Нравственные поиски героев Ф.М.Достоевского

Роман «Преступление и наказание» - это проблемное, «идеологическое» произведение, подводящее итог всему предшествующему творчеству Ф.М. Достоевского. Здесь затронуто множество проблем: от социальных и нравственных (как, например, сложность души человека, положение в обществе «униженных и оскорблѐнных») до философских (возможна ли «кровь по совести»?). 5

Достоевский рисовал впечатляющие картины людского горя, поднимая всё новые социальные пласты. Своих героев он находил в мрачных доходных домах, в трущобах, трактирах, переполненных вагонах третьего класса, в провинциальных домишках и монастырях. Это были живые, неповторимые люди, во всей полноте своего существования. К его произведениям вполне относится восторженная оценка великой пушкинской прозы, которую дает в «Бедных людях» Макар Девушкин: «…читаешь — словно сам написал, точно это, примерно говоря, мое собственное сердце, какое уж оно там ни есть, взял его, людям выворотил изнанкой, да и описал всё подробно — вот как! Да и дело-то простое, Бог мой; да чего! И я так же бы написал; отчего бы и не написал? Ведь я то же самое чувствую, вот совершенно, как в книжке…»

Каторга, куда он потом отправит своих героев — Родиона Раскольникова, Парфёна Рогожина и Дмитрия Карамазова, была освоена им не только физически, но и умственно, нравственно. В «Записках из мертвого дома» Достоевский говорит о человеческой трагедии каторжника. По сути, каторга — это квинтэссенция вопросов народной жизни. Чаще всего людей толкают на преступление социальные уродства, которые коверкают личность. В других условиях эти преступники могли бы осуществить своё человеческое предназначение.

Нелегко было дворянину вызвать сочувствие и доверие у каторжан. «Вы, дворяне, железные носы, нас заклевали. Прежде господином был, народ мучил, а теперь хуже последнего наш брат стал, — вот тема, которая разыгрывалась четыре года», — писал Достоевский, выйдя на поселение, брату Михаилу. Найти общий язык с каторжанами помогла общая православная вера.

Достоевский, ненавидевший уродливый, основанный на неравенстве строй, связывал свои надежды с религией. Но религия для Достоевского — это скорее христианство «Нагорной проповеди», нашедшее свое художественное преломление в легенде о Великом инквизиторе, вошедшей в роман «Братья Карамазовы». Во втором пришествии Христос становится пленником Великого инквизитора, замыслившего развенчать и уничтожить Христа за «иррациональную» прововедь, выраженную в постулате «не хлебом единым». Но Христос побеждает Великого инквизитора одним только поцелуем — поцелуй оказывается сильнее всех умозрительных, но как бы правдоподобных концепций его врага. Он и к вере подходил творчески, как художник. Образ Христа вдохновил сотни великих живописцев. Вдохновил он и Достоевского. Писатель задумал «изобразить положительно прекрасного человека», христианского праведника и осуществил этот замысел в романе «Идиот».6

Создавая образ идеального человека князя Мышкина, Достоевский по-своему полемизировал с представителями русской революционно-демократической литературы, начиная со «Что делать?» Чернышевского. О том, как мучительно шла работа над романом, свидетельствуют бесчисленные варианты первой части. Достоевский ставил перед собой задачу широко осветить русскую пореформенную жизнь второй половины 60-х годов. Главный посыл романа писатель определял так: «Князь возвращается (в Россию), смущенный громадностью новых впечатлений о России, забот, идей, состояния — и что делать?» Этот вопрос, поставленный Чернышевским, мучил не одного Достоевского. С треском ломались старые опоры самодержавия, но возникали новые — всё на тех же народных костях. Самодержавие срасталось с капитализмом. Герои романа обсуждали новые судебные порядки, рост акционерных компаний и банков, усиление ростовщичества. Автор постоянно перебивал их своими комментариями. Но ко всей этой общественной сумятице кристальный князь Мышкин в сущности не имел никакого отношения — не случайно в сознании нескольких поколений читателей осталась только квадратура круга: Рогожин — Настасья Филипповна—Мышкин—Аглая, четыре судьбы, четыре характера, четыре сословия.

Образ Настасьи Филипповны — поруганной красоты, отданной на заклание низменным человеческим страстям, конечно, превалирует в романе, к нему сходятся все нити действия; гибнет она — и кончается роман. Как ни обаятелен образ князя Мышкина, писатель не знает, что с ним теперь делать. Будто не сам еще недавно писал Н.Н. Страхову: «Неужели фантастический мой «Идиот» не есть действительность, да еще самая обыденная! Да именно теперь-то и должны быть такие характеры в наших оторванных от земли слоях общества — слоях, которые в действительности становятся фантастическими».

Нет, не удалось совместить с жизнью фантастический образ, не удалось показать в романе пореформенного деятеля — приехавший из- за границы князь Мышкин явно не подошел для такой роли. Надо было искать героя в других слоях, в родной почве.

Наградив Мышкина своей собственной болезнью, эпилепсией, которая в результате всех жизненных потрясений ведет к полному умственному расстройству, писатель окончательно отрезал его от земли. Мышкин прожил отведенный ему срок с головой в облаках и ушел в никуда.

Но, вместе с тем, какой же это яркий и пленительный образ! Кто по-человечески не влюблялся в князя Мышкина, в его скромную и достойную манеру держаться, в его трезвый взгляд на себя и окружающих, в живой ум, в великодушное сердце. И кто не приходил в ужас, поняв, что это христианское великодушие привело к гибели несчастной Настасьи Филипповны — её убил не один Рогожин; её долго убивали сильные мира сего, безнаказанные хозяева жизни, и последней в их ряду была прелестная невинная Аглая, жестоко ревновавшая Настасью Филипповну к невластному в своих чувствах князю7.

Нравственный и физический крах Мышкина — это в действительности катастрофа религиозного мировоззрения Достоевского, самой сущности религиозного чувства, выраженного на страницах романа именно этим героем. Но иначе закончить роман, сделав Мышкина проповедником, учителем, окруженным детьми, как мыслилось поначалу, художник не смог. Вывод ясен: явилось миру новое воплощение Христа и бесславно сгинуло.

А все остальные герои романа, по свидетельству писателя, живут, как прежде, за исключением Рогожина, осужденного к каторге за убийство Настасьи Филипповны. Даже отчаянно влюбленная в Мышкина и любимая им Аглая удачно вышла замуж. Разве что бунтарь и нигилист чахоточный Ипполит, как ожидалось, умирает — ему тоже нет места в этой бестолковой жизни. Вопрос «что делать?» остается без ответа.

Не случайно Достоевский считал этот полюбившийся читателям роман неудачным. Ему не удалось ответить на «вызовы времени» таким же «определенным» образом, как в следующем романе «Бесы». Главным вызовом времени он считал дикий хаос буржуазно-анархического своеволия; растущее протестное движение представлялось ему частью этого хаоса. Стена Омского острога навсегда отрезала его от революционных демократов. Тяга к социальной справедливости оставалась прежней, а способы переустройства общества мыслились уже другими. Достоевский был уверен, что у России свой путь к процветанию, а западные революции, перенесенные на русскую почву, принесут его Родине вред. Отсюда и возмущение напором передовых общественных сил; отсюда противопоставление общества и нигилистов. Достоевский не особенно разбирался в целях и методах различных оппозиционных движений. Происходила подмена понятий: под маркой «социалистов» у него выступали анархисты и народники. Впрочем, ко времени работы над «Бесами» писатель стал осмотрителен. Герои «Бесов» — вырожденец дикого барства Ставрогин и политический авантюрист Верховенский уже враждебны социализму.8

Однако писатель попытался выдать интригана и проходимца Верховенского за достоверный тип «русского революционера», а его сообщников, за некую «партию». Общеизвестно, что материалом для романа послужил процесс над группой участников организации «Народная расправа» во главе с Нечаевым. Благодаря этому процессу до писателя дошел «Катехизис революционера», составленный анархистом Бакуниным: его-то и принял Достоевский за программный документ русских революционеров. Понятна ненависть гуманиста к этому катехизису с его проповедью провокаций, шантажа и безнравственности. Не понятно другое: как мог бывший петрашевец, стоявший на эшафоте, написать пасквиль на революционеров? И это при том, что Достоевский отнюдь не отказывался от своего прошлого.

«…Я сам старый «нечаевец», — писал он в редакцию реакционного «Русского мира», опровергая утверждение, что в революцию идут «одни шалопаи», — я тоже стоял на эшафоте, приговоренный к смертной казни, и уверяю вас, что стоял в компании людей образованных… Почему же вы думаете, что даже убийство Нечаев остановило бы, если не всех, конечно, то, по крайней мере, некоторых из нас, в то горячее время, среди захватывающих душу учений… Мы, петрашевцы, стояли на эшафоте и выслушивали наш приговор без малейшего раскаяния… то дело, за которое нас осудили, те мысли, те понятия, которые владели нашим духом, представлялись нам не только не требующими раскаяния, но даже чем-то нас очищающим, мученичеством, за которое многое нам простится».

Тем не менее читатели руководствовались в своих представлениях о революционерах именно романом «Бесы». Пасквилю была суждена долгая жизнь — он и сейчас в большой чести у «демократов». Что же касается писателя, то вскоре он обратился к настоящим «бесам» — бесам капитализма.

В романе «Подросток» Достоевский остался верен главным мотивам и темам своего творчества. Отражая стремительную капитализацию общества, повальное увлечение коммерцией и спекуляцией, он показывает это сумасшедшее разложение через восприятие юноши, почти отрока. Недоросль, по собственному признанию, не знающий, что есть добро и что зло, оказывается перед выбором: выстоять, выносить свою неповторимую личность или погрязнуть в пучине наживы и разврата. Жизнь, кажется, и выбора не оставляет бедному Аркадию, незаконнорожденному сыну дворянина, обреченному оставаться в мещанском сословии. Одна надежда: заполучить миллион и стать Ротшильдом. «В том-то и идея моя, — рассуждает он, — в том-то и сила ее, что деньги — это единственный путь, который приводит на первое место даже ничтожество… Деньги, конечно, есть деспотическое могущество, но в то же время и величайшее равенство, и в этом главная их сила. Деньги сравнивают все неравенства».9

Нравственная позиция героя романа «Подросток» Аркадия Долгорукого в конечном счете заключается в желании объединиться со "скрепленным" новыми нравственными началами человеческим сообществом, в том числе и с нравственно обновленной семьей, а также в поиске своей личностной цельности и сопряженной с личной ответственностью высшей свободы. Они достигаются и благодаря обретенному героем духовному отцу как нравственному руководителю и краеугольному камню "благообразного" семейства — ячейки обновленного же общества, всего человечества. Происходит зарождение и постепенное "выживание"-наживание новых духовно-нравственных "правил" (Достоевский). С формированием их в душе сына «случайного семейства», развращаемого бездуховностью его светской" жизни, но "облагоображенного" встречей с его духовным отцом, перед ним открывается перспектива бытия на подлинно животворных началах.

Подросток находит в себе силы устоять против скверны, но душа его отравлена — исцелить ее может только мудрый странник Макар с его глубокой христианской верой.

Достоевский любил Родину «до боли сердечной», и вся его идеология диктовалась тревогой о России. Он верил в ее историческое предназначение — указать путь всему миру и вместе с тем понимал, что в настоящем своем положении она способна лишь на самоедство. Все лучшие свои надежды он связывал с подспудными силами народа. «Чтобы народ ожил, нужно дело, в котором бы он участвовал», — писал Достоевский. Со свойственной ему страстностью он поверял своим рабочим тетрадям своё предчувствие: России, может быть, предназначена роль искупительной жертвы во имя возрождения всего человечества: Россия должна быть готова к всемирной Голгофе, вселенскому распятию и, может быть, к своему же небывалому возрождению в новом, невиданном еще проявлении. Это были наброски к последнему его роману — «Братья Карамазовы».

Достоевский вернулся к замыслу показать положительно прекрасного человека. Он замыслил не один, а два романа, причем главным должен был стать второй, рассказывающий о деятельности его героя, достигшего возраста Христа. Первый же роман, отнесенный по времени на тринадцать лет назад, по словам писателя, «даже не роман, а лишь один из моментов первой юности моего героя». Этот герой, Алёша Карамазов, младший отпрыск дурного семейства, является читателю как послушник монастыря и сразу приковывает к себе внимание. Это не князь Мышкин — он здоров, хорош собой и чрезвычайно уравновешен. Он выходит на жизненную дорогу с определенной жаждой правды и подвига. На протяжении первой книги ему не суждено совершить ничего выдающегося, но ясный ум и глубокий характер раскрываются до конца. Это любимый герой Достоевского, конечно, глубоко верующий и, как говорят религиозные люди, взыскующий града небесного, но вместе с тем совершенно земной, естественный, привязанный к жизни и открытый людям. Его человеческая любовь к погрязшим в мирских искушениях братьям, Ивану и Дмитрию, проходит тяжелые испытания, его вера подвергается сомнению, но он укрепляется в своей нравственной силе.10

Достоевский еще не знал, какой подвиг суждено совершить Алёше Карамазову — не исключал, что он станет революционером и даже примет участие в покушении на царя. Наверняка полагал только одно: это будет подвиг самопожертвования.

Но второму роману суждено было остаться ненаписанным. 28 января 1881 года Достоевский умер на 60-м году своей многотрудной жизни.

А через месяц, 1 марта, выстрелом народовольца был убит император Александр II. Удалось только шестое покушение. Среди организаторов «Народной воли» не было человека, который не читал бы «Бедных людей», «Преступления и наказания», «Униженных и оскорблённых». И, конечно, «Братьев Карамазовых» с потрясающей главой «Бунт», в которой Иван рассказывает Алёше о генерале, затравившем дворового мальчика гончими псами на глазах у матери. («— Ну, что же его? Расстрелять?.. Говори, Алёшка! — Расстрелять! — тихо проговорил Алёша с бледной, перекосившейся какой-то улыбкой, подняв взор на брата»).