляком. К той же категории стихотворений, имеющих лишь весьма отдаленную связь с библейским текстом, надо отнести и наиболее популярное у нас, вследствие перевода Лермонтова, стихотворение «Душа моя мрачна». Относительно него Натан рассказывает в своих воспоминаниях анекдот, повторяемый за ним всеми биографами великого поэта, будто бы Байрон написал эти два восьмистишия одним почерком пера, как бы в порыве безумия, желая посмеяться над ходившей в обществе сплетней, что он действительно одержим душевным недугом. Едва ли однако этот факт, если он в действительности и имел место, правильно поят очевидцем, потому что стихотворение это само по себе не заключает ничего безумного, и если Байрон и написал его в связи со слухами об его сумасшествии, то разве только с целью доказать как раз обратное, - что такую вещь не может создать помешанный. Как бы то ни было, стихи эти, несомненно, с особенной яркостью отражают душевное состояние автора. Это не объективное воспроизведение психологии фиктивного иудейского царя, а болезненный лирический порыв, лишь слегка прикрытый экзотической фабулой, напоминающей игру Давида перед Саулом, и в этой субъективности заключается весьма любопытный психологический документ, ценный для биографии поэта.