О.И. Федотов
Сонеты Анны Ахматовой
как цикл
В рецензии на
стихи Надежды Львовой Анна
Ахматова писала: "Мне кажется,
что Н. Львова ломала свое
нежное дарование, заставляя себя
писать рондо, газеллы, сонеты.
Конечно, и женщинам доступно
высокое мастерство формы, пример
- Каролина Павлова, но их сила
не в этом, а в умении полно
выразить самое интимное и
чудесно-простое в себе и окружающем
мире. А все, что связывает свободное
развитие лирического чувства,
Всё, что заставляет предугадывать
дальнейшее там, где должна
быть одна неожиданность, - очень
опасно для молодого поэта.
Оно или пригнетает его мысль
или искушает возможностью обойтись
совсем без мысли"1. Эти строки
написаны в 1913 г. Критику было
24 года, на два больше, чем критикуемому
и в том же году ушедшему из
жизни "молодому поэту". Знаменательно,
что именно в это же время Ахматова сама
обратилась к одной из наиболее влиятельных
поэтических форм серебряного века - к
сонету - форме, к которой она особого пристрастия
не питала по причинам, изложенным выше.
Первый свой сонет
Ахматова написала в ответ на присланное
в письме стихотворение Бориса Садовского
"Анне Ахматовой" ("К воспоминаньям
пригвожденный..."), опубликованное в
ноябре того же года в "Нижегородском
листке". Ответ Ахматовой, видимо, не
предназначался для печати, скорее всего
это был экспромт на дарственном экземпляре
"Четок". Причины обращения к сонетной
форме могут подсказать, с одной стороны,
традицию сонетов-посланий, имевшую широкое
хождение среди символистов и акмеистов,
и, с другой стороны, своеобразную строфику
стихотворения-корреспондента; три шестистишия,
живо напоминающие терцетную часть сонета
(Абб ААб), причем во всех трех рифмующиеся
созвучия идентичны. Отсюда, - можно предположить,
я образ "шести свечей", зажигаемых
"при луне новорожденной". Не случайно
Ахматова вынесла эти строки в эпиграф
и обыграла их именно в терцетной части
своего сонета:
Как хорошо, что есть
В мире луна и шесть
Вами зажженных свеч!
Думайте обо мне,
Я живу в западне
И боюсь неожиданных встреч...
2
Как предполагает
Р.Д. Тименчик, недоумение, которое явственно
слышится в начале первого сонета Ахматовой,
можно объяснить критическим выступлением
В. Садовского против участников Цеха
поэтов. Незадолго до описываемого эпизода
он опубликовал в газете "Русская молва"
статью "Аполлон-сапожник", подписанную
псевдонимом "Мимоза". Удивление
могло вызвать также и само содержание
стихотворного послания, написанного
ночью, во время бессонницы, и посвященного
не слишком знакомой, к тому же замужней
женщине3.
Так или иначе,
но на исходе 1913 г. Ахматова
написала свой первый сонет,
мало озаботившись, однако, его строгими
правилами: рифмы в катренах
разные и вместо обязательного
по традиции 6- или 5-стопного ямба
3-иктный дольник. Таким образом,
изначально Ахматова пренебрегает
сонетным каноном, который "заставляет
предугадывать дальнейшее там,
где должна быть одна неожиданность".
Она смело подключается к линии
развития свободного русского
сонета, заданной тремя сонетами Пушкина
1830 г. "Суровый Дант не презирал сонета...",
"Поэту" и "Мадонна". Об осознанном
равнодушии поэта к каноническим строфам
прозорливо писал в 1914 г. Н.В. Недоброво,
статью которого сама Ахматова считала
"лучшим из всего, что о ней было когда-либо
написано": "Наблюдения над формою
ее стихов внушают уверенность в глубоком
освоении ею и всех формальных завоеваний
новейшей поэзии и всей, в связи с этими
завоеваниями возникшей чуткости к бесценному
наследству действенных поэтических усилий
прошлого. Но она не пишет, например, в
канонических строфах"4.
Своеобразным продолжением
сонетной инициации Ахматовой
стало стихотворение "Уединение",
написанное в 1914 г. в Слепневе.
Классические очертания сонета угадываются
в нем столь же смутно, несмотря на отказ
от нетрадиционной метрики: 5-стопный ямб
не в силах скомпенсировать отсутствие
привычной графики, т. е. по сути дела сегментации
на катрены и терцеты; катрены, кроме того,
рифмуются автономно, на четыре рифмы,
а терцетная часть подозрительно напоминает
три срифмованных попарно двустишия.
Зато в содержательном
плане это один из самых
"репрезентативных" сонетов Ахматовой5.
В свернутом виде он содержит
в себе практически все лейтмотивы
ее последующего сонетного творчества.
Здесь и образная доминанта дома-западни,
фигурирующая в 9 сонетах из 16, и ассоциативно
связанный с ней мотив птицы, конкретно
- голубя, клюющего с руки пшеницу, и всегда
благосклонные к лирической героине "ветры
северных морей" (ср. "Ива", "Мужество",
"Приморский сонет" и особенно "Запад
клеветал и сам не верил..."), и, наконец,
божественное расположение Музы, смуглой
рукой дописывающей недописанную страницу.
Нельзя не отметить, что прямой номинацией,
значимым отсутствием лейтмотива либо
отрицательной номинацией в антонимических
парах или, наконец, амбивалентной номинацией
представлений, характеризующих пространственно-временные
координаты и доминирующие стихи-символы
поэтического мира А. Ахматовой, в данном
стихотворении охвачено 10 единиц, всего
на одну меньше максимального их количества
в 6-м стихотворении цикла "Черный сон",
написанном семь лет спустя.
Любопытную трансформацию
в начале сонета получает столь
характерная для акмеизма каменная
тема. Думается, не случайно Омри
Ронен увидел в названии первого сборника
О. Мандельштама "этимологически оправданную
анаграмму слова АКМЭ"6, а сам Мандельштам
примерно в это же время воскликнул: "Акмеисты
с благоговением поднимают таинственный
тютчевский камень и кладут его в основу
своего здания7.
Так много камней брошено
в меня,
Что ни один из них уже
не страшен.
И стройной башней стала западня,
Высокою среди высоких башен.
Мотив камня, может
быть, отчасти навеянный одноименным стихотворением
Н. Гумилева ("Взгляни, как злобно смотрит
камень...", 1907), у Ахматовой осложнен
и переосмыслен по ассоциации с мифом
о женщине, осужденной на побивание камнями
за прелюбодеяние, и по линии развития
метафоры: камни, брошенные в лирическую
героиню, обернулись материалом для строительства
"стройной башни", в которую чудесным
образом превратилась "западня" (вспомним,
в первом сонете:
"Я живу в западне..."
отсюда - парадоксальная благодарность
"строителям", содеявшим зло
во благо, сопоставимая в типологическом
плане с лермонтовской "Благодарностью".
Два следующих
сонета, появившиеся в 1921 г., развивают
заявленную в "Уединении"
тему трагической любви, имевшую
поистине всепоглощающее значение
в лирике ранней (да, пожалуй, и
зрелой) Ахматовой. Поэтому они
легко вступают в циклические
отношения с лирическими пьесами,
ничего общего с сонетами не
имеющими. Так, сонет "Тебе покорной?
Ты сошел с ума!.." входит
в цикл "Черный сон", где кроме
него еще пять стихотворений
одного с ним тематического
ряда. Стихи, вошедшие в цикл, создавались
в промежутке между 1913 и 1921 гг.; связующим
их стержнем явились в основном перипетии
брака А. Ахматовой с Вольдемаром Шилейко,
который распался весной 1921 г. Таким образом,
замыкающий цикл сонетов можно сравнить
с финальным аккордом исчерпавшей себя
любви и одновременно с мостом, перекинутым
через паузу между первой и второй сериями
в ахматовской сонетиане. С другой стороны,
именно в этом сонете, как уже отмечалось,
максимальное количество ключевых лейтмотивов
- 11. Довольно строго выдержан он и 9 формальн
ом отношении, особенно в катренной части,
хотя в терцетах графика маскирует фактически
английский (шекспировский) вариант (не
3 + 3, 4 + 2).
Оба сонета 1921 г.
отличаются стилистической раскованностью,
мало согласующейся с обычной
для сонета торжественностью, величавостью
тона. Начальная строка каждого
их них моделирует ситуацию интимного
бытового диалога; "Тебе покорной? Ты
сошел ума!..", "А, ты думал - я тоже
такая..." - это как бы реплики в ответ
на оставшуюся "за кадром" фразу.
Впрочем, полный сценарий эллиптически
запечатленного любовного поединка читается
без труда, чему в немалой степени способствует
общий контекст ахматовской лирики "Вечера",
"Четок" и "Белой стаи". С другой
стороны, трудно не согласиться с Г. Гуковским,
что строки:
Но клянусь тебе ангельским
садом,
Чудотворной иконой клянусь
И ночей наших пламенным
чадом... -
это клятвы Демона... 8 Налицо
резкий стилистический контраст.
Самый строгий
по форме сонет Ахматовой "Художнику"
("Мне все твоя мерещится
работа...") в составе книги "Тростник"
появился в 1924 г., в период творческой
депрессии, навязанной поэту политической
ситуацией. Его составляют два
катрена перекрестной рифмовки,
как положено, на две рифмы
и два терцета на три рифмы
французской конфигурации; размер -
канонический - 5-стопный ямб. Видимо,
этот сонет, завершающий процесс
канонизации данной жанрово-строфической
формы, в общем контексте ахматовской
сонетианы представляет своеобразный
центр системы, характеризующийся эталонными
параметрами как с формальной, так и с
содержательной точек зрения. В его тексте
среднее число лейтмотивных номинаций
- 7, но в их наборе самые частотные: дом
("свод преображенный"), путь ("в
беспамятстве ищу твои следы"), сон ("тончайшая
дремота"), амбивалентно жар / прохлада
("Чтоб оступился мой постылый жар"),
разлука и косвенным образом глаза ("И
раскаленные смежая веки, / Там снова обрету
я слезный дар"). Сонет опосредованно
подключается к идейно-тематическому
комплексу и общей эстетической атмосфере
самого правильного из пушкинских сонетов
"Поэту". Однако Ахматова привносит
в традиционную тему творчества свою ноту,
оживляя ее пафосное звучание детальной
проработкой пейзажа и поэтизацией любовного
томления. Это был последний сонет ранней
Ахматовой.
Далее последовала
пауза з 15 лет, прежде чем
в 1939-1942 гг. форма сонета вновь
дала о себе знать новой
серией из шести произведений,
внутреннее единство которых
естественно и органично спаяно
модальностью памяти о "прохладной
детской молодого века", о томящемся
в застенках сыне, о "питерских
сиротах", погибших под бомбежками
блокадного Ленинграда. В полном
соответствии с осознанно избранной
миссией:
А вы, мои друзья последнего
призыва!
Чтоб вас оплакивать, мне
жизнь сохранена,
"хищная память" поэта
находит кратчайший путь к
цели через сонет, ажурные конструкции
которого рифмуются с графически
четкими решетками петербургских
парков, с "лопухами и крапивой"
Царского Села, с "прозрачным
профилем... за стеклами карет"
"красавицы тринадцатого года"
и не в последнюю очередь
с содержанием собственных сонетов,
созданных в "те баснословные
года".
Первоначальное
название и жанровое обозначение
"Реквиема" выразились формулой
"Цикл тридцатых годов"9. Много
позднее появилось и новое
название, и осознание того, что
цикл стихов сплавился в единое
целое - поэму.
В беседе с
критиком Д. Хренковым в ноябре
1965 г. А. А. поделилась любопытными
соображениями о специфике развития
современной поэмы: "В представлении
многих поэма как жанр очень
канонизирована. А с поэмой происходят
вещи поразительные. Вспомним
первую русскую поэму "Евгений
Онегин". Пусть нас не смущает,
что автор назвал ее романом.
Пушкин нашел для нее особую
14-строчную строфу, особую интонацию.
Казалось бы, и строфа, и интонация,
так счастливо найденные, должны
укрепиться в русской поэзии.
А вышел "Евгений Онегин"
и вслед за собой опустил
шлагбаум. Кто ни пытался воспользоваться
пушкинской "разработкой", терпел
неудачу. Даже Лермонтов, не
говоря уже о Баратынском. Даже
позднее Блок - в "Возмездии".
И только Некрасов понял, что
нужно искать новые пути. Тогда
появился "Мороз Красный Нос".
Понял это и Блок, услыхав на
улицах Петрограда новые ритмы,
новые слова. Мы сразу увидели
это в его поэме "Двенадцать".
Это же следует сказать о
поэмах Маяковского... Я убеждена,
что хорошую поэму нельзя написать,
следуя закону жанра. Скорее
вопреки ему..." 10.
Сама Ахматова
также действовала вопреки "закону
жанра", незаметно стирая грань
между лирическим циклом и
эпической поэмой. Здесь, как выяснилось,
и пролегал магистральный путь
обновления. "Реквием" объединил
в своем составе стихотворения-главки,
написанные в разное время
в течение пяти лет (1935-1940); к
ним позднее были присоединены
эпиграф из стихотворения 1961 г.
"Так не зря мы вместе
бедовали..." и прозаическая преамбула
"Вместо предисловия", датированная
1 апреля. Всего в полиметрической
(полиструктурной) композиции "Реквиема"
17 блоков, из которых 5-стопным хореем написано
4 блока, причем в двух содержится по одному
стиху 4-стопного хорея; 4-стопным хореем,
5-стопным ямбом и 3-стопным анапестом -
по два блока; зольным дольником, 3-иктным
дольником, 4-3-стопным ямбом, 4-стопным
дактилем и прозой - по одному. В качестве
доминирующих каденций выделяются двусложники
(6 блоков хореических и 5 - ямбических),
но рассредоточенные по главкам и неоднородные
по стопности, они играют лишь роль интегрирующего
фактора.
Для V главы Ахматова
избрала "особую 14-строчную строфу"
- сонет, правда, довольно существенно
отклоняющийся от канона: отсутствием
графической сегментации, нетрадиционным
размером (4-3-стопный ямб), автономной
рифмовкой в катренах. Причины
обращения к сонетной форме
в данном случае не очевидны.
Единственное, за что можно "зацепиться",
это уже упомянутая модальность памяти,
сопровождающая ахматовский сонет: "близкая"
память о сыне ("Ты сын и ужас мой")
сопрягается с "дальней" памятью
о муже (во второй главке "Муж в могиле,
сын в тюрьме") и косвенным образом -
о "прохладной детской молодого века"
(в автобиографии: "1 октября 1912 года
родился мой единственный сын Лев").