Шпаргалка по "Литературе"

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

31. Жоржи Амаду. Отражение  национальной самобытности, жизненного  уклада, психологических типов в  романе «Генералы песчаных карьеров».??? Романтическое и творческое начало в образе Антонио Балдуино. Фольклорные символы. Сатира на мелкую буржуазию в романе «Дона Флор и ее два мужа». Двуплановость повествования – быт и фантастика. ???

 

Жорж Амаду — бразильский  писатель. Его романы переведены почти  на 50 языков мира, неоднократно экранизировались, легли в основу театральных и радиоспектаклей, песен и даже комиксов.

 

Родился 10 августа 1912 года в Ильеусе .Амаду больше всего известен в  России по своему роману «Генералы  песчаных карьеров», который лег  в основу знаменитого фильма.

В 1951 г. Амаду был удостоен Ленинской  премии, в 1984 г. награжден орденом  Почетного легиона (Франция), член Бразильской  литературной Академии, лауреат Международной  премии «За укрепление мира между  народами».

Умер Амаду в больнице города Сальвадор (шт. Баия), не дожив всего четыре дня до своего 89-летия 6 августа 2001 года.???

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВОПРОС 32. ЭЛИОТ Бесплодная земля

“Поэзия, - говорит Элиот, - это не взрыв чувств, а бегство от них, не выражение личности, а бегство от нее”. Но тут же добавляет, словно бы прислушиваясь к нашептыванию демона своей души: “Несомненно, лишь тот, кто обладает чувствами и является личностью, понимает, что это - желание сбежать от них”.  
И хотя Элиот был убежден, что поэтом может тот лишь быть, кто убегает от своей личности, сам он не всегда достигал в этом успеха. Личность его все время угрожала расщепить тщательно оберегаемую им маску иронии и объективности.

Элиот неоднократно подчеркивал, что  поэзия требует постоянного  подчинения “я” чему-то более “великому и бесценному”. Когда в 1927 году он принял англиканскую веру, “великое и бесценное” обернулось “небесным царством на земле”, служением цели: спасти христианскую культуру от идолопоклонства и вульгаризации.

И тут, к сожалению, как всегда, начинаются поиски козлов отпущения, тех, кто, по его мнению, приведет человечество к полному хаосу. В плену этих поисков он сам вызывал демонов - женщин, секс, американизм, просвещенный протестантизм - пытаясь защитить матрицы порядка и веры, придуманные им самим, от собственной необузданной фантазии, угрожавшей этим матрицам.

И к еще большему нашему сожалению, опять же, как всегда, первыми  козлами отпущения оказались  евреи: тот факт, который тщательно  сводится под сурдинку или вообще смазывается “элиотологами”.

И это не просто заметки на полях, или одна-две строчки, наносящие  досадный ущерб его величию. Речь идет о теме, просачивающейся через  всю его поэзию, подчас демагогичной, не чурающейся намеков “традиционного антисемитизма”, говорящего о власти евреев над мировыми финансами, об их низменной сексуальной морали, об их грубой космополитичности.  
Особенно антисемитизм ощутим в ранних его стихах “Суини среди соловьев”, “Бербэнк с бедекером, Блиштейн с сигарой”, “Геронтион”, а также в “Траурном гимне”, который был написан в 1921 году, а опубликован после смерти поэта.

Как говорится, из песни слова не выкинешь. Он поддерживал группу “Аксьон  франсез”, являющуюся открытой антисемитской  организацией, он безоговорочно выступил на стороне Паунда при дискуссиях о награждении последнего премией Болингена (Паунд в свое время поддерживал Гитлера) в 1948 году. И даже в том, что он говорил, что нет в его душе места личной ненависти к евреям, он далеко не был оригинальным.

В евреях Элиот видел “темную силу”, ненавидящую и стремящуюся разрушить христианскую культуру.

Вряд ли является простым совпадением  резкое антиеврейское выступление  Элиота в первые месяцы прихода Гитлера  к власти: “...религия и раса сплетаются так, что делают присутствие любой  группы “свободомыслящих” евреев нежелательной...” В глазах Элиота еврей - демон, возвещающий приход массового вульгарного сознания, которое вытеснит цивилизацию.  
Вот стоят друг перед другом примитивный турист Бербэнк и вечно кочующий космополит Блиштейн, однако главный свой яд Элиот припас для последнего, кого и обвиняет в уничтожении в прошлом прекрасной Венеции, превращении ее в вульгарное, гниющее и подвергающееся порче место...

Таков был путь Блиштейна:

печально согбенные  колени и локти 

подошвы, вывернутые наружу –

венский семит из Чикаго.

Глаз выпяченный тусклый 

удивленно выглядывающей

из одноклеточной слизи 

в присутствии перспективы  Каналетто.

(вольный перевод) 

Блиштейн - вечный Жид, лишенный корней, вечный попрошайка-шнорер, порождение греховного союза вульгарности и  культуры.

“Элиот, - пишет один из известных  критиков, - забыл, очевидно, венских  “одноклеточных” евреев - Зигмунда Фрейда, Арнольда Шенберга, Артура Шницлера, Стефана Цвейга и Макса Рейнхарда”.

Еврей, ассоциируемый Элиотом со “слизью”, является по Элиоту главным архитектором разрушения культуры...

Однажды над Риальто.  
Мыши - из-под груд отбросов.  
Еврей - из-под груд земли.  
Деньги, обернувшиеся мехами...  
(вольный перевод)

В одном из самых знаменитых своих  стихотворений “Геронтион” Элиот снова приберегает яд для еврея. Стихотворение, по сути, драматический монолог “персоны”...

Дом пришел в упадок,  
На подоконнике примостился хозяин, еврей, -  
Он вылупился на свет в притонах Антверпена,  
Опаршивел в Брюсселе,  
залатан и отшелушился в Лондоне.  
(Перевод Андрея Сергеева. Т. С. Элиот.  
Бесплодная земля. Прогресс. 1971, стр 32.)

У Элиота устойчивый ряд эпитетов, строящий образ еврея - “вылупился”, “опаршивел” (вариант: пархатый), “отшелушился”, точнее, размножился из “одноклеточной слизи”, этакий демон вульгарности и нищеты, обладающий необузданной похотью, порождающий несметные скопища низменных существ. Ветхость, развал и коррупция у Элиота неизменно выступают в облике еврея, символизирующего закат западной цивилизации.  
4.Основная тема поэзии Элиота

Мур и Коллингвуд не преувеличивали, характеризуя Элиота как пророка, мировую  фигуру невероятных размеров: Элиот  прервал ренессансную традицию воспевания человека, сказав эпохе всю правду о язвах и ужасах, разъедающих  ее. Конечно, не он – первый, но изобразительные средства, виртуозный язык, глубинный подтекст, изощренный интеллектуализм и утонченная интуиция в соединении с уникальной элиотовской тайнописью сделали его вызывающее современным, наиболее адекватным нашей страшной эпохе.

Каждое слово, каждый образ, каждая метафора – целое напластование: философий, религий, этик и одновременно – правд жизни со всеми ее грязнотами и вульгарностями. Здесь необходима даже не дешифровка, как у Джойса, а способность погрузиться в  этот круто заваренный интеллектуальный мир, насытиться этим горько-соленым раствором.

Бесконечные напластования намеков, недомолвок, реминисценций, открытые и  замаскированные цитаты, сложнейшая система отсылок, тщательная имитация разных поэтических техник, виртуозные ассоциации, полифилософские метафоры, парафразы, речитативы, аллитерации, ассонансы, расширенные виды рифм, смешение арго и сакральных текстов, увеличенная до крайних пределов суггестивность слова – вот из какого "сора" "сделаны" его стихи. При всем этом – редкостная органичность, необыкновенная глубина, связь с традицией. Как у великих предшественников, усложненность и зашифрованность – не нарочиты, а естественны, адекватны нарастающему хаосу мира.

Основная тема поэзии Элиота – скорбь, переживание убожества мира и человека, неизбежность возмездия за растрату жизни. Великое ничтожество природы, суини эректус, творит тщетную историю, где все – ложь и обман. Нет, не неверие в человека, тем более не мизантропия – поэтическое предупреждение, метафизический Римский клуб. Не навязчивая идея гибели мира, не распад человечности – вопль отчаяния, попытка остановить бодро марширующих к трагическому концу. Предвосхищение и итог ХХ века...

"Пустошь" свидетельствует,  что наш век преждевременно  одряхлел, настолько одряхлел, что даже не может найти слова, чтобы оплакать собственное бессилие; что он навечно обречен одалживать песни ушедших поэтов и склеивать их воедино.

Нет, я не согласен с тем, что  величие умерло с Вергилием или  Данте, – своим творчеством Элиот  доказал обратное. "Пустошь" – новая "Одиссея", поэтический "Улисс". С той разницей, что герой опустошенного человечества не ограничен временем и пространством, он тысячелик: Тиресий из Финикии, рыцарь святого Грааля, шекспировский Фердинанд, блаженный Августин и Будда одновременно. Вот уж где мифотворческая поэзия! Антология человеческого сознания и пересмотр человеческой истории.

Мифологический фон необходим  Элиоту как декорация безвременья  – вечности, на подмостках которой  жизнь повторяет одни и те же фарсы. Но миф не только фон – сущность происходящего и тайный смысл сокрытого, иррациональность человеческого и бессмысленность великого. Дабы постичь хаос происходящего, необходимо разглядеть прах произошедшего. И наоборот: настоящее вынуждает переосмыслить прошлое.

Творчество Элиота и есть переосмысление философии, истории, культуры, содержания сознания. Как считал он сам, появление нового произведения искусства влияет как на все будущие, так и на прошлые творения. После Элиота мы по-новому смотрим на Данте. По словам У. Эко, изменение восприятия делает художественное произведение иным, не равным самому себе. Величие художника, возможно, измеряется глубиной изменений духовного мира. Элиот не только повторил то, что, по его словам сделал Шекспир, – выстроил свои стихи в единую поэму, некую непрерывную форму, успевшую созреть и продолжающуюся разрастаться, но, в значительной степени, повлиял на парадигму, изменил мировоззрение, создал новую концепцию человека, потеснившую Фауста.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВОПРОС 33 РИЛЬКЕ

РИ́ЛЬКЕ (Rilke) Райнер Мария (1875-1926), австрийский поэт. В лирике прошел сложный путь от импрессионизма (сборник «Часослов», 1905) и философской символики («Новые стихотворения», ч. 1-2, 1907-08) к «новой вещности», стилю т. н. предметной образности («Дуинезские элегии», 1923). Главная тема — попытка преодолеть трагическое одиночество человека через любовь, единение с людьми и природой. Драматические и прозаические произведения, в т. ч. роман-дневник «Записки Мальте Лауридса Бригге» (1910), предвосхитивший экзистенциалистскую прозу. Эссе.

РИ́ЛЬКЕ (Rilke) Райнер Мария (полное имя  Рене Карл Вильгельм Иоганн Йозеф  Мария) (4 декабря 1875, Прага, тогда Австро-Венгрия  — 29 декабря 1926, Вальмон, Швейцария), австрийский  поэт.

В каждом сборнике, лирический герой  раскрывается с разных сторон.

Лирический герой Рильке слаб, растерян, зачастую одинок. Он не без оснований  страшится жестокого и несправедливого  мира, но в то же время величественен  и едва ли не всемогущ.

Лирический герой Рильке остается, как бог, один на один перед вечностью и бесконечностью, принимая на себя всю ответственность за целое мироздание. Высокий, гамбургский, счет, но на меньшее австрийский поэт не идет. Вместе с тем он несказанно зачарован каждой текущей минутой.

В сборнике «Часослов»

Лирический герой напрямую говорит с богом. Раздумья о боге занимают центральное место в этой поэтической книге. По Рильке, непрестанно создавая этот мир, бог обнаруживает себя в самых различных явлениях природы и может обернуться любой вещью (поэт называет бога «вещью вещей»)

В сборнике Париж. «Новые стихотворения»

Лирический герой цикла обращается здесь уже не к богу, как это  было в «Часослове» (непосредственной связи с богом, как утверждает теперь поэт, больше быть не может) а  к темным глубинам сознания и к  эмоциям читателя.

Центральные образы «Элегий» — ангел, человек и кукла. Образ ангела, как замечал сам поэт, не имеет  ничего общего с ангелами в христианской религии. «Ангел «Элегий», — писал  Рильке, — это то существо, которое  служит для нас ручательством, что  невидимое составляет высший разряд реальности.» По Рильке, ангелы символизируют «полноту бытия». Это знаки духовного совершенства, лицезрение которых может явить человеку ужасающую глубину его собственного несовершенства (отсюда известная строка, несколько раз повторяющаяся в «Элегиях» — «Всякий ангел ужасен»). Гармонический космос, в котором существуют ангелы и совершенство которого они воплощают, Рильке называет «внутреннее мировое пространство» (Weltinnenraum). В нем неразрывно соединяются внешнее и внутреннее, «открытое» и «закрытое», жизнь и смерть, органическое и неорганическое, прошлое и будущее. Этот космос состоит из чувств и эмоций и кроме ангелов его могут видеть лишь животные, которые, в отличие от человека, не осознают, что им предстоит умереть.

Ангелам и человеку в «Дуинских элегиях» противопоставляется кукла — символ механического, бездуховного существования (этот образ Рильке перенимает из трактата «О театре марионеток» Генриха фон Клейста). Человек же — это синтез «ангела» и «куклы»: наполовину наполненная содержанием маска. Правда, и человек может поставить и утвердить свое существование — параллельно ангельскому — в мире вещей, созданных трудом (в мире культуры). Поэтому в седьмой элегии появляется важный для Рильке образ деятельного героя, который сам творит себе свою судьбу (он получит развитие в «Сонетах к Орфею»). И все же высшими ценностями, способными принести радость бытия в этом мире (Hiersein) для поэта остаются, не вещи, но духовные, вневременные ценности — и в особенности — любовь.