Философия любви

которые он по своему капризу пускает то в богов, то в людей,— плод

эллинистического искусства, вначале же Эрота изображали в виде

необработанной каменной глыбы.

Среди видов «филии» была и любовь к познанию. Это «филоматейа» — «любовь к

знанию, любознательность» («матэма» — «знание, учение, наука», отсюда

математика), «филологиа» — «любовь к ученым беседам, занятиям», отсюда

филология (однако «логос» означал не всякое слово, а только ученое, разумное,

отсюда и иной смысл термина «филологиа», чем это принято теперь),

«филопеустиа» — «пытливость, любопытство» наконец, «философиа» — «любовь к

знанию, любознательность; исследование, учение, наука; любовь к мудрости,

философия; философское учение». Глагол «философео» означал «любить знания,

быть любознательным, мудро рассуждать...», а существительное «философос»

«образованный, просвещенный человек, ученый, любитель мудрости...».

Философия, возникнув из мифологического мировоззрения под влиянием окрепшего

в самой жизни, а также в сферах специального знания интеллекта, логоса (логос

нельзя отождествлять с философией, логос - то, благодаря чему существует

философия), все же смогла до конца изжить антропоморфизм. Им философы как бы

«затыкали дыры» в своих философских системах. Для этого употреблялись и

остающиеся, в сущности, мифологическими образы любви, прежде все Афродиты,

Эроса, Филии. Древнегреческий предфилософ Гесиод, не умея объяснить движущую

силу космогонического процесса, процесса происхождения и развития космоса (а

кто может это объяснить?), находит эту силу в космическом, вселенском эросе.

Сократ доказывает, что любовь к прекрасному — это любовь к своему благу,

любовь к вечному обладанию этим благом, любовь к бессмертию. Но люди

смертны. Та доля бессмертия, которую дали людям бессмертные боги,—

способность к творчеству (а это «все, что вызывает переход из небытия в

бытие»), к рождению («рождение — это та доля бессмертия и вечности, которая

отпущена смертному существу»). Однако стремление к прекрасному имеет и более

высший смысл. Это стремление к идеальному, небесному, точнее говоря,

занебесному миру. Обыватель любит прекрасные вещи, прекрасные тела. Но

философ любит прекрасное само по себе. Оно чисто, прозрачно, беспримесно, не

обременено человеческой плотью, красками и всяким бренным взором, оно

божественно и единообразно. Увидев хоть раз такое прекрасное, человек не

может уже жить прежней жалкой жизнью. Такой человек родит уже не призраки

добродетели, а саму добродетель, не призраки истины, а саму истину... Так,

рассказывает Сократ, сказала мне мудрая Диотима, «и я ей верю. А, веря ей, я

пытаюсь уверить и других, что в стремлении человеческой природы к такому

уделу у нее вряд ли найдется лучший помощник, чем Эрот.

Образ Эрота в философской системе идеалиста Платона. За всеми видами любви: к

родителям, к детям, к женщине, к мужчине, к отечеству, к труду, к

поэтическому и правовому творчеству и т. д. и т. п. должна стоять высшая

любовь — любовь к миру вечных и неизменных идей, к высшему миру добра как

такового, красоты как таковой, истины как таковой. (Это и есть то, что обычно

называют «платонической любовью», неверно понимая под этим несексуальную

любовь мужчины и женщины. Такой любви быть не может, а если и возникают

такие отношения между ними, то это не любовь, а дружба.)

Все же в Древней Греции (и позднее в Риме) любовь ценилась высоко. В «Пире»

содержится подлинное прославление любви. Более того, там говорится и о ее

положительном нравственном содержании. «Ведь тому, чем надлежит

руководствоваться людям, желающим прожить свою жизнь безупречно, никакая

родня, никакие почести, никакое богатство, да и вообще ничто на свете не

научит их лучше, чем любовь».

    

Тема любви в философской культуре Нового Времени

 

В эпоху Возрождения тема любви расцвела в обстановке общего острого интереса

ко всему земному и человеческому, освобождающемуся из-под контроля церкви.

«Любовь» возвратила себе статус жизненной философской категории, который она

имела в античности у Эмпедокла и Платона и который был в средние века

заменен на статус религиозно-христианский. Но религиозный оттенок любовного

чувства не исчез совсем, и в этом сыграло свою роль то, что возрожденный во

Флорентийской академии XV в. неоплатонизм изначально был проникнут

настроением благочестия. Но ренессансное миросозерцание упорно стремилось

освободиться от гнета церкви, и в давнем противопоставлении любви «земной»

и любви «небесной» земная громко заявила о своих правах, отстаивая их со все

большей решительностью.

В философских построениях флорентийского неоплатоника XV в. Марсилио Фичино,

не отличавшегося ни отменным здоровьем, ни буйством темперамента, все-таки

поставлены в центр мировоззрения не божественные сюжеты, но человек, который

полон сил и в гармоничном мироустройстве соединен со всеми прочими частями

космоса могучими связями любви. М. Фичино указывает на три основных вида

любви, которым присуще значительное внутреннее различие: любовь равных

существ к равным, низших к высшим и высших к низшим. В третьем случае любовь

выражается в умиленном опекунстве, во втором — в благодарном почитании, а в

первом составляет основу всепроникающего гуманизма.

Но наивысшего пафоса ренессансное представление о сущности и значении любви

достигло, пожалуй, в философском учении Джордано Бруно (1548— 1600). В

диалоге Бруно «О героическом энтузиазме» любовь предстает как отличная в

принципе от «нерационального порыва, стремления к чему-то звериному и

неразумному», героическая, огненная страсть, окрыляющая человека в его

борьбе и стремлении к познанию великих тайн природы, укрепляющая его в

презрении к страданиям и страху смерти, зовущая на подвиги и сулящая восторг

единения с могучей, неисчерпаемой и бесконечной Природой. «Любовь — это все,

и она воздействует на все, и о ней можно говорить все, ей можно и все

приписывать». Под пером Джордано Бруно любовь превращается во всепроникающую

космическую силу, которая делает человека непобедимым. Человеком овладевает

горячее желание быть причастным к божественной, в смысле ее величия,

Природе, то есть пребывать в интеллектуальной «любви к Богу (amor dei

intellectualis)».

В XVII в. подули новые ветра... В антитезе к унаследованному от времен

Реформации и Контрреформации и на заре Нового времени далеко еще не

исчезнувшему мистическому пониманию любви как религиозного или религией

окрашенного чувства складываются совсем иные концепции. Рене Декарт в

трактате «Страсти души» (1649) утверждает, что «любовь есть волнение души,

вызванное движением «духов», которое побуждает душу добровольно соединиться

с предметами, которые кажутся ей близкими, а ненависть есть волнение,

вызванное «духами» и побуждающее душу к отделению от предметов,

представляющихся ей вредными».

Апогей гуманистического толкования любви и ее роли в жизни человечества в

периоды немецкого Просвещения и литературного движения «Буря и натиск» был

достигнут в творчестве Иоганна Вольфганга Гёте. Любовь чувственная и

трагическая, возвышенная и надуманная, искренняя и недоверчивая,

прекраснодушная и легкомысленная — все эти и другие ее оттенки и изгибы

живописует поэт, демонстрируя неисчерпаемую палитру состояний человеческих

душ в разные эпохи, у разных народов и в разных жизненных коллизиях, в

широчайшем диапазоне времени и пространства (например, «Книга любви» в

лирическом «Западно-восточном диване», «Трилогия страсти»). Любовь формирует

личность, окрыляет ее и вселяет в нее мужество, делая ее способной идти

наперекор всему, даже собственной жизни (роман «Страдания молодого

Вертера»), бросая вызов ханжеству и предрассудкам (роман «Избирательное

сродство»), губит в своей роковой судьбе (драма «Мария Стюарт»), но и спасает

и очищает (трагедия «Фауст»).

                Любовь как способ существования человека.               

Согласно Ницше, любовь всегда эгоистична, альтруизм невозможен, его

соучастие в любви противоестественно. В этом смысле любовь и мораль исключают

друг друга, любовь оказывается «по ту сторону добра и зла». Если

одухотворенность и возможна в любви, то это лишь одухотворенность

чувственности в смысле ее острой осознанности, «пронзительности». Так как

любовь есть способ самоутверждения Воли, то она проявляет себя не только как

любовь к существу противоположного пола, но и как любовь к жизни вообще и

любовь к власти особенно. Но эти два последние измерения присутствуют и в

половой любви как стремление к преодолению налично существующего, как желание

победить партнера в любви, сломать его и подчинить себе. Преодолеть

существующее — значит преодолеть и свое прежнее существование: любовь

способствует жизненному творчеству, но также и отрицанию уже существующей

жизни, так что она оказывается преамбулой смерти, вводит на ее порог.

Страсть любить, отмечает в книге «Искусство любить» американский социолог Э.

Фромм, это самое существенное проявление человеческих положительных,

жизнеутверждающих влечений. «Любовь – единственный утвердительный ответ на

вопрос о проблеме существования человека». Однако, продолжает он, большая

часть людей не способна развить ее до адекватного уровня возмужания,

самопознания и решимости. Любовь вообще – это искусство, требующее опыта и

умения концентрироваться, интуиции и понимания, словом, его надо постигать.

Причиной того, что многие не признают этой необходимости, являются, по мнению

Фромма, следующие обстоятельства: 1) большая часть людей смотрит на любовь с

позиции «как быть любимым», но не «как любить», не с позиции возможности

любви; 2) представление, что проблема в самой любви, а не в способности

любить; 3) смешиваются понятия «влюбленность» и «состояние любви», в

результате чего доминирует представление о том, что нет ничего легче любви, в

то время как на практике это совсем иначе. Чтобы преодолеть это состояние,

надо осознать, что любовь – искусство (равно как человеческая жизнь вообще),

что его необходимо постичь. Прежде всего, надо понять, что любовь нельзя

сводить только к отношению между противоположными полами, мужчиной и

женщиной. Любовью отмечена вся человеческая деятельность во всех ее

проявлениях (любовь к труду, родине, удовольствиям и т.п.), более того,

любовь может быть побудительницей этой деятельности, ее стимулом, источником

энергии. «Любовь становится более плодотворной от наших внутренних

переживаний, - пишет Х. Ортега-и-Гассет, - она рождается во многих движениях

души: желаниях, мыслях, стремлениях, действиях; но все то, что прорастает из

любви, как урожай из семени, еще не сама любовь; любовь – это условие, чтобы

названные движения души проявились». Поэтому в каждую эпоху выделились разные

виды и аспекты любви, делались попытки систематизировать формы ее проявления,

расположив их по мере значимости и смыслу.

Любовь – и в этом проявляется ее уникальная роль в жизни – одна из немногих

сфер, в которых человек способен почувствовать и пережить свою абсолютную

незаменимость. Во многих социальных ролях и функциях конкретного человека

можно заменить, заместить, сменить, только не в любви. В этой сфере жизни

индивид имеет, таким образом, высшую ценность, высшее значение по сравнению

со всем остальным. Здесь человек не функция, а он сам, в своем конкретном и

непосредственном абсолюте. Именно поэтому только в любви человек может

прочувствовать смысл своего существования для другого и смысл существования

другого для себя. Это высший синтез смысла существования человека. Любовь

помогает ему проявиться, выявляя, увеличивая, развивая в нем хорошее,

положительное, ценное.

И, наконец, любовь – это одно из проявлений человеческой свободы. Никто не

может заставить любить – ни другого, ни самого себя. Любовь – дело

собственной инициативы, она основа самой себя.

Специфику любви Ортега-и-Гассет характеризует так: «Любовь – и именно любовь,

а не общее состояние души любящего – есть чистый акт чувств, направленный на

какой-либо объект, вещь или личность. Как одно из чувственных проявлений

памяти, любовь сама по себе отлична от всех составных памяти: любить – это не

соотносить, наблюдать, думать, вспоминать, представлять; с другой стороны,

любовь отлична и от влечения, с которым она зачастую смешивается. Без

сомнения, влечение – одно из проявлений любви, но сама любовь не есть

влечение. Наша любовь – в основе всех наших влечений, которые, как из семени,

вырастают из нее».

Любовь всегда означает новое видение: с приходом любви и ее предмет, и все

его окружение начинают восприниматься совершенно иначе, чем раньше. Это

выглядит так, как если бы человек в один момент был перенесен на другую

планету, где многие объекты ему незнакомы, а известные видны в ином свете.

Новое видение, сообщаемое любовью, это, прежде всего видение в ауре, в модусе

очарования. Оно придает объекту любви особый способ существования, при

котором возникает ощущение уникальности этого объекта, его подлинности и

незаменимости. Любовь, создающая ореол вокруг любимого объекта, сообщает ему

святость и внушает благоговение. О том, сколь сильным может быть

благоговение, говорит, к примеру, то, что даже самые уродливые изображения

богоматери находили себе почитателей, и даже более многочисленных, чем

хорошие изображения.