Любовная лирика С.Есенина

Суть нового взгляда  на мир состоит в приятии исторической закономерности поиска «новой жизни», «новой славы». В современных общественных преобразованиях герой увидел стремление воплотить вечные ценности - «вольность и светлый труд». Такая оценка событий, ставшая возможной только «на расстоянье» («Лицом к лицу/Лица не увидать./Большое видится на расстоянье») привела к изменению общественной позиции:

                                         Теперь в Советской стороне

                                         Я самый яростный попутчик…

Любовная линия сюжета проявляет глубинность изменений  в личности героя. Согласие с ходом  истории для него не внешнее примирение с общественными условиями. Несмотря на оставшуюся горечь от осознания  того, что «Ни капельки не нужен» любимой женщине, отказавшейся от него «тогда» и не интересующейся тем, что с ним «сталось» «теперь», он готов винить во всем только себя:

                                           Не мучил бы я вас,

                                           Как это было раньше…

                                            …

                                            Простите мне…,

                                            Не решаясь вмешиваться в ее  жизнь:

                                            Живите так,

                                            Как вас ведет звезда…

Важным следствием исторического  взгляда на современные события  является оценка «рулевого» «с опытной  душой» («Хвала и слава рулевому!»). Герои поэм Есенина этого периода, как и ранее, далеки от политики, от «Премудрости скучных строк» Маркса («Стансы», 1924). Авторские представления о «Суровом гении» «страны родной» («Ленин», 1924) связаны с пушкинскими мотивами.

Стихотворения конца 1925 года (вскоре Есенин погибнет) проникнуты грустью, разочарованием, ностальгией по утраченному счастью:

                                            Какая ночь! Я не могу.

                                            Не спится мне. Такая лунность!

                                            Еще как будто берегу

                                            В душе утраченную юность.

                                            …

                                            Ведь знаю я и знаешь ты,

                                            Что в этот отсвет лунный, синий

                                            На этих липах не цветы-

                                            На этих липах снег да иней.

                                           

                                            Что отлюбили мы давно,

                                            Ты не меня, а я – другую,

                                            И нам обоим все равно

                                            Играть в любовь не дорогую.

 

                                            Но все ж ласкай и обнимай

                                            В лукавой страсти поцелуя,

                                            Пусть сердцу вечно снится май                               

                                         И та, что навсегда люблю я.

Многие стихи поэта  стали песнями. И эта вторая жизнь  лирики поэта стала частью нашей  жизни.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

       

 

          Реферат по литературе на тему:

          Любовная  лирика  С. Есенина 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                                                      Выполнила:Кучерова К.

 

 

 

 

 

С самых ранних стихов в лирике Есенина – тема любви. Первоначально она звучала в  произведениях фольклорно-поэтического, иногда стилизаторского характера, например «Подражание песне»:

                                    Ты поила коня из горстей  в поводу,

                                    Отражаясь, березы ломались в  пруду.

 

                                     Я смотрел из окошка на синий  платок,

                                      Кудри черные змейно трепал  ветерок.

 

                                      Мне хотелось в мерцании пенистых  струй

                                      С алых губ твоих с болью  сорвать поцелуй.

Здесь стилизованы все элементы стиха, и авторское «я» неизбежно воспринимается как традиционное «я» народной лирической песни.

В стихах о любви, относящихся  к 1918-1919 годам, обозначились уже чисто  есенинские мотивы, сливающие воедино  поэзию любви с поэзией природы, передающие высокую одухотворенность чувства и его целомудренность. Таково стихотворение «Зеленая прическа…», построенное на сравнении девушки с тонкой, заглядевшейся в пруд березкой, ее кос – с ветвями, пронизанными лунным гребешком; далее следует рассказ самой березки о том, как однажды, звездной ночью, к ней подошел пастух:

                                         Луна стелила тени,

                                         Сияли зеленя.

                                         За голые колени

                                         Он обнимал меня. 

Один из ближайших  друзей поэта, литератор Георгий  Устинов, недаром писал, что элементы эротики совершенно отсутствовали  в стихах Есенина. « “Были, впрочем, такие элементы,- добавляет он, - но совершенно целомудренного, я бы сказал детски - целомудренного характера, вроде: “Отрок-ветер по самые плечи заголил на березки подол” или о той же березке и о пастушке: “За голые колени он обнимал ее”…». В таком духе, вероятно, должна была быть выдержана задуманная Есениным в начале 1918 года (но неосуществленная) книга «Стихи о любви».

Положение круто изменилось в пресловутом «кабацком» цикле («Москва кабацкая»). Можно взять  из него любое стихотворение, например «Сыпь, гармоника. Скука…скука…». В  нем сразу ощущается резкая смена интонаций, словаря, самого стиля обращения к женщине (не говоря уже о создаваемом женском образе), всей структуры и мелодики стиха:

                                            Сыпь, гармоника…Скука…Скука…

                                             Гармонист пальцы льет волной.

                                             Пей со мною, паршивая сука,

                                              Пей со мной.

                                              Излюбили тебя, измызгали-

                                              Невтерпеж.

                                              Что ж ты смотришь так синими брызгами?

                                               Иль морду хошь?

 

Как будто перед нами строки другого поэта. Дергающийся  ритм, речитативный язык, вульгарная лексика, озлобленный цинизм-все это ничем не напоминает той нежности, поэтичности, временами даже сказочности, которые звучали в его прежних стихах о сказочности, которые звучали в его прежних стихах о любви. Здесь любовь попрана, низведена до плотского чувства. Женщина обезображена, сам герой деморализован, и его прерываемая буйством тоска лишь в самом конце сменяется ноткой жалостливого раскаяния («Дорогая, я плачу, прости…прости…»).

Едва ли, однако, все  содержащиеся в стихотворении выпады, вся потрясающая его эскапада грубости и цинизма должны приниматься в своем прямом и единственном смысле. Невольно напрашивается мысль об известной нарочитости, демонстративности изображаемой поэтом картины (и употребляемой им лексики), о том, что он как бы выставляет напоказ всю мерзость кабацкого омута, в которую он погрузился и который его ничуть не радует, не утешает, а наоборот - тяготит. Недаром в самом первом стихотворении цикла («Да! Теперь решено, без возврата…») это пристанище названо «логовым жутким», во втором («Снова пьют здесь, дерутся и плачут…») оно «чадит мертвячиной», а о развеселых его обитателях сказано: «Бесшабашность им гнилью дана».

В этом «логове», как показывает поэт и в других стихотворениях, нет места человеческой радости, нет и надежды на счастья. Любовь здесь не праздник сердца, она приносит человеку гибель, она губит его, словно чума:

                                            Не гляди на ее запястья

                                            И с плечей ее льющийся шелк.

                                            Я искал в этой женщине счастья,

                                            А нечаянно гибель нашел.

 

                                            Я не знал, что любовь – зараза,

                                            Я не знал, что любовь-чума.

                                             Подошла и прищуренным глазом

                                             Хулигана свела с ума.

 

Так бы и потонуло все  это в пьяном угаре, в дикой  музыке грубых страстей и жестоких оскорблений, если бы не прорывы к чистой

душевности, не пронзительные нотки раскаяния, которые слышатся почти в каждом из звеньев «кабацкого» цикла.

                                              Пора расстаться с озорной

                                              И непокорною отвагой.

                                              Уж сердце напилось иной,

                                               Кровь отрезвляющею брагой.

                                                                   («Пускай ты выпита другим…»)

 

Один из выдающихся современников  поэта, Дмитрий Фурманов, писал: «”Москва кабацкая” веет ужасом, но пафос тут неподдельный и лиризм». О каком пафосе и лиризме здесь речь? О трагическом пафосе переживаний, связанных с ощущением кривизны и порочности избранного пути, с погружением в омут, из которого вырваться не так-то легко. Это трагическое чувство в сочетании с природной задушевностью, с исповедальной откровенностью, с неоценимым богатством таящихся в сердце «снов золотых» и рождает ни с чем не сравнимый, чисто есенинский лиризм.

Нам уже известно, что  возвращение из-за границы, разочарование  буржуазной действительностью и  разрыв с богемой сыграли огромную роль в духовной жизни Есенина. Явственно  отразилось это в стихах о любви, свидетельством чему является цикл «Любовь хулигана», сложившийся к концу 1923 года.

Исходные мотивы этого  цикла - сожаление о растраченных днях, отречение от кабацкого прошлого, очищение через любовь.

                                           

                                            Заметался пожар голубой,

                                            Позабылись родимые дали.

                                             В первый раз я запел про любовь,

                                             В первый раз отрекаюсь скандалить.

                                             Был я весь – как запущенный  сад,

                                             Был на женщин и зелие падкий.

                                             Разонравилось пить и плясать

                                             И терять свою жизнь без  оглядки.

                                                         («Заметался пожар голубой…»)

 

Поэт осуждает то, что  было не любовью, а дурной страстью, похмельным бредом, безоглядной, бессмысленной лихостью. Он призывает на помощь любовь возвышенную, чистую, которая рождает «слова самых нежных и кротких песен», которая воспитывает человека в преданности и постоянстве:

                                               Прозрачно я смотрю вокруг

                                               И вижу там ли, здесь ли, где-то  ль,-

                                              Что ты одна, сестра и друг,

                                                Могла быть спутницей поэта.

 

                                                Что я одной тебе бы мог,

                                                 Воспитываясь в постоянстве,

                                                 Пропеть о сумерках дорог

                                                 И уходящем хулиганстве.

                                                              («Пускай ты выпита другим…»)

Такая любовь приносит не только уравновешенность и покой, она  по-новому открывает мир, она помогает трезвым взглядом оценить дела и  беды родной земли:

                                                  Теперь со многим я мирюсь

                                                   Без принужденья, без утраты.

                                                   Иною кажется мне Русь,

                                                   Иными - кладбища и хаты.

                                                                                  (Там же)

В эти годы углубляется  и философское осмысление поэтом лирических тем. Есенин ставит чувство любви в связь с общими процессами жизни, пытается уловить их внутреннее содержание, их закономерностью. Поэт утверждает, что любовь - выше увядания, выше самой смерти. Один из своих лирических этюдов он начинает грустной констатацией: «Жизнь – обман с чарующей тоскою…»- и рассказывает об изменах и отречениях «легких подруг», «легких друзей». А заканчивает стихотворение так: