Корни сатирического изображения «бедного человека» и структурная перестройка зощенковских произведений анализируемого периода

Автор работы: Пользователь скрыл имя, 06 Ноября 2015 в 03:12, курсовая работа

Описание работы

Поскольку задача данной работы - проследить эволюцию представлений Зощенко о методах изображения персонажей, то хронология исследуемых текстов широка - от самых ранних неопубликованных рассказов, набросков, записей и писем 10-х годов до прижизненных редакций зощенковских рассказов 20-30-х годов.
В эволюции мировоззрения Зощенко можно выделить три этапа:
1) формирование антидекадентских взглядов на литературу в неопубликованных произведениях Зощенко - период до 1921 г.;
2) период реализации этих взглядов преимущественно в сатирических рассказах и повестях 1921-1929 гг.;

Содержание работы

Введение
Глава 1 Анализ художественного творческого метода М. Зощенко при изображении «бедного человека» в произведениях 20-30-х годов
1.1 Выделение творческих этапов и суть творческого метода М. Зощенко при изображении «бедного человека»
1.2 Эволюция мира «бедного человека» в творчестве М. Зощенко 20-30-х годов
2 Корни сатирического изображения «бедного человека» и структурная перестройка зощенковских произведений анализируемого периода
2.1 Мир персонажей М.Зощенко и их характеристики в период зрелости творчества писателя
2.2 Связь мира сатирических произведений Зощенко с прошлым культурным наследием России
Заключение

Файлы: 1 файл

изображение бедного человека в рассказах зощенко.docx

— 148.32 Кб (Скачать файл)

И по внешности, и по сюжетной роли в Волосатове и Каретникове можно узнать неживых людей. В повести обнаруживаются и звери. В сюжете о Волосатове это - Кашкин, любовник матери Тули. Внешность Кашкина характерна для персонажа подобного типа: «здоровый, плотный субъект, который не знал, что такое меланхолия, утомление чувств и прочие интеллигентские ощущения.» Кашкин - недосягаемый идеал для «неживого» интеллигента Волосатова, первоначально «мечтателя и фантазера, не любящего грубых объятий жизни и ее пошлой действительности». Понятие жизни играет важную роль в повести. Именно о жизни беседует профессор Волосатое с Кашкиным; дочь Волосатова Лида утверждает, что самый эффективный способ вернуть молодость - «подойти вплотную к жизни». Кашкин же разворачивает целую концепцию жизни, явно перекликающуюся с ницшеанством:

«Он говорил, что прежде всего хочет жить. А все остальное существует для него постольку-посколъку. И отчасти как нечто мешающее его жизни. На все остальное ему решительно наплевать. <...> Вообще, он жил не слишком задумываясь, беспечно и жизнерадостно, отличаясь крайним здоровьем и умением распоряжаться людьми.»

Путь к подобной простой жизни намечает для себя и Волосатое: «Он свыкся было со своей старостью, со своими утомленными и сутулыми плечами. Он с молодых лет привык презирать лощеных, здоровых, краснощеких, грудастых людей, называя их животными и скотами. Нынче в своем воображении он рисовал себя именно таким. Он полюбил этот образ и стремился к нему».

Простая жизнь снова интерпретируется как жизнь без рефлексии и моральных «тормозов»: Волосатое вспоминает «юность, когда он жил беспечно, не задумываясь, как цветок или птица.» Возвращая молодость, герой начинает замечать в себе «жестокость и подлость, которую он вовсе не хотел иметь.» В сущности, Волосатое, подобнонеживым людям из более ранних произведений Зощенко, тоже обнаруживает свойства зверя, для которого существует единственная ценность - собственный комфорт. (Вспомним замечание Л.Скэттон, которая считает поиск комфорта общей темой, объединяющей вообще все произведения Зощенко, включая «Перед восходом солнца»: герой Зощенко, включая и повествователя-автора его последней повести, - «отдельный индивидуум - ошибающийся, неутомимый, несовершенный, эгоцентричный, но настойчивый, упорно приспосабливающийся..., которому нужно только узнать, что нужно сделать для комфортного существования (комфортного в плане физическом или психологическом) - и он (или она) готовы это сделать.») При размышлении оказывается, что за несколько лет возвращенной молодости «он отдал бы решительно все - жизнь, здоровье близких людей, честность и профессию и все то, чем привык дорожить и гордиться с самого начала своей жизни.»

В плоскости сюжета, таким образом, проблема синтеза жизни и культуры не решается: культура и мораль - с одной стороны и жизнь - с другой представлены как два несовместимых начала. Однако примирить их автор пытается в другой, внесюжетной, плоскости - в плоскости «научной» части повести. (Заметим, однако, что в рассказах Зощенко к концу 20-х гг. сюжет о звере и нездоровом человеке претерпевает кардинальные изменения. Пример тому - рассказ «Серенада», впервые опубликованный в 1929 г. и впоследствии вошедший в «Голубую книгу» под заглавием «Рассказ о студенте и водолазе». В обычной для ранней прозы Зощенко ситуации соперничества сильного, здорового человека (водолаза Филиппова) с «совершенно ослабшим, золотушным» «полуинтеллигентным студентиком» Малашкиным побеждает, вопреки «физическим и химическим законам», слабейший, у которого «преобладает личность». Идея духовной победы человека над страданием и смертью впоследствии развивается в разделе «Голубой книги», названном «Удивительные события», и получает логическое завершение в сюжете «Перед восходом солнца».)

Простая жизнь и «звериное состояние» - в какой-то мере идеал и для самого автора. Он сожалеет об утраченной «звериной крепости нервов», которой обладали древние римляне, спокойно взирающие на гладиаторские бои. Излишняя сентиментальность в системе ценностей повести представлена как признак «болезненности». Простая жизнь, которой живут нерефлектирующие люди, младенцы и животные, воспринимается автором как нечто недосягаемое, но желанное, как та высшая мудрость, которую открывает незадолго до смерти его герой-«родственник» Зотов-Зощенко:

«Иная пустенькая девица, щебечущая о природных свойствах жизни, кажется автору мудрейшей особой. И жучок, при виде врага притворившийся мертвым, вызывает у автора чувство удивления и восторга.

А староватый философ, рассуждающий о разных психологических тонкостях и вывертах, кажется иной раз набитым дураком, болваном, фразером и пустомелей, не видящим дальше собственного носа.»

В повести, однако, появляются не только метафорические звери. Автор рассказывает о том, как видел обезьян в кавказском зоопарке, в каждом движении животных были видны «прямо даже чудовищная радость жизни, страшная, потрясающая энергия и бешеное здоровье.» Наблюдая за обезьяной, которая, получив виноград, тут же забыла о том, как минуту назад обиделась, когда ее ударили палкой, автор представляет собственную реакцию на подобную ситуацию:

«Ну-те, - подумал автор, - ударьте меня палкой по морде. Навряд ли я так скоро отойду, Пожалуй, виноград я сразу кушать не стану. Да и спать, пожалуй, не лягу. А буду на кровати ворочаться до утра, вспоминая оскорбление действием. А утром небось встану серый, ужасный, больной и постаревший - такой, которого как раз надо поскорей омолаживать при помощи тех же обезьян.»

«Культура, привычки и предрассудки», по мнению автора, губительно повлияли в процессе эволюции на «здоровый мозг».

Однако в «Возвращенной молодости» «звериное» начало уже не столь всесильно и универсально, как, например, в «Сентиментальных повестях». Традиционный состав персонажей в повести несколько изменяется (кстати, за счет изменения, «документализации» жанра): к традиционным зверю и неживому человеку прибавляется еще один, принципиально новый для Зощенко тип персонажа - своего рода «положительные герои», воплощающие в какой-то мере авторский идеал, но идеал уже не ницшеанский, нерефлектирующий, наделенный иррациональной «волей к жизни», а противоположный ему - культурный. Так в творчество Зощенко входит тема Разума. Связана она прежде всего с героями, впервые появляющихся на страницах зощенковских произведений - реальными историческими лицами, в основном - учеными, воплотившими идеи о рационалистическом устройстве мира и в организации своей собственной жизни:

«Одна категория людей отличалась особою крепостью здоровья и имела, не в пример прочим, продолжительную жизнь - это люди, склонные к раздумью, и, так сказать, к не идеалистическому пониманию жизни. Это главным образом всякого рода философы, ученые-натуралисты, химики, естествоиспытатели и вообще всякого рода профессора и мудрецы, кои по роду своей профессии чего-то такое соображали, чего-то такое думали о разных свойствах природы.»

Нечто подобное находим в письме Горькому, написанном за 5 лет до публикации «Возвращенной молодости»: «И теперь всякий раз, читая о долгой жизни какого-нибудь великого старика, я прихожу к мысли, что человек, проживший 60-70 лет, либо просто животное, либо очень мудрый человек, который собственными руками делал свою жизнь, управлял собой и регулировал свой организм, как, скажем, рабочий регулирует свой станок.»

Культура, которую можно условно назвать «научной», противопоставляется в «Возвращенной молодости» культуре, которую можно условно назвать «поэтической». Если «научная» культура предполагает обязательную рефлексию, осознанную организацию своей жизни и творчества, как ее части, то «поэтическая» культура основана на интуитивном подходе к жизни и творческому процессу. «По-настоящему великие люди» -«безбожники и материалисты» Гиппократ, Демокрит, Вольтер, Павлов и другие - «не только сочиняли оды или там, скажем, сюиты и симфонии, не только рисовали красками разные «Закаты» , и «Восходы», и «Опушки леса», но и добросовестно задумывались о своей жизни и о своем на редкость сложном организме, и об управлении им, и о своем отношении к окружающему.»

Таким образом, в «Возвращенной молодости» намечается разрешение ранее неразрешимой в мире Зощенко проблемы - проблемы «оживления» неживого человека и реабилитации культуры. Культурный человек, по Зощенко, беспомощен, когда он «идеалист, мечтатель и фантазер», то есть беспомощна культура, основанная на мистике и интуитивизме. Лишь разум и позитивное знание - та часть культуры, существование которой имеет смысл. На той же рассудочной культуре строится и «художественная» ее часть (именно этот принцип и отражает композиция «Возвращенной молодости», «художественный» сюжет которой базируется, по замыслу автора, на научной основе). «Те идеалистические понятия, которые иной раз имеет литература в представлении о человеке и его психике, и о его поведении, - утверждает автор, - идут нередко вразрез с понятиями, которые имеет наука... И знание всего этого писателю так же необходимо, как необходимо художнику знание анатомии. Можно рисовать, как рисовали пещерные жители - профиль с двумя глазами. И это, кстати сказать, нередко можно наблюдать в литературе».

Все явления внутренней жизни человека и межличностных взаимоотношений, которые до сих пор воспринимались как иррациональные и неопределимые, получают в «Возвращенной молодости» вполне логичные «научные» определения с использованием преимущественно терминологии даже не гуманитарных, а естественных наук. (Показательны и номинации, которыми пользуется Зощенко: так, традиционное слово душа заменяется научным термином психика. Интерес с этой точки зрения представляет одна из рабочих записей Зощенко, относящаяся к 30-м годам:

«Электричество. Делается «неловко», когда входи больной (расстроенный) человек.

Гоголь - прекращались речи.

Что за «неловкость»? Какое идеалистическое понятие!»93)

Так, определение получает страх («это такое нервное состояние (слабость, бездеятельность многих нервных центров), при котором организм особенно восприимчив к болезням».) Старое понятие вдохновение определяется с помощью фрейдовского понятия сублимации. Рационалистическая трактовка явлений внутренней жизни человека обнаруживается и в других рабочих записях Зощенко этого периода, где автор пользуется даже не физиологической, а физической терминологией:

«Для всех... нервные подъем и упадок психический.

Ницше когда-то бежал с места на место в поисках такого города, где нет такого «давления «.

Следовало бы проверить, как это явление отражается в других местах. Во всяком случае, явление не атмосферическое, а, пожалуй, из области электричества захватило на этот раз весьма многих и часто (для меня) неожиданных людей.»

«Электричество. «Меня тянет к ней» - это именно то слово, которое определяет сущность. Лица влюбленных склоняются друг к другу.

Любовный инстинкт рассматривался (многими) как могущественная магнетическая сила, влекущая одного индивидуума к другому.»

«Биограф (Бруно Франк) пишет о Сервантесе (когда тот был влюблен): «Кто протягивал ему руку, ощущал в пожатии электрический ток.

«То, что неврастения передается другим,., это совершенно поразительно. И делает просто переворот в понимании нервных болезней и вообще в состоянии человека, которое менее всего следует понимать, как понимали раньше. Это без всякого сомнения ближе всего к области электричества, либо что-нибудь вроде этого, но только не то, что до сих пор думали.».

В «Возвращенной молодости» появляется и принципиально новая для художественного мира Зощенко система метафор, характеризующих устройство человека. Если ранее человек уподоблялся лишь зверю или животному, то теперь его организм все чаще сравнивается с машиной или механизмом:

«Скажем, мало кому известно о том, что наш организм может работать на разные скорости (как любая машина), причем большая скорость отнюдь не является вредной, а, напротив того, чрезвычайно полезной и даже благодетельной.»

«Это был изумительный опыт человека, приравнявшего свой организм к точнейшей машине. « (О Канте)

«Это значит, что организм склонен работать, как машина, как хронометр, то есть организм имеет свойство приобретать точные привычки и неуклонно им следовать. Всякие изменения привычек ведут за собой изменения в организме и подчас даже расстройство работы органов, не освоившихся с новыми распоряжениями.»

Другая метафора, которую Зощенко использует для характеристики человеческого тела - хозяйство. Сам человек является хозяином своего тела. Такой взгляд на человека уже полемичен по отношению к ницшевскому утверждению о том, что «высшая премудрость» человека - это его тело, а разум - лишь система, обслуживающая потребности тела. Таким образом, к периоду создания «Возвращенной молодости» Зощенко наконец находит выход из столь же пугающего, сколь убедительного ницшеанского иррационализма, доказывающего несостоятельность цивилизации. Однако ницшеанство преодолевается не духовным, а интеллектуальным началом:зверь побежден машиной. «Грубоватый материализм» Кашкина, неопровержимый, но удручающий автора, постепенно вытесняется «разумным», научным материализмом Гиппократа, Демокрита и Павлова. Именно те великие люди прошлого, которые исповедовали, с одной стороны, материалистические, а с другой - рационалистические взгляды, становятся долгожителями и отличаются отменным здоровьем, чего не происходит ни с мистиком Гоголем, ни с иррационалистом Ницше. Из принятого когда-то Зощенко учения Ницше к 30-м годам, таким образом, актуальным для него остается лишь материализм и борьба с идеализмом. Иррационализм же Ницше преодолевается Зощенко, который находит наконец культуру, способную не опровергать жизнь, а обеспечивать ее.

Повесть «Перед восходом солнца» представляет логическое завершение сюжета о звере и неживом человеке.

Как и прежде, автор критически относится к «звериному» началу в человеке. «Животное» сознание критикуется как в его «чистом» виде (новелла «Звери»), так и в виде закамуфлированного «неживой» культурой. Культура рубежа веков представлена в повести в ницшеанской традиции как культура «презирающих тело». Показательна в этом плане новелла «Дух выше, молодой человек!» Ее герой - муж дамы, с которой автор флиртует на пляже - утверждает, что «дух, а не тело» составляет красоту и предмет заботы человека. «Простая», «материальная» жизнь вначале вызывает неприятие и самого автора: « презирающим тело» представляет он себя в юности: «Я не уважал людей, которые были способны плясать под грубую и пошлую музыку жизни. Такие люди казались мне на уровне дикарей и животных». Автор фиксирует и тот конфликт между культурой и жизнью, разрешить который он пытался, как мы уже убедились, с самого начала своего творческого пути: «В природе побеждают грубые ткани. Торжествуют грубые мысли. Все, что истончилось, погибает.»

Информация о работе Корни сатирического изображения «бедного человека» и структурная перестройка зощенковских произведений анализируемого периода