Особенности усадебного времени

Эпистолярное  наследие Бунина тоже хранит следы  той смутной поры в предельно-искреннем  монологе-исповеди, созвучном лирике в попытке оценить происходящее и происходившее: «Заболел, давно  заболел Россией. Да вот не всё  ладно в ней: горят усадьбы, жгут библиотеки, убивают людей – не немцев, а своих, российских» (В.Н.Лавров. Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции. 1920-53 гг. М., 1989. С. 34).

Предощущение  могильного холода за дымной завесой  пожаров в отеческих краях  заставляет Бунина подыскивать неожиданные сравнения, наиболее точно передающие чувство страха, парализующего волю, и общий трагизм ситуации.

Выстраивая  развернутую антитезу, И.А.Бунин  в стихотворениях, написанных накануне Октябрьского переворота 1917 года, тщательно, мелкими штрихами воссоздаёт тот милый его сердцу пейзаж, который способствует неторопливому течению мысли.

В отличие от Державина, Пушкина или Некрасова, внёсших свой вклад в разработку темы поэта и поэзии, Бунин в самый канун прощания с дворянской Россией не пытается адресовать стихи благодарным потомкам, а, заведомо разуверившись в их способности оценить прекрасное, завещает созданное собратьям по перу – «будущим поэтам»:

 

Этой краткой  жизни вечным измененьем

Буду неустанно  утешаться я, –

Этим ранним солнцем, дымом над селеньем,

В алом парке  листьев медленным паденьем

И тобой, знакомая, старая скамья.

 

Будущим поэтам, для меня безвестным,

Бог оставит  тайну – память обо мне:

Стану их мечтами, стану бестелесным,

Смерти недоступным, – призраком чудесным

В этом парке алом, в этой тишине.   

 

Колористика стихотворений 1916 – 1917 годов несёт на себе дополнительную смысловую нагрузку: если розовый  усадебный парк для автора является одновременно воспоминанием и мечтой, то полыхающее огненно-красными сполохами  поместье обнаруживает лицо России настоящей, с жуткой гримасой неизбывной мужицкой злобы запалившей «дворянские гнёзда».

Как следует  из поэтического наследия И.А.Бунина, в 1922 году он с отчаянием признавал, что вторую жизнь эти «гнёзда» уже не смогут обрести, а вырванные из привычной среды «птенцы» вынуждены смириться с жалким жребием эмигрантов, занесённых злыми ветрами в чужую сторону.

 

У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.

Как горько было сердцу молодому,

Когда я уходил с отцовского двора,

Сказать прости родному дому!

 

У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.

Как бьётся сердце горестно и громко,

Когда вхожу, крестясь, в чужой, наёмный дом

С своей уж ветхою котомкой!

 

Это стихотворение  построено как развёрнутая антитеза. Противопоставляются привычные  природно-предметные образы: с одной стороны, символы убежища, надёжного приюта: гнездо птицы, нора зверя, отцовский двор, родной дом; с другой стороны, возникает ёмкое понятие «чужой, наёмный дом», и в нём суждено поселиться уже не полному надежд герою «с сердцем молодым», а предстоит доживать свой век одинокому старику «с ветхою котомкой».

Так, будучи исторически  обусловленной, совершается смена  традиционных для России укладов. Патриархально-аграрный уклад вытесняется дальнейшей капитализацией страны, дворянин-помещик теряет свою значимость в масштабах своего имения и всего государства. А с приходом нового строя он вынужден свыкаться с мыслью о необходимости эмиграции как единственной возможности спастись от диктатуры революционного народа. Всё потеряно – родина, отчий дом, могилы предков, и только в душе остаётся надежда на то, что прошлое, жизнь твоя, не исчезает бесследно, навеки сохраняясь в анналах Неба.

 

Зачем пленяет  старая могила

Блаженными  мечтами о былом?

Зачем зелёным  клонится челом

Та ива, что  могилу осенила

Так горестно, так  нежно и светло,

Как будто всё, что было и прошло,

Уже познало  радость воскресенья

И в лоне всепрощения, забвенья

Небесными цветами  поросло?

 

Люди, взращённые старой культурой, с детских лет  жили наивной верой в вечные ценности и философскую основу усадебного жизнеустройства, дарующую возможность наслаждаться каждым мгновением счастья, оставшегося, по воле рока, лишь сладким воспоминанием.

 

О счастье мы всегда лишь вспоминаем.

А счастье всюду. Может  быть, оно

Вот этот сад осенний за сараем

И чистый воздух, льющийся в  окно…

 

Окно открыто. Пискнула и  села

На подоконник птичка. И  от книг

Усталый взгляд я отвожу на миг.

 

День вечереет, небо опустело.

Гул молотилки слышен на гумне…

Я вижу, слышу, счастлив. Всё  во мне.

                 («Вечер»).