Метафора болезни в рассказе М. Булгакова «Звездная сыпь»: люэс и аномия

     В 1920-е гг. меняются общественные ритуалы, сопровождающие важнейшие события человеческой жизни: рождение, создание семьи, смерть.

     Распространяется новая форма (и норма) похорон. Место традиционного предания тела земле как символического возвращения в «материнское лоно» занимает крематорий. Сменены все элементы привычного похоронного обряда: на смену оплакиванию, отпеванию и погребению приходят митинг (гражданская панихида) и равнодушный огонь колумбария. Важнейшие христианские символические жесты в адрес умершего, вступившего в «специальное» и важное время ожидания последнего Суда, с обращением тела в прах отменены «обрывом» времени и размыванием пространства.

     Наконец, существенной новацией советского сюжета становится трактовка перемещения героя в "иномирье" (эмиграцию, на сторону врага) как его общественной гибели. Распространяется новая советская риторика, означающая идеологическую смерть (идиомы: «политический труп», «политический мертвец» либо даже «слова трупов» (3. Чалая «Амба»). 

2.2. Люэс как аномия  в рассказе М.А.Булгакова  «Звездная сыпь» 

     Первым  в XX столетии в строках «Морфия» Михаил Булгаков неотразимо остро показал грозную опасность наркоманий и трагизм столкновения больных наркоманией с медициной, лишенной милосердия. Оценка еще одной трагедии века - наступления сифилиса и других венерических инфекций, касаясь сегодня в своей социальной проекции проблем СПИДа, отличает и рассказ «Звездная сыпь». Быть может, результаты борьбы с ростом числа жертв этих заболеваний были бы значительно выше, если бы больных лечили по Булгакову - сопереживая, не отторгая и не обвиняя. Эти литературные творения можно назвать выдающимися медицинскими декларациями, и гуманистический их смысл, по сути, еще не осознан наукой.

     Булгаков - сын своих дней, нерв своей трудной  эпохи. Человеческая беззащитность  в вихре событий гражданской  войны, ненависть к насилию и  лицемерию, удушающая атмосфера диктатуры, опасность попрания интеллигенции, возможность губительных последствий научного авантюризма и невежества - вот пульсирующие артерии его тем и тревог, не просто отражающих потрясения сурового времени, но опережающих его бег. Непреходящие эти картины эпической широты воссозданы блистательной рукой. Однако, поражая точностью деталей, глубиной и аналитичностью мысли и диапазоном психологических построений, Булгаков - врач живет и в этих строках. Как, быть может, лучшая школа реализма для восприимчивого ума, всему этому учит медицина, особенно если она избрана по призванию. И хотя Булгаков писал в автобиографии: «Судьба сложилась так, что ни званием, пи отличием не пришлось пользоваться долго» [Булгаков, 1989:128], профессиональное видение, связанное с первоначальным жизненным опытом, сохранилось в нем навсегда. «Наутро он просыпается молчаливым, но совершенно спокойным и здоровым. Его исколотая память затихает...» [Булгаков, 1989:131]  - даже в этих прощальных строках «Мастера и Маргариты» ощущается взгляд врача.

     Современная энциклопедия врачевания немыслима  без осознания булгаковских медицинских  и деонтологических истин. Ведь слова  автора «Морфия» из его дневника - «И буду учиться теперь. Не может быть, чтобы голос, тревожащий сейчас меня, не был вещим» - относятся и к этой сфере жизни. Разумеется, Мастер не ставил перед собою каких-то прагматических целей. И все же именно его позиции в медицине, очерченные пером художника, с неизъяснимой силой утверждают вечные моральные ориентиры в этой профессии. Сегодня, когда и медицины коснулся прибой нравственного кризиса, этические, вневременные ценности и идеалы в ней обретают особый смысл. Вслед за своим великим учителем доктором Чеховым Булгаков побуждает к пристальному взгляду в самое себя, наполняя энергией страсти такие светильники цивилизации, как жизнь, мужество, нежность, ответственность, сострадание, любовь

     В литературе наряду с другими мифами долгое время существует миф болезни, особое место в нем занимают венерические заболевания, и в частности, сифилис. Очень часто, в своих произведениях русские писатели изображают другую социальную болезнь – аномию. Аномия это болезненное состояние общества, при котором наступает разложение, дезинтеграция и распад системы ценностей и норм.  Вполне естественно, что эти две болезни существуют параллельно и взаимозависят друг от друга. Если где – то в мире начинается война (состояние аномии), то неизбежно появляются инфекционные заболевания, если в каком – либо месте на земле возникают эпидемии инфекционных заболеваний, в том числе и сифилиса, то состояние общества становится крайне не стабильным (состояние аномии). Т.о. сифилис можно рассматривать как прямую проекцию аномии, что и составляет главное ядро настоящего исследования. В данной оппозиции можно выявить ряд аспектов.

      Социальное / физиологическое.  Одно из самых частых обращений к люэсу в русской литературе, возникает именно в социальном аспекте. Об общественной этиологии болезни говорят многие русские писатели, в их числе и Ф.М.Достоевский в романе «Преступление и наказание»: «Сотни, тысячи, может быть существований, направленных на дорогу; десятки семейств, спасенных от нищеты. От разложения, от гибели, от разврата, от  венерических больниц, - и все это на ее деньги». [Достоевский, 1977: 424 ]. Совмещение аспектов (социальное и физиологическое) в осмыслении люэса обнаруживается и в творчестве М.А.Булгакова [Булгаков, 1989: 131]. В своих произведениях он продолжает данную традицию. Социальная болезнь выражается через проявление физиологическое: «За одну жизнь – тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения». Данная оппозиция реализуется и в рассказе М.А.Булгакова «Звездная сыпь»: «Являлся (сифилис) отраженным наказанием за тьму отцов на ребятах с носами, похожими на казачьи седла» [Булгаков, 1989 : 143]. Проваленный от последствий болезни нос как наказание за темноту отцов. Темнота отцов - это проявление социально и видовой ограниченности людей, их низкий культурный и нравственный уровень, который предается по наследству в виде проваленных носов. Т.е. социальное начало  -  темнота отцов как метафора социального и нравственного состояния людей в булгаковском тексте является причиной болезни. В результате, проваленные носы, физическая отметина, знак социальной болезни.

  Под темнотой людей Булгаков подразумевает не только отсутствие элементарных навыков гигиены, знаний о болезни, но и ту неустойчивость перед новыми идеями марксизма – ленинизма, которые народ практически безоговорочно принимает: «И вот тогда, как я вспоминаю его, он вспомнит меня, 17 – й год, снег за окном и шесть пакетиков в вощеной бумаге, шесть неиспользованных липких комков» [Булгаков, 1989: 138]. Писатель скептически относился и к уходящему самодержавию. За то время, когда Михаил Афанасьевич жил в Киеве и писал «Звездную сыпь», власть в городе менялась неоднократно, впоследствии он будет упоминать об этом в своей биографии: «В 1919 году, проживая в г. Киеве, последовательно призывался на службу в качестве врача всеми властями, занимавшими город» [ Проблемы театрального наследия 1987:143.] Булгаков негативно относился не только к большевикам, но и к Белогвардейской армии. Данный факт не мог не отразиться при написании «Записок юного врача»: второстепенные персонажи - сифилитики в «Звездной сыпи» воплощают в себе все негативны черты, с одной стороны самодержавного режима (необразованность, ограниченность кругозора, суеверность, косность и т.п.) и с другой, приходящей власти большевиков (атеизм, сексуальная распущенность, нигилизм и т.п.). Шесть пакетиков серой и липкой ртутной мази – это лекарство для кожной сифилитичной сыпи, которая проявляется в виде мокнущих папул–язв. Лекарство  становится последним средством  для лечения сифилиса, когда человек не устоял морально и физически. Это последняя возможность  победить в борьбе не только с грозной болезнью, но и преодолеть моральное разложение.  Разумные доводы доктора остаются не востребованными. Лекарство остается не тронутым, болезнь полностью побеждает. Т.о начинает проявляться следующая оппозиция: духовное – физическое.

     Духовное / физическое. Описание физического состояния людей характерно, для «Записок юного врача». С первых строк «Звездной сыпи» мы встречаем такое описание: «Человек повернулся так, как я этого хотел, и свет керосиновой лампы – молнии залил его желтоватую кожу. Сквозь эту желтизну на выпуклой груди и на боках проступала мраморная сыпь. «Как в небе звезды», - подумал я и с холодком под сердцем склонился к груди…» Физическое состояние пациента отсылает нас к поэтике заглавия. Звезда как нечто возвышенное, прежде всего небесное начало (т.к. первая ассоциация возникает с Вифлеемской звездой, с рождением Иисуса Христа), а сыпь – это физическое проявление болезни. Возникает аналогия с таким фразеологизмом: верить в свою звезду, т.е. в судьбу, предназначение. Когда звезда является симптомом венерического заболевания, то смысл этого выражения меняется, и приобретает следующее значение:  верить в свою болезнь. Кроме того, звезда -  необходимый  атрибут  армии, большевистской символики, в данном контексте может быть истолкована, как проявление болезни. Появляется определенная двойственность заглавия и тематики: с одной стороны, верить в свою звезду, с другой, звезд с неба не хватает (о заурядном, ничем не примечательном человеке). Звезда –  как судьба и  звезда как знак большевизма, а  большевизм  Булгаков воспринимал, как явление негативное. Т.о. возвышенное - духовное сводится к низменному и  физическому: «В глазках этих я, к великому моему удивлению, прочитал важность и осознание собственного достоинства». Как следствие,  антропоморфизация физического и социального недуга в образе пациента, за которым наблюдает доктор: ««Это он – сифилис», - вторично мысленно и строго сказал я». Т.о. в результате физическая и социальная патология становится внешним проявлением внутреннего недуга.

           Больные сифилисом  в тексте даются в оппозиции к  здоровым от  люэса людям. Физиологичность  описания сифилитиков противопоставляется  одухотворенному описанию здоровых людей. Булгаков намеренно делает натуралистический  акцент на описании больных люэсом.  физическое описание дает картину внутреннего состояния человека, при этом заболевание приобретает некоторые психологические черты, даже при полном отсутствии психологических черт у пациентов, люэс придает им некоторую психологичность. Например, специфика изображения сифилитиков в «Звездной сыпи» заключается в изображении социально–ограниченного типа с присущими ему сниженными духовными чертами и ярко выраженным физическим началом: «Я сопоставил хрипоту, зловещую красноту в глотке, странные белые пятна в ней, мраморную грудь и догадался». Наоборот, при описание здорового человека или человека, который окажется впоследствии не зараженным сифилисом превалируют такие черты, как одухотворенность, в тексте проявляются эмоционально – оттеночные моменты, граничащие с рефлексией, таково описание молодой женщины, которая избежала заражения сифилисом и как следствие осталась духовно здоровой (взаимосвязь: социальное через медицинское): «- Подлец, подлец, - всхлипнула молодая женщина и давилась слезами. – Подлец, - вторил я. Так, довольно долго мы называли бранными словами «дражайшего супруга», побывавшего дома и отбывшего в город Москву». Затем: «Первые три субботы прошли, и опять ничего мы не нашли на ней. Тогда она стала отходить понемногу. Живой блеск зарождался в глазах, лицо оживало, расправлялась стянутая маска». Когда становится понятно, что женщина не заражена, Булгаков так описывает её внешность: «Не хватит у меня уменья описать её лицо, помню только, как она поклонилась низко в пояс и исчезла». Отчетливо можно увидеть градацию в изображении персонажей. Чем сильнее духовное начало, тем меньше писатель дает акцент на изображении физического начала, тем меньше места занимают медицинские описания, тем больше Булгаков  использует художественные средства. Возникает определенная полярность в изображении персонажей: с одной стороны, персонажи неприятные, физиологические, физические, социально-детерминированные, подверженные аномии того времени, с другой -  персонажи сохранившие в непростой обстановке моральные устои, одухотворенные, готовые противостоять социуму больному физически и нравственно. В рассказе отчетливо начинает проявляться мотив борьбы. Но эта борьба не только с сифилисом, борьба ведется в сознании персонажей, прежде всего в сознании  доктора. Болезнь в этом случае воспринимается как слияние культуры (т.е. того, что создано человеком) и природы.

     Культура / природа. Молодой доктор – главный герой рассказов, воспринимается, как противоречивый носитель культуры и природного начала, остальные персонажи выступают в том же качестве. В некоторой степени молодой врач представляет собой алтер эго самого Булгакова. Данный образ был необходим автору, для того чтобы волновавшие писателя проблемы были обозначены в произведении. Поэтому «запискам юного врача» присуща автобиографичность.    Соотношение природа характерна для персонажей в разных пропорциях. Доктору, в основном, присуща культурная составляющая, что объясняется его профессией. Молодой врач шесть месяцев назад закончивший университет еще полон прогрессивных идей гуманизма, он готов бороться с сифилисом до конца, но при этом понимает, что одними медикаментозными средствами не справиться. Необходимо, прежде всего, вылечить душевное загнивание – аномию, т.о. доктор выступает не только как лекарь физических симптомов, но и как медиатор, целитель душ. Для профессии врача в целом свойственно преодолевать физиологическую и природную составляющую. Немало усилий требуется приложить, например, при осмотре больного сифилитика, чтобы преодолеть естественное отвращение: «Чтобы бороться его нужно видеть <…>  Он прошел передо мной разнообразный и коварный. То являлся в виде язв беловатых в горле у девчонки – подростка. То в виде сабельных искривленных ног. То в виде подрытых вялых язв на желтых ногах старухи. То в виде мокнущих папул на теле цветущей женщины. Иногда он горделиво занимал лоб полулунной короной Венеры»; и в начале рассказа: «Прежде всего я малодушно вытер руки сулемовым шариком, причем беспокойная мысль: «Кажется, он кашлянул мне на руки», - отравила мне минуту». Из данных отрывков следует, что молодой доктор преодолевает свое отвращение ради главной цели победить болезнь, что, безусловно, характеризует его как человека культуры, или человека цивилизации, т.е. противопоставляющего себя природному началу. Его пациенты, кроме женщины, которая не заразилась, представляют собой, напротив, в большей степени природное начало. Никто из них не только не преодолел физиологической тяги к инфицированному сифилисом объекту противоположного пола, но и не нашел в себе сил признаться своей жене/мужу в своей болезни, за исключением мужа молодой пациентки, которая избежала заражения. Мало кто из пациентов понимает серьезность венерической болезни и всех последствий, которые она несет: «Я рассказал о том, что бывает с костями нелеченого сифилитика, а попутно очертил и прогрессивный паралич». Некоторые пациенты доктора все же задумываются над тяжелыми физическими последствиями болезни, но никто, кроме доктора не задумывается над тяжестью душевной болезни, которая сопровождает сифилис. Более того, практически все пациенты вступают в конфликт с доктором, когда он начинает говорить о природе дурной болезни, когда предлагает им лечение «новомодными средствами» включая сальварсан. С недоверием к доктору относится даже ребенок,  маленький сифилитик – Ванька, который «вздумал отбиваться и выть». Возникает оппозиция: с одной стороны - доктор, фельдшер – Демьян Лукич, медсестра – Пелагея Ивановна, молодая женщина, как представители культурного начала, люди с преобладанием цивилизационных установок, с другой стороны -  тип естественного человека, сельские жители с преобладанием природного начала, т.е. все прочие пациенты доктора: