Речевой портрет главных героев на примере романа Теодора Фонтане «Эффи Брист»

Дополнительная семантика  субъективной оценки может возникнуть в речи повествователя и за счёт открывающих предложение аффирмативных  слов ja или nein,  которые усиливают утвердительный или отрицательный смысл повествовательного предложения с точки зрения персонажа. Большое значение в качестве микроформ НПР приобретают в повествовательном контексте модальные слова gewiss, sicher, natürlich, hoffentlich, wahrscheinlich [Гончарова, Шишкина 2005:266].

Возможно выделение двух видов НПР в зависимости от её взаимодействия со строем повествовательного монолога или речи персонажей: «авторская» несобственно-прямая речь, где при маркированном, «сильном», речевом плане повествователя появляются элементы речевого строя персонажей, и персональная, или персонажная, несобственно-прямая речь – с индивидуализацией речевого плана персонажей [Гончарова, Шишкина 2005:266].

«Авторская» НПР зарождается  обычно как микроформа внутри собственно повествования в виде цитатных вставок  из речи героев. Она может использоваться для передачи точки зрения не одного персонажа, а группы людей, целого города, среды. Точка зрения персонажей используется при портретных, пейзажных зарисовках, изображении важных для фабульного развития мест действия и т.д. [Гончарова, Шишкина 2005:268].

«Персональная» НПР выступает, как правило, в виде многочисленного  синтаксического комплекса, интонационно, графически и структурно вычленимого  из повествовательного монолога. Среди структурно-семантических типов предложения, характерных для «персональной» несобственно-прямой речи, нужно выделить в первую очередь вопросительные предложения с разной степенью вопросительности, неоднократно повторяемые восклицательные, односоставные предложения с оценочной семантикой, различные виды присоединения, т.е. синтаксические структуры разговорной речи.

Стилистические функции  «персональной» НПР состоят в  первую очередь в создании индивидуализированного колорита художественного произведения, поэтому, со стороны лексического состава  её отличает обилие разговорной лексики, характерологизмов, окказиональных неологизмов  и архаизмов, профессионализмов, жаргонизмов  [Гончарова, Шишкина 2005:268].

Итак, несобственно-прямая речь – одна из ярких стилистических фигур экспрессивного синтаксиса, используемых в художественных произведениях  в качестве приёма сближения авторского повествования с речью героев [Юзифович В.А. 2011:155].

Косвенная речь (КР) как особый способ изображения чужой речи используется в тех случаях, когда важна не языковая форма чужого высказывания, а его содержание, заключённая в нём информация. В отличие от прямой речи, дающей «прямое» воспроизведение высказывания персонажа, КР даёт его перекодировку в условиях повествовательного монолога. По меткому замечанию К.А. Долинина, «прямая речь – это показ чужого слова, а косвенная – рассказ о нём» [Долинин 1985:226].

В форме косвенной речи часто передаётся вступительная  часть высказывания, исходная, служащая поводом к изложению основной мысли, которая даётся в прямой речи, так как форма выражения мысли  позволяет отчётливо представить  содержание всей сцены, понять, какое  впечатление произвели слова  на того, кому они были адресованы.

По лексико-синтаксической организации КР представляет собой  единое целое с повествовательным  контекстом и связана с ним  по правилам построения сложноподчинённого предложения. Для неё характерно относительное употребление глагольных временных форм, транспозиция личных местоимений, а также «перестройка»  синтаксического рисунка высказывания персонажа: изменение порядка слов «прямой» фразы, изъятие из неё обращений, междометий и междометных слов, «снятие» восклицательной и вопросительной интонации и др. С помощью подобных речевых операций повествователь «подчиняет» речевой/-ые план/-ы персонажа собственному речевому плану. Он использует части высказывания или целое  высказывание персонажа для обогащения повествовательного дискурса новыми «точками зрения», обеспечивающими новое развитие в композиции и сюжете художественного произведения. В связи с этим текстовые функции КР лишь опосредованно связаны с созданием «речевого портрета» персонажа [Москальская 1981:128].

Для современной художественной прозы характерны смешанные структуры  косвенной речи, которые часто  называют «свободной косвенной речью». В этих формах высказывания косвенная  речь рождается в рамках «авторского» предложения как его синтаксически  подчинённая часть, но затем перерастает  рамки отдельного предложения и  превращается в серию самостоятельных  предложений, тематически связанных  и передающих содержание высказывания персонажа. Организующим грамматическим центром в данном случае является относительно употреблённая глагольная временная форма (в немецком языке  это конъюнктив) [Гончарова, Шишкина 2005:260].

Свободная косвенная речь может включаться в повествование  с целью иронической акцентуации  описываемого. В этом случае она  представляет собой более тщательное цитирование слов персонажа, с сохранением лексических особенностей его речевой манеры [Гончарова, Шишкина 2005:261].

Структуры свободной косвенной  речи, по мнению Гончаровой и Шишкиной, используются также для передачи точки зрения группы персонажей, обобщённого  изображения разговора нескольких человек, слухов, сплетен, играющих роль в развитии фабулы художественного  произведения.

КР может использоваться в художественном произведении и  для передачи содержания важных для  фабулы писем, документов, т.е., в этом случае она передаёт не устную, а  письменную речь [Гончарова, Шишкина 2005:262].

Г.Я. Солганик [2003:117] считает, что авторский стиль в косвенной речи – это не только нейтральный, объективно отражающий содержание речи персонажа, он может быть социально окрашенным, стилистическими приёмами автор может в косвенной форме передавать настроение персонажа, выражая его такими словами, с такой последовательностью и убедительностью, которые его персонажам бывают не свойственны.

Таким образом, косвенная  речь является наиболее грамматикализованным средством передачи речи действующих  лиц, служащим внутри повествовательного дискурса средством развитии сюжета с внесением дополнительного  модального содержания, обусловленного включением стилистически немаркированного или слабо маркированного речевого плана действующих лиц. Формы  косвенной речи могут служить  наряду с прямой речью для передачи диалога или монологического  высказывания. В случае свободной  косвенной речи, т.е. развития синтаксического  и экспрессивного рисунка предложения  в сторону прямой речи персонажа, косвенная речь даёт дополнительный лингвостилистический материал для  исследования речевого портрета персонажей.

 

 

 

 

 

 

Выводы  по I главе

 

Исследовав литературу по данной теме, мы пришли к следующим выводам:

1. В речи персонажа могут быть отражены историческая эпоха, его национальная, социальная и профессиональная принадлежность и т.д., то есть она типизирована, а также его душевный склад, характер, темперамент, речевые привычки, вкусы, то есть она индивидуализирована. Речевой портрет, представляющий собой совокупность специфических фонетических, грамматических и лексических особенностей «говорения» персонажа – это единство социальной и индивидуальной характеристики персонажа.
2. Речь персонажа художественного произведения характеризует его как члена определённой социальной среды, класса; и как представителя определённой профессии; как представителя определённой нации, народа; как представителя определённой местности или территории.
3. Самые важные особенности каждого человека, его мышления, его характера разворачиваются перед нами в его речи: в том, как он сравнивает вещи и понятия; как применяет готовые речевые обороты или придаёт словам своё, новое движение; как он открывается или прячется в своих словах; что говорит и чего не договаривает; даже в том, как он произносит слова – медленно или быстро, правильно или коверкая на свой лад и т.п., на что он, герой, способен в своей речи – вот это и решает, вот это и создаёт его речевой портрет. Очень важен приём раскрытия души персонажа через его рассказ о себе и окружающем мире.
4. Речевой портрет формируют прямая, несобственно-прямая и косвенная речь. Диалог и монолог накладываются на общую для всего произведения речевую канву. Характерные особенности речи допускают совмещение с экспрессивной стремительностью рубленой фразы, с обилием эмоционально окрашенных вопросительных и восклицательных фигур, с синтаксическими повторами, с необычной выразительностью вводных слов и оборотов, со своеобразным порядком слов.

 

ГЛАВА II. РЕЧЕВОЙ ПОРТРЕТ ГЕРОЕВ РОМАНА ТЕОДОРА ФОНТАНЕ «ЭФФИ БРИСТ»

 

1. Теодор Фонтане и его роман

 

Теодо́р Фонтане (нем. Theodor Fontane; 30 декабря 1819, Нойруппин — 20 сентября 1898, Берлин) — профессиональный потомственный аптекарь и выдающийся немецкий писатель, представитель поэтического реализма.

Потомок французских гугенотов. Литературную деятельность начал в  конце 1830-х годов стихами. Перу Фонтане  принадлежат многочисленные драмы, стихи, биографии, исторические повествования, критические и публицистические статьи, в частности «Перед бурей» (Vor dem Sturm), «Грета Минде» (Grete Minde, 1880), повесть  «Грешница» (L’Adultera, 1882), повесть «Шах фон Вутенов» (Schach von Wuthenow, 1883), «Граф  Петефи» (Graf Petöfy, 1884), «Сесиль» (Cecile, 1887), роман «Эффи Брист» (Effi Briest, 1895, балет  Виолеты Динеску, 1998; опера Хельмута Эринга и Ирис тер Шипхорст, 2000), «Штехлин» (Der Stechlin, роман опубликован посмертно  в 1899 г.).

В нашей работе анализу подвергается роман «Эффи Брист».

«Эффи Брист» (1895) считается наиболее удачным и известным романом Фонтане, вобравшим в себя художественный опыт всего его творчества.

 

2. Речевой портрет героев романа Т. Фонтане «Эффи Брист»

 

Исследовав текст романа «Эффи Брист» и составив на его  основе сравнительную статистику, мы обнаружили в нём 43% прямой речи (диалоги, монологи), 50% несобственно-прямой речи и 7% косвенной речи.

Данная статистика подтверждает тот факт, что излюбленным способом создания речевого портрета в романах  является несобственно-прямая речь.

Для анализа и создания речевого портрета нами были выбраны  и тщательно исследованы два  диалога Эффи с её мужем Геертом  Инштеттеном. Первый диалог – первое утро Эффи в доме мужа (Гл.7).

Effi stand hinter ihm und umarmte und küßte ihn, noch eh euch von seinem Platz erheben konnte.

 »Schon?«

 »Schon, sagst du. Natürlich um mich zu verspotten.«

Innstetten schüttelte den Kopf.

»Wie werd ich das?«

Effi fand aber ein Gefallen daran, sich anzuklagen, und wollte von den Versicherungen ihres Mannes, daß sein »schon«  ganz aufrichtig gemeint gewesen sei, nichts hören. »Du mußt von der Reise her wissen, daß ich morgens nie habe warten lassen. Im Laufe des Tages, nun ja, da ist es etwas anderes. Es ist wahr, ich bin nicht sehr pünktlich, aber ich bin keine Langschläferin. Darin, denk ich, haben mich die Eltern gut erzogen.«

 »Darin? In allem, meine süße Effi.«

 »Das sagst du so, weil wir noch in den Flitterwochen sind ... aber nein, wir sind ja schon heraus. Um Himmels willen, Geert, daran habe ich noch gar nicht gedacht, wir sind ja schon über sechs Wochen verheiratet, sechs Wochen und einen Tag. Ja, das ist etwas anderes, da nehme ich es nicht mehr als Schmeichelei, da nehme ich es als Wahrheit.«

In diesem Augenblick trat Friedrich ein und brachte den Kaffee. Der Frühstückstisch stand in Schräglinie vor einem Meinen, rechtwinkligen Sofa, das gerade die eine Ecke des Wohnzimmers ausfüllte. Hier setzten sich beide. »Der Kaffee ist ja vorzüglich«, sagte Effi, während sie zugleich das Zimmer und seine Einrichtung musterte. »Das ist noch Hotelkaffee oder wie der bei Bottegone ... erinnerst du dich noch, in Florenz, mit dem Blick auf den Dom. Davor muß ich der Mama schreiben, solchen Kaffee haben wir in Hohen-Cremmen nicht. Überhaupt, Geert, ich sehe nun erst, wie vornehm ich mich verheiratet habe. Bei uns konnte alles nur so gerade passieren.«

 »Torheit, Effi. Ich habe nie eine bessere Hausführung gesehen als bei euch.«

 »Und dann, wie du wohnst. Als Papa sich den neuen Gewehrschrank angeschafft und über seinem Schreibtisch einen Büffelkopf und dicht darunter den alten Wrangel angebracht hatte (er war nämlich mal Adjutant bei dem Alten), da dacht er wunder was er getan; aber wenn ich mich hier umsehe, daneben ist unsere ganze Hohen-Cremmener Herrlichkeit ja bloß dürftig und alltäglich. Ich weiß  gar nicht, womit ich das alles vergleichen soll; schon gestern abend, als ich nur so flüchtig darüber hinsah, kamen mir allerhand Gedanken.«

»Und welche, wenn ich fragen darf?«

 »Ja, welche. Du darfst aber nicht drüber lachen. Ich habe mal ein Bilderbuch gehabt, wo ein persischer oder indischer Fürst (denn er trug einen Turban) mit untergeschlagenen Beinen auf einem roten Seidenkissen saß, und in seinem Rücken war außerdem noch eine große rote Seidenrolle, die links und rechts ganz bauschig zum Vorschein kam, und die Wand hinter dem indischen Fürsten starrte von Schwertern und Dolchen und Parderfellen und Schilden und langen türkischen Flinten. Und sieh, ganz so sieht es hier bei dir aus, und wenn du noch die Beine unterschlägst, ist die Ähnlichkeit vollkommen.«

 »Effi, du bist ein entzückendes, liebes Geschöpf. Du weißt gar nicht, wie sehr ich's finde und wie gern ich dir in jedem Augenblick zeigen möchte, daß ich's finde.«

 »Nun, dazu ist ja noch vollauf Zeit; ich bin ja erst siebzehn und habe noch nicht vor zu sterben.«

 »Wenigstens nicht vor mir. Freilich, wenn ich dann stürbe, nähme ich dich am liebsten mit. Ich will dich keinem andern lassen; was meinst du dazu?«

 »Das muß ich mir doch noch überlegen. Oder lieber, lassen wir's überhaupt. Ich spreche nicht gern von Tod, ich bin für Leben. Und nun sage mir, wie leben wir hier? Du hast mir unterwegs allerlei Sonderbares von Stadt und Land erzählt, aber wie wir selber hier leben werden, davon kein Wort. Daß  hier alles anders ist als in Hohen-Cremmen und Schwantikow, das seh ich wohl, aber wir müssen doch in dem 'guten Kessin', wie du's immer nennst, auch etwas wie Umgang und Gesellschaft haben können. Habt ihr denn Leute von Familie in der Stadt?«

 »Nein, meine liebe Effi; nach dieser Seite hin gehst du großen Enttäuschungen entgegen. In der Nähe haben wir ein paar Adlige, die du kennenlernen wirst, aber hier in der Stadt ist gar nichts.«

 »Gar nichts? Das kann ich nicht glauben. Ihr seid doch bis zu dreitausend Menschen, und unter dreitausend Menschen muß es doch außer so kleinen Leuten wie Barbier Beza (so hieß er ja wohl) doch auch noch eine Elite geben, Honoratioren oder dergleichen.«

Innstetten lachte. »Ja, Honoratioren, die gibt es. Aber bei Licht besehen ist es nicht viel damit. Natürlich haben wir einen Prediger und einen Amtsrichter und einen Rektor und einen Lotsenkommandeur, und von solchen beamteten Leuten findet sich schließlich wohl ein ganzes Dutzend zusammen, aber die meisten davon: gute Menschen und schlechte Musikanten. Und was dann noch bleibt, das sind bloß Konsuln.«

 »Bloß Konsuln. Ich bitte dich, Geert, wie kannst du nur sagen 'bloß Konsuln'. Das ist doch etwas sehr Hohes und Großes, und ich möcht beinah sagen Furchtbares. Konsuln, das sind doch die mit dem Rutenbündel, draus, glaub ich, ein Beil heraussah.«

 »Nicht ganz, Effi Die heißen Liktoren.«

 »Richtig, die heißen Liktoren. Aber Konsuln ist doch auch etwas sehr Vornehmes und Hochgesetzliches. Brutus war doch ein Konsul.«

 »Ja, Brutus war ein Konsul. Aber unsere sind ihm nicht sehr ähnlich und begnügen sich damit, mit Zucker und Kaffee zu handeln oder eine Kiste mit Apfelsinen aufzubrechen, und verkaufen dir dann das Stück pro zehn Pfennige.«

 »Nicht möglich.«

 »Sogar gewiß. Es sind kleine, pfiffige Kaufleute, die, wenn fremdländische Schiffe hier einlaufen und in irgendeiner Geschäftsfrage nicht recht aus noch ein wissen, dann mit ihrem Rat zur Hand sind, und wenn sie diesen Rat gegeben und irgendeinem holländischen oder portugiesischen Schiff einen Dienst geleistet haben, so werden sie zuletzt zu beglaubigten Vertretern solcher fremder Staaten, und gerade so viele Botschafter und Gesandte, wie wir in Berlin haben, so viele Konsuln haben wir auch in Kessin, und wenn irgendein Festtag ist, und es gibt hier viele Festtage, dann werden alle Wimpel gehißt, und haben wir gerade eine grelle Morgensonne, so siehst du an solchem Tag ganz Europa von unsern Dächern flaggen und das Sternenbanner und den chinesischen Drachen dazu.«