Невербальный психологизмТургенева в романе "Рудин"

Во-вторых, освоенная литературой  индивидуализация психологических  состояний приводит к тому, что  их внешнее выражение также теряет стереотипность, становится уникальным и неповторимым, своим для каждого  человека и для каждого оттенка  состояния. Одно дело, когда литература изображает одинаковые для всех и потому схематичные проявления чувств, эмоций и не идет дальше, и совсем другое – когда изображается, скажем, тщательно индивидуализированный внешний мимический штрих («жидкий блеск в быстрых глазах»  Рудина, например), причем не изолированно, а в сочетании с другими формами анализа, проникающими в глубину, в скрытое и не получающее внешнего выражения.

Внешние детали используются лишь как один из видов психологического изображения – прежде всего потому, что далеко не все в душе человека вообще может найти выражение  в его поведении, произвольных или  непроизвольных движениях, мимике и  т.д. Такие моменты внутренней жизни, как интуиция, догадка, подавляемые  волевые импульсы, ассоциации, воспоминания, не могут быть изображены через внешнее  выражение.

3. Специфика психологизма И. С. Тургенева

     Современник И. С. Тургенева, критик П. В. Анненков, писал о том, что Тургенев - "несомненно психолог", "но тайный" (Анненский, 1979, с.38). Исследование психологии у Тургенева "всегда скрыто в недрах произведения, - продолжает он, - и развивается он вместе с ним, как красная нитка, пущенная в ткань" (там же).

     В соответствии с этой точкой зрения тургеневский психологизм имеет предметно-итоговый характер. Психическое, внутреннее, сокровенное хотя и постигается, но не посредством своего рода снятия покровов с тайников души, когда перед читателем открывается картина возникновения и развития чувств героя, а путем художественной реализации их во внешних проявлениях в позе, жесте, мимике, поступке и т.п.

     По глубокому убеждению Тургенева, нельзя обозначить точным словом то, что само по себе неуловимо, непостижимо благодаря богатству оттенков и сложности внутреннего противоречивого единства, благодаря недостаточной осознанности этих еще только слагающихся, только рождающихся чувств. Романтическое миропонимание Тургенева, утверждающее таинственность человеческой души, породило в его творчестве метод скрытого психологизма. Многообразие душевной жизни персонажей романист передавал через язык «души и сердца» – музыкальные и пейзажные образы, создающие лирико-романтическую атмосферу в эпическом произведении.

     Одновременно субъективный мир Рудина в романе представлен и как напряжённо конфликтная деятельность, в результате чего лирическое начало образа драматизируется. Эта художественная метаморфоза находит отражение в противоречивых деталях портрета главного персонажа («высокий рост» и «широкая грудь» предполагают огромный внутренний потенциал, а «сутулость» и «тонкий голос», напротив, вызывают ассоциацию с внутренней надломленностью человека).

     Как отметил А. И. Батюто, приемы психологического раскрытия характеров у Тургенева находятся в тесном соответствии с формой его романов, что они неотъемлемая ее часть. Тургенев изображает психологический процесс, как бы идя рядом с читателем, поручая ему о многом в душевной жизни героя догадываться. Писатель строит свой анализ таким образом, что, не рассказывая о подоплеке душевных явлений, все-таки дает возможность читателю составить представление о ее сущности.

     Теория "тайной психологии" предполагала особую систему художественного воплощения: паузу таинственного молчания, действие эмоционального намека и т.д. Сложное душевное состояние своих героев Тургенев передает через рисунок внешних движений. Так, описывая неприятный для Волынцева разговор с Рудиным о взаимном чувстве  Натальи к последнему, автор скупыми штрихами рисует волнение, смятение и презрение Волынцева:

«Волынцев холодно поклонился ему, стоя посреди комнаты, и не протянул ему руки.

 …Губы его слегка  подергивало.

 …сумрачно глядел  на Рудина, изредка подергивая  концы усов. …нетерпеливо пожал плечами.

 …побледнел, но ничего  не ответил, отошел к окну  и отвернулся. …продолжал глядеть в окно. Голос его звучал глухо.

…скрестил руки на груди, как  бы усиливаясь укротить самого себя. …забарабанил пальцами по стеклу.

… бросился на диван и  повернулся лицом к стене»(1, с.107-108).

    Следует отметить, что Тургенев не интересуется резко индивидуальными чертами внутренней жизни своих героев и не прибегает к детальному психологическому анализу. Главная психологическая черта, которая определяет все развитие внутренней жизни героев, их судьбу, иследовательно, движение сюжета, - это противоречие между мировоззрением и натурой. Наиболее глубинное течение внутренней жизни сознательно остается недосказанным, улавливаясь лишь в своих результатах и внешних проявлениях. Стараясь быть предельно беспристрастным, Тургенев неизменно заботится о соблюдении дистанции между автором и персонажем.

     Как пишет Г. Б. Курляндская, "Тургенев выступал сознательным противником отыскания четкого определительного обозначения тех простейших частиц душевной жизни, которые составляют глубинную основу человеческой психологии" (Курляндская, 2002, с.74). Вместе с тем этот сознательный и принципиальный отказ от изображения таинственного процесса рождения мысли и чувства совсем не означает, что Тургенев был писателем статических характеристик, передающих лишь устойчивые признаки человеческого характера. Персонажи в романах Тургенева всегда представители определенной фазы общественного развития, выразители исторических тенденций своего времени. Личное и общее – различные сферы для Тургенева.

     «Рудин» открывается контрастным изображением нищей деревни и дворянской усадьбы. Одна утопает в море цветущей ржи, другая омывается водами русской реки. В одной - разорение и нищета, в другой - праздность и призрачность жизненных интересов. Здесь читатель встречается с Лежневым и Пандалевским. Первый, «сгорбленный, запыленный», погруженный в бесконечные хозяйственные заботы, напоминает «большой мучной мешок». Второй — воплощение легкости и беспочвенности: «молодой человек небольшого роста, в легоньком сюртуке нараспашку, легоньком галстуке».

     При встрече с Рудиным молодой учитель Басистов и юная дочь Ласунской Наталья потрясены музыкой рудинской речи, его мыслями о вечном значении временной жизни человека. Но в красноречии героя есть некоторый изъян. Он говорит увлекательно, но «не совсем ясно», не вполне «определительно и точно». Он плохо чувствует реакцию окружающих, увлекаясь «потоком собственных ощущений» и «не глядя ни на кого в особенности». Он не замечает, например, Басистова, и огорченному юноше неспроста приходит в голову мысль: «Видно, он на словах только искал чистых и преданных душ»(1, с.128).

     В романе Тургенева даже изображение природы помогает уяснить характер человека, проникнуть в самое существо его натуры. Наталья, накануне любовного объяснения с Рудиным, сходит в сад. Она чувствует странное волнение, и Тургенев вводит пейзажный аккомпанемент ее чувству, как бы переводит это чувство на язык пейзажа. Стоит жаркий, светлый, лучезарный день: не закрывая солнца, несутся дымчатые тучи, которые по временам роняют обильные потоки внезапного и мгновенного ливня. Возникает сверкающий алмазами дождевых капель радостный и в то же время тревожный пейзаж, но тревога в конце концов сменяется свежестью и тишиной. Это как бы «пейзаж» души Натальи, не переводимый на язык понятий, но по своей прозрачной ясности и не нуждающийся в таком переводе.

     В сцене у Авдюхина пруда мы видим пейзаж противоположного характера, но того же смысла и назначения. Заброшенный пруд, переставший уже быть прудом, расположен возле дубового леса, давно вымершего и засохшего. Жутко смотреть на редкие серые остовы громадных деревьев. Небо покрыто сплошными тучами молочного цвета, ветер гонит их, свистя и взвизгивая. Плотина, по которой взад и вперед ходит Рудин, поросла цепким лопушником и почернелой крапивой. Это рудинский пейзаж, и он так же принимает участие в оценке характера и натуры героя, как осенний ветер - в эпилоге - в оценке его судьбы.

     Спустя несколько лет мы встречаем Рудина в тряской телеге, странствующим неизвестно откуда и неведомо куда. Тургенев умышленно не конкретизирует здесь место действия, придавая повествованию обобщенно-поэтический смысл: «...в одной из отдаленных губерний России…тащилась в самый зной по большой дороге плохонькая рогожная кибитка, запряженная тройкой обывательских лошадей. А «высокий рост», «запыленный плащ» и «серебряные нити» в волосах Рудина заставляют вспомнить о вечном страннике-правдоискателе, бессмертном Дон Кихоте. Мотивы «дороги», «странствия», «скитальчества» приобретают в конце романа национально-историческое и общечеловеческое оправдание. В эпилоге романа изменяется не только внешний вид, но и речь Рудина. В стиле рудинской фразы появляются народные интонации: «До чего ты, моя молодость, довела меня, домыкала, что уж шагу ступить некуда»(1, с.137).

     Финал романа героичен и трагичен одновременно. Рудин гибнет на парижских баррикадах 1848 года. Верный себе, он появляется здесь тогда, когда восстание национальных мастерских было уже подавлено. Русский Дон Кихот поднимается на баррикаду с красным знаменем в одной руке и с кривой и тупой саблей в другой. Сраженный пулей, он падает замертво, а отступающие инсургенты принимают его за поляка. Вспоминаются слова из рудинского письма к Наталье: «Я кончу тем, что пожертвую собой за какой-нибудь вздор, в который даже верить не буду...»(1, с.121).

     И все же жизнь Рудина не бесплодна. Восторженные речи Рудина жадно ловит юноша разночинец Басистов, в котором угадывается молодое поколение «новых людей». Проповедь Рудина приносит плоды: «Сеет он все-таки доброе семя». Да и гибелью своей, несмотря на видимую ее бессмысленность, Рудин отстаивает высокую ценность вечного поиска истины, неистребимости героических порывов.

4. Невербальный психологизм в романе И.С. Тургенева «Рудин»

     В свое время в журнале «Современник» вслед за «Рудиным» появилась рецензия Чернышевского на «Детство и отрочество» и военные рассказы Л. Толстого. Как известно, Чернышевский в ней дал глубокое определение психологизма Толстого как «диалектики души»: Толстой «не ограничивается изображением результата психического процесса, - его интересует самый процесс...» Психологический метод Тургенева совсем иной, у него другая задача. Его сфера - это как раз то, о чем говорит Чернышевский, перечисляя писателей, не похожих на Толстого, - именно «очертания характеров», понятых как результат «общественных отношений и житейских столкновений». Тургенев не рассказывает о «таинственнейших движениях» человеческой души, он большей частью показывает лишь выразительные приметы внутренней жизни.

     Возьмем для примера наиболее психологически насыщенный эпизод «Рудина» - свидание у Авдюхина пруда, потрясшее Наталью и перевернувшее ее жизнь. Эту психологическую катастрофу Тургенев рисует простейшими средствами - изображением мимики, жеста, тона. Когда Рудин приближается к Наталье, он с изумлением видит новое выражение ее лица: брови ее были сдвинуты, губы сжаты, глаза глядели прямо и строго. Тургеневу вполне достаточно этого для передачи душевного состояния Натальи. Его не интересуют зыбкие переходы и переливы чувств, ему не нужны авторские комментарии к внутреннему миру героини в данный момент. Его занимают лишь те главнейшие проявления ее чувств и мыслей, которые соответствуют твердым очертаниям ее характера.

     То же и в дальнейшем, на всем протяжении этой сцены. Рассказ о том, что произошло накануне этой встречи (наушничество Пандалевского, разговор с матерью), Наталья произносит каким-то ровным, почти беззвучным голосом - признак высшего напряжения: она ждет решающего слова Рудина, которое должно определить ее судьбу. Рудин произносит «покориться», и отчаяние Натальи достигает высшей точки. Внешне это выражено только тем, что она медленно повторила это страшное для нее слово, и губы ее побледнели.           После слов Рудина о том, что им не суждено жить вместе, Наталья вдруг закрыла лицо руками и заплакала, то есть сделала то самое, что сделала бы каждая девушка на ее месте. Но это единственная во всей сцене дань женской слабости. Далее начинается перелом, следует почти что одна за другой верные приметы сильного, решительного характера, и Наталья покидает Рудина. Он пытается удержать ее. Минута колебания...

«- Нет, - промолвила она наконец...»(1, с.114). Слово «наконец» обозначает здесь большую психологическую паузу, которую с прозорливостью, граничащей с ясновидением, заполнил бы Лев Толстой, но этого не будет делать Тургенев: ему важен самый факт психологической паузы, обозначающей внутреннюю борьбу, ему важно завершение этой борьбы - она закончилась в полном соответствии с характером Натальи.

      Большую психологическую нагрузку в романах Тургенева несут жесты. За ними скрывается целый поток невыраженных в слове мыслей и чувств, которые благодаря характеристической детали, угадываются читателем. Посмотрим, как филигранно автор «Рудина» обыгрывает акценты с помощью языка мимики и жеста.

     С первой встречи Рудин очаровывает местное общество, одерживая верх в словесной дуэли с Пигасовым: «Все в комнате улыбнулись и переглянулись». И далее: «…Дарья Михайловна захлопала в ладоши, воскликнула: Браво, браво, разбит Пигасов, разбит! – и тихонько вынула шляпу из рук Рудина». И снова: «Улыбка опять промчалась по всем лицам…»(1, с.77).

     О роли невербальных знаков в общении свидетельствует почти каждая страница художественной прозы Тургенева: «У Басистова чуть дыхание не захватило; он сидел все время с раскрытым ртом и выпученными глазами…, а у Натальи лицо покрылось алой краской, и взор ее, неподвижно устремленный на Рудина, и потемнел, и заблистал»(1, с.79).

     Следующие примеры также показывают, насколько важны в ситуациях общения невербальные формы поведения: жесты, мимика, взгляд, походка, смех, слезы и т.п. Информация, которую передают невербальные «языки», нередко расходится со смыслом слов; кроме того, она сама бывает противоречивой. Подобные несоответствия широко представлены в романе, это один из частых приемов психологизма: «Разговор за столом не клеился. Басистов катал шарики из хлеба и ни о чем не думал. Сергей Павлович…усердно наливал воды в стакан своей соседке. Пандалевский тщетно старался занять …Александру Павловну: он весь закипал сладостью, а она чуть не зевала»(1, с.75).

     Героиня романа  Наталья Ласунская словно обойдена вниманием писателя,  но первый же штрих, отмеченный автором, незаметно располагает нас в ее пользу. Пандалевский, фаворит Ласунской, играет на рояле, Наталья слушает его со вниманием, но потом, не дослушав, опять принимается за работу. Мы догадываемся по этому короткому замечанию, что она любит и чувствует музыку, но игра такого человека, как Пандалевский, не может взволновать и увлечь ее.

     Очень часто у Тургенева средством раскрытия основных социально-психологических особенностей личности становится портрет. Появление Рудина в романе автор обставляет такими деталями, которые сразу должны показать соединение в этом человеке разнородных свойств. На протяжении первых же фраз мы узнаем, что Рудин высок ростом, но несколько сутуловат, у него быстрые темно-синие глаза, но они блестят «жидким блеском», у него широкая грудь, но тонкий звук голоса Рудина не соответствует его росту и его широкой груди. Самый момент появления этого высокого интересного человека, курчавого и смуглого, с неправильным, но выразительным и умным лицом, появления, так тщательно подготовленного, вызывает ощущение эффектности и яркости. И опять-таки ощущение какого-то внешнего несоответствия производит такая мелочь: платье на нем было не ново и узко, словно он из него вырос.